Ирина Поволоцкая
РАССКАЗЫ
Куда скачут всадники
В этой истории нет ничего, кроме лошади, привязанной в Орто-токае.
Администратор Абды, в сапогах и шляпе, с университетским значком (университет не закончен, значок есть), прислал телеграмму в город Фрунзе:
СТУДИЯ НЕСМЕЛОВУ ЛОШАДЬ ПРИВЯЗАНА ОРТОТОКАЕ ПРИВЕТОМ АБДЫ КИРГИЗБАЕВ
Тридцать три года назад прислал телеграмму и пропал. Молодой, смуглый, полный соков, фетровая шляпа, новый костюм, ноги кривые твердо стоят, холост, выбрит, глаза — ягоды тутовника. Шелковицы. Смоковницы.
— А что такое Орто-такой? — спросил директора фильма Несмелова сценарист Веня из Москвы и закурил трубку.
— Не Орто-такой, а Орто-токай, — вздохнул Несмелое, — такой город за горами по дороге к узбекам. — А сам подумал: хрен эти национальные кадры. Лучше бы я взял еврея. Вроде Вени.
Несмелов тоже был не отсюда. Судьба завела его в эти степи. Судьба — это война и рана. Он попал в госпиталь и женился, белорусский партизан Несмелов, и остался тосковать по России. Подрастали у Несмелова дочки, и была квартира из трех комнат на первом этаже панельной пятиэтажки в местных Черемушках. Если без служебной машины — на двух автобусах. С пересадкой.
Но жена Несмелова — Валентина — хорошо закрывала банки, и огурчик хрустел, как подмосковный.
— Подшейте телеграмму в папку! — велел Несмелов татарке, которая работала помрежем. Он видел — она не ленится. Татары с понятьем и напором. Но женщины татарские злые.
— Мужчины русские мямли, — рассуждала умная татарка. — Почему они нас победили? Прибрали себе наше Пространство.
Но подшила в папку телеграмму:
СТУДИЯ НЕСМЕЛОВУ ЛОШАДЬ ПРИВЯЗАНА ОРТОТОКАЕ ПРИВЕТОМ АБДЫ КИРГИЗБАЕВ
Из Орто-токая по трассе можно уехать в рощу, где растут грецкие орехи, посаженные македонцем Искандером. Если взять два таких ореха и зажать их в твердой ладони — у них лопнут зеленые шкурки и расколется скорлупка в морщинках, и растает русская Люда, у которой живот из-под груди так плавно переходит в коленки. Она съест орех, согласится, и Абды забудет про лошадь.
— Но то, что я вижу, — не лошадь! — сказал сценарист Веня.
— Почему? — удивился Несмелов. — Это конь. Его зовут Орлик.
Орлик смотрел на обоих нежным щенячьим взором и думал: который наездник? Орлика купил Несмелое в закрытой правительственной конюшне, когда пропал Абды Киргизбаев. Несмелов понял — Орлик послужит. Если снимать про басмачей — хорошо послужит. Правда, в этом фильме нужна кляча, но можно взять общим планом. Или Веня перепишет сценарий.
Зачем я тащил в чемодане тяжелые киргизские саги, как киргизы воюют с Китаем? Ездить в Тулу со своим самоваром! Неужели без подвигов Манаса я не сделаю поправок в сценарий про старую колхозную лошадь? Меня губит психология отличника. Она не дает мне выбиться в люди. Неужели буду вечным негром?
И сказал:
— У автора кобыла!
— А кобыла есть в Орто-токае. — Это к Вене подошел Ваня, шофер Иван Труш, немец, сюда привезли ребенком, на два года раньше чеченов, но он помнил родину — Саратов.
— Не Саратов! Правильно — Сары-тау! — так учил Абды Ваню Труша до того, как пропал, но привязал лошадь.
— Нет, Саратов всегда был Саратов. Это горы в Саратове — Сары-тау.
— Сары-тау будет — желтые горы, — улыбался Абды Киргизбаев.
— Но в Саратове река Волга. Прапрапрадед увидел Волгу, Иохан Труш, и остался в России.
— Прапрапрадед или прапрапрапрадед, а мы помним, по нашему закону, до девяти колен своих предков, а на Волге мы были раньше многих, — гордился Абды Киргизбаев, когда они ели в столовой города Орто-токая. Там была еще буфетчица Люда. И она подавала оладьи.
За лиловыми горами перед голубыми вершинами на желтой земле сады Орто-токая… В Орто-токае — арыки, на базаре — узбеки, а где узбеки, там вьющиеся розы, и высокие смуглые шеи, и белая рубаха под халатом, и тонкие надменные пальцы. А правая рука всегда за пазухой, чтобы держать нож! Так говорят…
У балерины Государственного театра оперы и балета, любовницы автора, который написал повесть про клячу, киргизское имя. Но пляшет на сцене, как паршивая узбечка.
— Любовница автора — узбечка! — говорит киргизка, артистка. — А имя от первого мужа.
Имя Волги — Итиль. Тюркское имя. Итиль впадает в Каспийское море. Гирканское. Хазарское. Хвалынское. Дорца. Шизир. Кюккюз.
Итиль Каспига кооя.
Отношения с Великим Южным соседом — КНДР — постоянно ухудшаются. Как в «Манасе». Гостиницу в центре Фрунзе переименовывают.
Администратор киностудиясы привязывает лошадь и уезжает с буфетчицей. Русской.
…Но не в рощу, где зреют орехи. Он умчал Люду в город Фрунзе, где в небе над гостиницей «Ала-тау» еще светятся мягкие знаки от китайского Тянь-Шань — Небесные горы. Ала-тау — горы голубые. Ало-тоу — голубые по-казахски. В гостинице «Ала-тау» можно получить люкс с ковровой дорожкой от дежурной Займидорога. Оксана Займидорога со всех сторон украинка. По паспорту и по мужу. «Ксан, займи денег!» — шутка. Люкс с фарфоровой белой вазой, в туалете совсем ненужной. На два часа. Пока Веню не заселили…
…пока Ваня грузит чемодан с томом «Манаса» (переводчики: др. и Липкин) в «газик». Пока Веня после трубочного голландского табака вдыхает аромат расцветшего тутовника. Малоросский запах шелковицы. Библейское благоухание. Пока жеребец Орлик безнадежно ждет наездника. Пока киргизская артистка Роза следит за Веней. Она видела бухарских евреев, а московского видит впервые. Еще утро. Еще весна. Не побелела еще полынь и не высохли горные реки. Еще далеко до зноя. Змеи меняют кожу, и нельзя спечь яичко во влажном песке.
— Вот Бишкек назвали именем Прунзе! У нас даже нет такой буквы. — И артистка пыркнула-фыркнула: пу! фу! — Пусть Кишинев назовут Прунзе, если Прунзе вправду молдаванин, хоть родился у нас в Бишкеке. А он не еврей, этот Ф-фрунзе? Ведь отец у него зубной пельдшер. Говорят, сам Прунзе грабил банки! Не еврей. Евреи для другого… Наш сценарист Веня переделал чужую повесть и получил много денег. Но и автор не киргиз, а татарин. А любовница и вовсе узбечка. А мы терпим всех, но все помним. Мы — другие. Мы — не казахи. И язык наш — верблюд двугорбый рядом с верблюдом обыкновенным.
Ворковала красавица киргизка со сладким именем Роза.
— Посмотрите на автора в профиль. У него татарские ноздри. И коварен он, как татарин. А мы добрые киргизы, мы — дети. Но душа у нас — расплавленное солнце.
И она улыбнулась, как кошка, киргизскими горькими глазами, они точно были золотыми, и зрачок дрожал каплей после ливня.
В этой истории нет ничего, кроме лошади.
— Написал про клячу и смылся! — молчаливо негодует Веня.
— Автора вызвали на форум, — понимает Несмелов Веню. И кашляет. Он всегда кашляет весною от болей в сердце и цветочной пыли.
— Переводчик у автора на даче. Переводит повесть на русский. А сам укатил к французам.
— А творцы? — не сдается Веня бывшему белорусскому партизану. — Творцы знают, что нету клячи.
— Творцы знают, что пропал Киргизбаев. А теперь уехали к казахам. Он ищет натуру. Она ищет главного героя.
Фамилия оператора Грач, и он похож на Грача птичьим носом, когда, высоко подымая юные волосатые ноги, бродит в шортах по вспаханной земле, свободно переходя этими ногами невидимую границу дружественных республик — Казахстана и Киргизии. За пашней начинались Кумы — пески, — оттуда прилетали черные бури, но сейчас, тогда, было тихое утро, и ничто и никто, кроме товарки с блокнотом, не мог помешать голове Грача, надежно спрятанной в пробковый шлем, думать. Грач всматривается в миражи дальнозоркими глазами орла, но не видит ничего, относящегося к его мыслям… Висят над горизонтом зеркальные озера, колышутся рощи. Но явленные чудеса не устраивают оператора из города Харькова. И вечером в культцентре, обклеенном медицинскими плакатами о весеннем наступлении паршады (написано кириллицей), Грач рассказывает чабанам — а он уже выпил водки, и глаза светились — о летающих тарелках и, конечно, о Сайрусе Итоне, американском миллиардере. У Сайруса, как у оператора, птичьи глаза. Выпуклые линзы. Сайрус — инопланетянин. Приезжает в Кремль. Говорит с Хрущевым.
— ЦРУ!
Чабаны читают центральные газеты. Чабаны качают головами. Они слушают Грача, будто он не харьковский оператор с местной киностудиясы, а настоящий манасчи. К тому же за темными холмами на рассветах вздымаются огненные смерчи, грохочет эхо, и падают с небес обгоревшие железки, пугая табуны и отары.
— Если бы не Сайрус, — грезит оператор, — началась бы Третья мировая. Мы бы давно поубивали друг друга, но сейчас мы можем спать спокойно. Нас остановят! Нас спасет Сайрус Итон!
