И. С. Розенталь.
Провокатор. Роман Малиновский: судьба и время.
ВВЕДЕНИЕ
Крушение коммунистических режимов в странах Центральной и Восточной Европы на рубеже 80-х — 90-х годов не могло не напомнить нечто подобное из российской истории — дни падения монархии в феврале — марте 1917 года. Не столько сутью того, что произошло, не столько даже конкретным разворотом событий — хотя и в том и в другом есть немало черт сходства — сколько атмосферой всеобщей эйфории и столь же, на первый взгляд, единодушного неприятия старых структур власти, казавшихся в тот момент обреченными на полное исчезновение.
В первую очередь это следует сказать о службах государственной безопасности. Чувства, с какими произносили и еще произносят их наименования — КГБ, «секуритате» (в Румынии) или «штази» (в Германии), мало чем отличаются от чувств, испытанных участниками Февральской революции, когда открылись тайны царской охранки. Каждый из политических переворотов давал выход ненависти к «спецслужбам», копившейся годами и десятилетиями.
И тогда и теперь некоторым эпизодам современники отводили роль событий-символов. Символичным представлялось в 1917 г. самоубийство знаменитого охранника С. В.Зубатова почти одновременно с разгромом разъяренной толпой его детища — Московского охранного отделения. В августе 1991 г. примерно таким же событием сочли свержение памятника «первому чекисту» Феликсу Дзержинскому на площади у здания КГБ в Москве. Не случайно в те же августовские дни возникли опасения за судьбу архивов КГБ: в 1917 г. немало документов погибло в пламени костров, пылавших возле полицейских учреждений. Наконец, нельзя считать абсолютно новой проблему обнародования имен агентов секретных служб, естественно, куда более болезненную и обоюдоострую в условиях разрушения тоталитарной системы, но и в 1917 г. имевшую существенные политические последствия.
Именно тогда, после Февральской революции, прозвучало едва ли не громче других имя Романа Малиновского. Выяснилось, что этот известный деятель рабочего движения и приближенный к В.И.Ленину член большевистского ЦК выполнял «по совместительству» обязанности секретного сотрудника московского охранного отделения и департамента полиции.
Еще недавно вопрос о том, заслуживает ли карьера продажного полицейского агента специального исследования, был бы без долгих рассуждений решен отрицательно — в лучшем случае со ссылкой на директивные критерии отбора персоналий для популярной книжной серии «Жизнь замечательных людей». Правда, первоначальный, при создании этой серии в конце прошлого века, смысл слова «замечательный» был иным: подразумевались деятели заметные, но совсем не обязательно достойные подражания. Известны и биографии видных полицейских деятелей, например, Жозефа Футе. Не раз являлась предметом научного исследования и художественного изображения биография еще одного известнейшего провокатора — Е.Ф.Азефа — при том, что авторы книг о нем (П.Е.Щеголев, Б.И.Николаевский, М.А.Алданов) отнюдь не питали к своему герою симпатий.
Однако, сегодня, когда нет каких-либо ограничений на изображение, хотя бы и монографическое, такого рода деятелей, привычный взгляд на них ставится иногда под сомнение. Конъюнктурная переоценка нашего «непредсказуемого прошлого» коснулась и агентов царской охранки. Аргументация не отличается сложностью: коль скоро монархия была для России безусловным благом, ее защита — тоже благое дело, кем бы и в какой бы форме она не осуществлялась. Поэтому, например, демонизация личности Сталина уступает место не только новому идолопоклонству, для которого факты не имеют значения, но и снисходительности и даже оправданию предательства там, где речь идет о предположениях относительно сотрудничества Сталина в охранке: «…Если что и зачтется ему в «плюс» на Страшном суде, так это то, что он служил как мог законному правительству, если, разумеется, это действительно так»[1].
По сути дела это возвращение к попыткам установить, кому из двух хозяев провокатор приносил больше пользы. «Деловую» постановку вопроса, естественную для нанимателей агента, переняли их противники, например, говоря о Малиновском, Ленин и Крыленко. Во всех таких случаях налицо нравственный релятивизм, который должен изучаться как историческое явление, но взятый на вооружение самим историком лишь имитирует объективность, нисколько не приближая к истине.
Для нас смысл исследования «дела Малиновского» прежде всего в другом. Независимо от того, насколько значительную роль сыграл тот или иной исторический деятель, независимо от отношения к нему современников и потомков, невозможно изъять кого-либо из живой ткани сцепленных между собой событий, не рискуя исказить общую картину. Крупные события в истории представляют собой итог столкновения многих сил, взаимодействия различных устремлений. Как было давно подмечено, их равнодействующая неизбежно отличается от замыслов отдельных субъектов такого взаимодействия. Деятельность охранки, скрытая от современников, являлась важной составляющей политического процесса в России, и чтобы понять, как в конечном итоге получилось «нечто такое, чего никто не хотел», нельзя пренебречь и биографией Романа Малиновского.
Долгое время она оставалась одним из многочисленных искусственно созданных «белых пятен» нашей истории, хотя и не совсем обычным: по шкале, установленной Сталиным, провокатор, в послужном списке которого значилась, между прочим, выдача полиции самого Сталина (что не совсем верно), стоял все же выше соперников диктатора — «врагов народа». В отличие от последних ему сохранили право на некое подобие жизнеописания: книга А. Е. Бадаева «Большевики в Государственной думе» с главой «Провокатор Роман Малиновский» издавалась при Сталине семь раз — случай в тогдашней издательской практике небывалый (восьмое издание вышло в 1954 г.).
Книга Бадаева оставляла без ответа множество вопросов. Это можно было бы объяснить тем, что сама профессия агента охранки предполагает тайну. Но умолчания и недомолвки в изложении дела Малиновского, часто вынужденные, вызывались совсем другими, чисто политическими причинами. Наступление «оттепели» и борьба с «культом личности» положения не изменили, хотя и оживили интерес к этой теме. Появившиеся в 60-е гг. очерки о Малиновском почти не содержали новых данных[2], а в справочниках оценочный момент, негативный, но выраженный в нарочито туманной форме, часто подавлял факты. В именном указателе собрания сочинений Лепина сообщалось, например, что Малиновский «в корыстных целях примкнул к рабочему движению» (из чего можно было заключить, что участие в забастовках и в профсоюзах открывало тогда возможность обогащения), а полномочия члена IV Государственной думы он сложил то ли по собственной воле «под угрозой разоблачения», то ли «с помощью Министерства внутренних дел», то ли «по требованию» того же министерства (три взаимоисключающие версии в трех томах одного издания)[3].
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
