Александра Давид-Неэль, Лама Йонгден
Необыкновенная жизнь Гесара, царя Линга
Alexandra David-Neel & Lama Yongden
The superhuman
Life of Gesar
of Ling
© Alexandra David-Neel, Albert Arthur Yongden, 1931
© Foreword by Chogyam Trungpa, 1981
Предисловие
Для того чтобы мы смогли понять, кто такой Гесар из Линга – великий воин, правитель Тибета, – сначала необходимо прояснить сам принцип «воинственности», или воинского духа. Эта идея на протяжении веков лежала в основе всей традиции
Гесара из Лина, тибетские потомки которого живут и в наше время. Принцип воинственности до сих пор продолжает выделяться и занимает отдельную нишу, несмотря на то что на него, как и на всю тибетскую культуру, повлияло буддийское учение.
Говоря о воинственности, мы не принимаем в расчёт навыки, необходимые, чтобы начать и вести войну в её обычном смысле. Здесь речь идёт не о том, чтобы изучать науку владения смертоносным оружием и не о том, как задействовать нашу агрессивность и отождествление себя с определённой территорией для того, чтобы выбрать наступательную позицию и одолеть всех наших врагов. Воинственность здесь относится к воплощению в жизнь той силы, достоинства и пробуждённости, которые изначально присутствуют в нас, так как все мы являемся людьми. Это раскрытие свойственного нам внутреннего человеческого достоинства, которое позволяет нам радоваться, развивать интуицию и преуспевать в том, что мы делаем.
Поскольку воинственность внутренне присуща людям, то для того чтобы стать воином или следовать по пути воина, необходимо видеть, кто мы, а также – чем мы обладаем, будучи людьми, и развивать это. Если мы посмотрим на себя прямо, без сомнений и смущения, то обнаружим, что в нас заложено много сил и ресурсов, доступных нам постоянно. С этой точки зрения, если мы чувствуем, что у нас нет способностей, мы чего-то не знаем или у нас иссякли идеи, можно сказать, что в этот момент на нас напал злейший враг воина – наша собственная трусость. Сама суть воинственности заключается в том, что благодаря нашему человеческому потенциалу мы можем выйти далеко за пределы своей ограниченности, переступить через препятствие трусливого ума и увидеть в себе бескрайние просторы внутренних ресурсов и вдохновения.
Трусливый ум зиждется на страхе смерти. Обычно мы пытаемся оградить себя от разных свидетельств того, что в конце концов умрём. Мы постоянно создаём искусственные барьеры, чтобы защититься от непредвиденных ситуаций. Мы сплетаем вокруг себя тёплые коконы, в которых можно жить, чувствуя себя уютно, и всё время спать. Мы пытаемся всё держать под контролем так, чтобы не возникло ничего неожиданного и неприятно шокирующего, что напомнило бы нам о скоротечности нашего бытия, о том, что мы смертны. Когда мы пытаемся оградить себя от смерти – это является противоположным тому, чтобы радоваться жизни. Поддерживая нашу защитную позицию, мы остаёмся окружёнными неким подобием тумана, состоящего из того, что нам привычно. Мы доводим себя до изнеможения, пестуя свою депрессию и общее недовольство жизнью. Фактически непрекращающаяся атмосфера депрессии – это то, что делает наш маленький, искусственно ограниченный мирок таким привычным и схожим с уютным гнёздышком. Основанный на самозащите, этот трусливый подход весьма далёк от чувства истинной радости и веселья, которое присуще состоянию воина.
Быть воином означает, что мы можем беспристрастно взглянуть на себя, увидеть, откуда берёт начало наш трусливый ум, и выйти из-под его влияния. Мы можем обменять нашу маленькую непрекращающуюся тщетную борьбу за собственную защищённость на куда более обширное видение, из которого рождаются бесстрашие, открытость и подлинная отвага. Это не может произойти внезапно, а скорее является постепенным процессом. Первый маячок грядущих перемен появляется, когда мы начинаем испытывать клаустрофобию и удушье от созданного нами кокона. Мы начинаем воспринимать своё якобы безопасное убежище как западню и чувствуем, что этому должна быть какая-то альтернатива. У нас появляется непреодолимое влечение к свежему воздуху, мы ищем отдушину и в конце концов явственно ощущаем восхитительный порыв свежего ветра, заполняющий наше затхлое убежище.
В этот момент мы обнаруживаем, что жить в ограниченности было нашим собственным выбором, а теперь что-то протестует против этого трусливого обороняющегося образа мыслей. Одновременно с этим мы осознаем, что можем легко переключиться, отказавшись от прежней зависимости. Мы можем вырваться из нашей тёмной, скучной тюрьмы на свежий воздух, где есть возможность размять ноги, пройтись, пробежаться или даже потанцевать и поиграть. Мы понимаем, что способны прекратить эту гнетущую борьбу, за счёт которой держится наша трусость, и вместо этого расслабиться в открытом пространстве уверенности.
Очень важно понимать, что мы имеем в виду под уверенностью воина. Воин не пытается обрести уверенность, убедить себя в чём-либо. Он не занимается приобретением какого-либо навыка – как, например, владение мечом, – который всегда послужит ему верным убежищем. С другой стороны, он не поддаётся и идее безысходности, отсутствия выбора, думая, что если только он сумеет продержаться достаточно долго сжав зубы, тогда всё у него сложится удачно. Эти обычные представления об уверенности могут в дальнейшем стать такими же коконами, созданными из других вариантов оборонительной позиции и изначальной агрессивности.
Здесь мы говорим об уверенности, естественно присущей воину. Это означает, что он находится в состоянии некой убеждённости, не связанной с состязательностью или борьбой. Уверенность воина необусловлена. Другими словами, поскольку он не отвлекается ни на какие трусливые мысли, то может пребывать в непоколебимом и пробуждённом состоянии ума, которое не нуждается ни в каких ориентирах.
С другой стороны, нельзя сказать, что как только воин раскрыл свою внутреннюю уверенность, ему больше ничего не нужно делать. Во многих отношениях путь воина очень схож с буддийским представлением о пути самоотверженной активности, которым идёт бодхисаттва.
Бодхисаттва – это практик, который не может быть удовлетворён возможностью индивидуального освобождения от страданий сансары, но героически берёт на себя обязательство не успокаиваться до тех пор, пока не спасёт всех живых существ. Подобным образом воин, обладающий уверенностью, не просто гордится тем, что увидел природу своего кокона и смог выйти за его пределы. Он не может просто расслабляться в ощущении самодовольства по поводу своих достижений или даже в чувстве своей свободы и раскрепощённости. Скорее, его понимание и личное переживание клаустрофобии трусливого ума служат вдохновением для освобождения других, подобно освобождению себя самого. Он фактически не может игнорировать страдание и депрессию, которые видитв окружающих. Поэтому из его необусловленной уверенности естественным образом произрастает спонтанное сострадание.
Сострадание воина проявляется в различных качествах, которые происходят из самой сути его базовой уверенности. Так как уверенное состояние ума воина является самосущим состоянием, а не продуктом агрессии, то он не высокомерен и незаносчив. Напротив, в отношениях с другими он кроток, добр и сдержан. Воин не скован сомнениями и оттого может быть ироничным, вдохновенным и дерзким в своих действиях. Он не захвачен мелочностью надежд и опасений, поэтому его видение обширно, и он не боится совершать ошибки. В итоге его ум становится безмерно глубоким, как пространство, и он достигает полноты превосходства над всем миром явлений. Помимо всех этих качеств воин обладает мощной интуицией. Он не ограничен и не подавлен обстоятельствами, но с искренней любознательностью и жизнерадостностью приемлет их как часть своего пути.
В своём поведении уверенный воин мягок, бесстрашен и рассудителен. Мягкость исходит из теплоты человеческого сердца. Благодаря сердечному теплу уверенность воина не жёсткая и в то же время не хрупкая. Качество это можно описать скорее как восприимчивость, открытость и нежность. Именно наша мягкость позволяет нам чувствовать симпатию, быть добрыми, влюбляться. Но в то же время мы не являем собой одну лишь мягкость. Мы можем быть в равной степени жёсткими. Мы можем быть как бесстрашными, так и нежными. Воин встречает мир с некоторым чувством дистанции, отстранённости и аккуратности. Этот аспект уверенности является естественным инстинктом бесстрашия, который позволяет воину принять вызов, не теряя своей целостности. В конечном счёте наша уверенность выражается как изначально присущая нам рассудительность, которая возносит обычную мягкость и бесстрашие на уровень воинственности. Другими словами, именно рассудительность не даёт мягкости превратиться в дешёвый романтизм без ясности присутствия, а бесстрашию стать бравадой. Рассудительность – это наше чувство пробуждённой любознательности. Это то, что позволяет нам высоко ценить и наслаждаться яркостью качеств окружающего нас мира.
