Владимир Фиалковский
Броненосец Печёнкин
Посвящается бывшим и настоящим гидрометаллургам.
Вадик Печенкин слыл отчаянным несуном, но не дай вам бог было сказать такое в лицо великому труженику. Вы рисковали получить в ответ реакцию в диапазоне от ледяной презрительной усмешки до вполне натурального (как филе лосося, хотя при чем здесь лосось?) удара-шлепка в лицо. Все зависело от вашей комплекции и настроения Вадика в этот момент. Вадик работал в цехе электролиза никеля, обслуживал ванны в составе звена из четырех человек. Правда, ограничивал свою деятельность подготовкой основ для наращивания никеля и помогал коллегам на выгрузке никелевых катодов, и из шести часов рабочего времени, как минимум, два посвящал собственному «бизнесу».
Излюбленным местом Вадика был участок подготовки никелевых основ, от которых оставались обрезки, похожие на фольгу, только гораздо плотнее. Их-то Вадик и приходовал ежедневно. В укромном уголке, скрытом от посторонних глаз, он без устали колотил по обрезкам десятикилограммовой медной штангой, как можно плотнее уминая их в плотные тяжеленные брикеты. Эти брикеты он аккуратно складывал, накрывал тканью от диафрагм и раскачивающейся медвежьей походкой ковылял на кривых, голенастых как у деревенского петуха, лапах за новой партией матовой обрези.
Домашние знали о источнике их существования и всячески (морально, конечно) поддерживали кормильца. Молодая жена давно забросила профессию продавца дешевой китайской дряни на местном рынке и предпочитала заниматься детьми: водила семилетнюю дочку на кружки рисования и лепки (из нее должен был получиться Микеланджело, не меньше), а четырехлетнего сына в детский сад. Ему еще только предстояло познать радость многочисленных развивающих секций и кружков, но он пока об этом не знал. Дома Вадик ощущал покой, уют, и всячески старался их не потерять и даже усилить. Поэтому уносил из родного цеха никеля все больше и больше. Чтобы мужу было комфортнее, супруга разработала и сшила из прочной ткани сооружения, похожие на патронташ или армейский подсумок. Хитроумные устройства под завязку забивались никелем, и все это крепилось под одежду на голые живот, бедра, спину, голени.
В тот памятный день, о котором и пойдет речь, Вадик готовился к ночной смене: хрустел чипсами в несуразном с перекошенной спинке кресле из плюша, смотрел телевизор с диагональю во всю стену. Дети знали, что кресло-квазимодо таило в себе несметные богатства. В его щелях они находили соленый арахис, кусочки шоколада и даже куски копченых куриных крыльев. Огромный телевизор, — а Вадик считал, что заслуживает самого лучшего, — радовал четкостью изображения, если смотреть метров за восемь или десять. Вадик геройски терпел основное преимущество дорогого устройства, особенно, во время футбольных матчей, когда от резких перемещений игроков по экрану трещал жирный пенек, соединявший на редкость маленькую голову с мощным туловищем. Любимая домашняя футболка Вадика презирала и отвергала домогательства стиральной машины, впитав аромат борщей, сок хинкали, жир бараньих чресл. Голодная смерть семье Вадика не грозила, ибо футболку всегда можно было отварить, получив густой навар, сродни студню, и кормиться им пару недель точно.
Без пяти одиннадцать вечера Вадик выдвинулся на автобусную остановку. Недолго ему оставалось до исполнения заветной мечты. Через пару месяцев, если он правильно подсчитал, он купит огромный внедорожник, и вся семья отправится месить привычную грязь бездорожья родного края. Дребезжащий автобус с уже прилагающейся нижней платформой и заиндевевшими от человеческого дыхания внутри и жестокой зимы снаружи окнами доставил Вадика и большую часть смены к желто-грязному зданию административно-бытового комплекса. В прошлом году, в первый день после затяжного двухмесячного отпуска, Вадик так же вышел из автобуса, и от вида до боли знакомых производственных пейзажей его скоропостижно вырвало еще сочинским хачапури по-аджарски прямо на одну из родных заводских стен.
В раздевалке Вадик разоблачился и привычными движениями втер белесую густую мазь из тюбика в сине-бурые струпья экземы, опоясывающие пингвиньи складки на животе и спине. Такого же цвета нерукотворные гольфы облегали икры, досаждая владельцу эффектом трущейся о кожу грубой наждачной бумаги. Надо отметить, что подобные «богатства» — удел любого электролизника водных растворов, ведь испарения электролита и контакт разгоряченного тела с никелем почти всегда оставляют болезненные узоры, но Вадика болезнь любила особенно рьяно. Не смотря на довольно плотную ткань подсумков, сомнительная язь просачивалась, щедро удобряя восприимчивые поры Вадика. Дома дочка иногда с любопытством тыкала пальчиком в гнусные волдыри, а пытливый сын силился порой оторвать непонятную бахрому на ноге сонного папаши, отчего тот с диким ревом (позавидовал бы и тигр) подскакивал, не понимая, откуда нанесен урон. Ложась спать, жена брезгливо, но незаметно отползала в дальний конец безразмерной кровати (сборщики из магазина, потея и матерясь, еле втиснули лежбище, размером с Южную Америку, в крошечную спальню), стараясь заснуть до грохота авиационных турбин, яростно рвущихся из груди мужа. Но мы отвлеклись.
Пожалуй, пропустим рутину рабочего бытия, и застанем Вадика за любимым занятием, в котором он, действительно, был хорош и не имел себе равных. В его действиях ощущались звериная мощь мотивации и первобытная магия. От безудержных и беспощадных взмахов медной трубой и украденной у слесарей кувалдой даже смотрящему становилось больно и жарко, словно речь шла не о сминавшимся под ударами металле, а о добыче пещерного огня, от которого зависела жизнь целого племени.
Вадик шел на рекорд, и если обычная доза металла укладывалась килограммов в двадцать, то сегодня родной цех попрощается уже с сорока. Он решил приблизить мечту и удвоить усилия. Через два часа гора никелевой обрези аккуратными брикетами лежала в укромном уголке, укрытая диафрагменной тканью, и ждала своего часа. До конца смены оставалось полтора часа, и Вадик, мучимый совестью и приступом безделья, помог озверевшим от духоты и пробегающих по сырым рубашкам электрических разрядов коллегам выгрузить половину ванны и смахнул с уткнувшегося в катодную площадку специального крана малахитовые крошки купороса на пол — убрал рабочее место.
Рабочий день, вернее ночь, близилась к концу, и Вадик поспешил наполнить корзинку грибами. На полусогнутых ногах наш Че Гевара продирался сквозь боливийский лес цеховых колонн, стараясь не вызывать подозрений у сонливых охранников. Миновав все посты и избежав расспросов, он благополучно доковылял до раздевалки. Пока все принимали душ, — для Вадика это всегда было потерей времени, — он старательно, аж слюна подтекала из уголков лоснящихся губ, перекладывал драгоценную ношу. Он удовлетворенно оглядел результат: ничего не выпирало и не торчало из-под куртки и таких же просторных, как паруса,
