Олег Фомин
Время точить когти
Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
©Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес (www.litres.ru)
Андрей бродит по городу, кроссовки шаркают об асфальт, вязнут в тучах пыли. Руки болтаются в карманах как пистолеты в кобурах, но настроение совсем не ковбойское. На лице черными шрамами стынут вечерние тени.
Хочется купить ручку, блокнот, начать записывать ощущения, озаглавить: «Что чувствует парень, когда его бросает самая красивая на свете девушка?». Хотя, судя по ее красоте, ощущения могут убить сотню лошадей.
– Кстати о никотине, – бурчит Андрей, прохожие косятся с неприязнью. Пусть думают, что хотят. – Может мне с горя закурить?
– Перебьешься, – отвечает себе басом, словно кто-то другой. Других слушаться легче, чем внутренний голос. – Конец света – и тот не стоит отравленных легких. Тем более – затуманенного разума, если думаешь о водке.
Интересно, думает, сколько таких осталось хотя бы в России, железных трезвенников и любителей курить исключительно кислород? Уссурийские тигры рыдают от жалости, уступают почетную страничку Красной книги.
Хотя вся заслуга, что к двадцати двум годам не пробовал даже пива. Иначе бы пристрастился с первого глотка, пропил бы все на свете, уж что-что, а на соблазны всегда падок. Взять хотя бы компьютерные игры, отнимают полжизни.
– Точно! – сияет Андрей, оказывается, сиять еще может. – Вот и анестезия. Куплю новую игрушку.
Улица как русло высохшей реки, на дне сгущается сумрак, но верхние половины многоэтажек объяты бархатным оранжевым светом. Жаль, что свет скоро напьется кровью, мир поглотит тьма. Неизбежно.
– Неизбежен рассвет. – Андрей не сразу осознает, что голос чужой. Любит искажать голос для иллюзии собеседника, но так радикально выйдет вряд ли.
Никого…
Редкие, как микробы в космосе, прохожие ползут слишком далеко.
Испуг уступает недоумению, Андрей пожимает плечами, о странном голосе старается забыть.
Хотя о рассвете решает помнить.
В душе теплеет, даже солнце, кажется, возвращается, на оранжевых полотнах заката золотистые искорки.
Вдалеке растет как мухомор магазин с надписями «аудио», «видео» и тэпэ, катится эхо музыки, в окнах сияет стильная обстановка хай-тека. Вот где обитель игрушек, Андрей идет вприпрыжку.
Навстречу размашисто шагают два парня в олимпийках. Оба выше Андрея на голову, морды красные, у каждого в охапке по смеющейся пьяненькой девчонке. Звенят бляхи ремней, булькает пиво в банках, парочки идут по обе стороны от Андрея, этакая симметрия…
Симметрично ставят подножки. Мир опрокидывается, кулаки врезаются в асфальт, на пятнистом сером фоне пылятся бычки, плевки, шелуха… Андрей стискивает зубы, в глазах темнеет, из колен будто выворачивают кости.
Сыпется хлюпающий ржач, острой приправой писклявые смешки девчонок.
– Лошара! – Смех все тише, отдаленнее.
Андрей встает как только что телепортированный в прошлое терминатор, парой прыжков догоняет парней, молниеносно отрубает ладонями руки, ноги, одному вырывает сердце, второму голову. Под ногами куски мяса, кровавые озера, скулящие девчонки, из груди рвется свирепое дыхание, лицо искажено оскалом. Взгляд тонет в багровом небе, хочется рычать…
Моргает… Вновь асфальт, паутина трещин, засохший мусор, пыль. Смех за спиной уже очень далекий, мимо скользят тени прохожих.
Андрей встает как ржавый железный дровосек, отряхивается. В драки ввязывается редко. Не успевает: лихое воображение крутит самую красочною, эффектную расправу, а сразу после – досадное понимание, что в реальность идеал не вытащить. Голос дрожит, слова спотыкаются, удары слабые, неуклюжие, душа пылает не праведным гневом, а трусливым трепетом, в голове никакой воодушевляющей музыки, мат-перемат.
– Плохо быть идеалистом, – цедит Андрей сквозь зубы, потирает ссадины на кулаках.
Настоение рушится безнадежно, минут двадцать Андрей бесцельно слоняется по лабиринту улиц, город наливается чернотой…
В глаза бьет солнце, в уши – рев машин. Андрей выбирается на широкую, оживленную улицу, здания сторонятся проспекта и друг друга, свет золотой лавой разливается по гладкому как зеркало асфальту, машины ревут пестрыми ураганами, треплют одежду, волосы. Андрей вливается в поток, люди спешат с работы в уютные объятия дома, каждый шаг звучит борьбой за драгоценные минуты, даже секунды – вернуться на миг раньше, отдохнуть на миг больше, ведь завтра опять на работу…
Работа… Поискать бы, отвлечься, не думать о самой красивой…
Андрей дергает ухо, чуть не отрывает.
– Обычная девчонка, таких море! – шипит раздраженно. Несколько мгновений спустя вздыхает.
«Бесцельность существования, прожигание жизни» – заклеймила Маша. Еще сказала, что потеряла всякий интерес вытаскивать Андрея из болота, мол, бесполезно, когда утопленник не хочет. Добавила, что ей очень жаль, оставила деньги, пожелала удачи и ушла.
Это больше всего и добило. В ее прощальном взгляде блестела жалость, пожелание удачи звучало как из уст врача-онколога, мол, мужайтесь, больной, проживите скудный остаток дней достойно.
И деньги на полке в прихожей, семь тысяч плюс мятые бумажки. Себе Маша, кажется, оставила только на проезд…
Эскапизм, опухоль мозга, тщательно маскируется под оптимизм и пофигизм. Игры, книжки, плеер, мечты, грезы… Время и силы табунами несутся в иллюзорные миры, на стройку хрустального дворца, сдувание с него пылинок, добавление новой красивой финтифлюшки, витиеватого узора, сверкающих камешков, блесток. От удара в морду и гастрита на почве безденежья дворец, правда, не спасает, зато отвлекает от разбитой рожи, больного желудка, слепит блеском хрустальных стен.
Андрей, двадцать два года, безработный. Образование среднее, академическая справка ВУЗа: ушел с третьего курса. Живет на иждивении родителей и девушек.
Маша – исключение. Расставание с ней как повестка из военкомата, жизнь под откос. Прежние связи возникали от желания слезть с шеи несчастных родителей, хоть и маскировались высокими, чтоб их, чувстствсвами. Но ради Маши, потеряв остатки совести, просил бы у родителей деньги, если бы любимая в них нуждалась.
Ах, ради Маши, значит, герой, думает Андрей… Пробуждается ненависть, внутренний голос, настоящий, а не его зам, что обожает льстить и оправдывать, является на личную встречу.
– Герой, значит, деньги бы просил, совесть на алтарь свою белоснежную, – судорожно летят слова сквозь зубы. – А слабо ради Маши устроиться на работу?
Прохожие царапают взглядами, опасливо, насмешливо, лицо щекочут капли пота. Вопит инстинкт обывателя не выделяться из толпы, заметят – засмеют, затопчут, Андрей старательно затыкает рот внутреннему голосу, пытается столкнуть обратно в темную глубину.
– На работу! – яростно вторит голос. – Ах, ты у нас такой чистый, честный, блюдешь справедливость. Тебе, видите ли, западло, что будет прессовать козел начальник по каждой мелочи, шакалы коллеги будут гавкать, строить подлянки, смеяться исподтишка, а в морду нельзя – оставят без зарплаты, уволят, засудят. Не хочешь мараться, нервы драгоценные портить, твои нервы – достояние мира, ты ж у нас святой, с идеалами, понимаш, рыцарство, благородство, дуэли за прекрасных дам…
Солнце слепит, жжет глаза, льет жидкий металл, но дрожащие веки подняты, глаза прикованы к солнцу.
– Какие, к черту, дуэли, – хрипит Андрей, ноги заплетаются, спотыкаются, несут вперед, тело неуклюже уклоняется от встречных. – На дуэлях рук, ног, жизней лишаются, а ты за каждый нерв трясешься как бомж за стакан водки, бежишь, вопишь, в нору зарыться, забиться, забыться…
Андрей хватает голову. Веки падают, но перед глазами все та же белизна. Андрей пытается разглядеть людей, машины, столбы, киоски, но вокруг – бескрайняя белая пустыня. Пальцы впиваются в глаза.
Кто-то сдавливает руку.
– Гражданин, документики, – солидный хрюк.
– Да он пьяный в жопу! – блатное мычание, Андрея резко поворачивают, руку чуть не отрывают. Захлестывает обида, Андрей в жизни не прикасался к алкоголю, одно из немногих достоинств, повод для гордости. А его называют алкашом те, кто сами во время и после службы жрут водку!
– От него вроде не пахнет, – пыхтит солидный. – Наверно, обкололся.
– Вены покажи! – рявкает блатной, руку выворачивает до хруста. – Колесами обдолбался, сука! Глаза не прячь, урод!
Андрей вновь и вновь трет глаза. Кромешная белизна начинает выцветать, постепенно проступают два силуэта в полицейской форме. Один толстый, в очках-хамелеонах, глазенки словно в бурой мгле, держится на солидном расстоянии. Напарник похож на гоблина, недостаток роста перевешивает наглость.
