Перевал
Глава первая
1
Вилла «Анна Мария», словно пробка, закупорила узкий переулок почти рядом с шумной Вильгельмштрассе. Вилла уперлась колоннами в гладко отшлифованную брусчатку, образуя тупик, словно говоря прохожему: «Стой! За мной мое озеро, мой парк, мои аллеи». Перед виллой очень много каштанов. Их ветви густо переплелись. Каштаны посадили по желанию баронессы Анны Марии Берк. Она в пятьдесят три года еще надеялась, что возле ее дома разрастется парк, пусть небольшой, но похожий на Сан-Суси.
Парк действительно удался, правда без дворцов и скульптур Сан-Суси и без его знаменитых Римских купален.
Но баронессе не пришлось им любоваться. Она предоставила это своему мужу Отто Берку и сыну Клаусу. Любуется этим парком и Диана, бывшая соученица Клауса, которую полюбила баронесса когда-то просто за имя Диана, что означает лилия. Будь жива Анна Мария Берк, она в день свадьбы сама вплела бы в светлые волосы Дианы белые лилии.
Диане, очень удачно дали имя. Она была похожа на лилию и спокойной красотой, которую сама сознавала, и холодной, как у этого водяного цветка, белизной кожи лица…
У отца Дианы, генерала Генриха Хофера, парк в Потсдаме не хуже. Пускай нет в нем кавказских магнолий, вывезенных доктором Берком из Батуми, но есть тимьян, дикая фисташка, земляничное дерево, ладанник. Даже ароматичные эспарцет и акантолимон, привезенные Хофером с Крита, прижились. Только парк в Потсдаме сейчас запущен.
Своей матери Диана не помнит, отец на фронте, а старый садовник Гюнтер вечно пьян. С тех пор как Диана перешла к мужу в виллу «Анна Мария», она по-настоящему испытала материнскую заботу тетушки Поли — экономки в доме Берков. У этой женщины доброе сердце…
Клаус и Диана шли по тенистой аллее и молчали, каждый думал о своем. Клаусу было приятно идти вот так наедине с молодой женой. Иногда он останавливался и, пригнувшись, пристально всматривался в ее лицо, будто отыскивал ответ на какой-то одному ему известный вопрос. И найдя этот самый ответ, обнимал Диану и целовал ее губы, глаза, волосы, словно пытался наверстать упущенное за время разлуки.
Жизнь Дианы в эти июльские дни сорок второго года была на взлете. Вторую неделю Клаус гостит дома. После Крита он изменился — возмужал, слегка внешне огрубел, у глаз появились морщинки, они теперь четко выделялись на лице, покрытом крепким загаром. И без того светлые волосы совсем выгорели. Диане показалось, что даже глаза у Клауса изменились — наполнились густой синевой. На груди у него поблескивает Железный крест. Важный и недоступный с виду, Клаус сердцем стал нежнее, ласковее и заботливее. Даже подарки с Крита привез Диане. А этой слабости за ним прежде не наблюдалось. Он целыми днями рассказывал Диане о Гераклионе, Кании, Ретимни. И, глядя на женскую фигурку слоновой кости, на серебряную чашу из Тимбакиона, Диана представляла экзотические города Крита, горы, покрытые вечнозелеными дубами и алеппскими соснами, где сражался Клаус, где заслужил свой Железный крест.
Удивительно складывается жизнь у Клауса. Никогда он прежде не хотел быть военным. Его призвание — история. Да и на Крит он попал не для того, чтобы воевать, — хотел изучать эгейскую культуру. И Диана была довольна тем, что доктор Берк устроил Клаусу поездку на Крит. Надеялась, что Клауса минует фронт. Но, оказывается, война есть война. И на Крите пришлось Клаусу воевать, даже успел отличиться. А ведь, страшно подумать, мог и погибнуть. Вот и теперь ему предстоит поездка на Кавказ. Клаус утешает Диану тем, что едет на Кавказ не воевать, а изучать историю, культуру горцев. Клаус знает Кавказ. Он жил там до войны и часто с восхищением рассказывал Диане о Батуми, о снежных вершинах, о вечнозеленых горных лесах и о добрых, гостеприимных, очень доверчивых горцах.
Везет же мужчинам: они видят мир! Вот и отец уже прошел всю Европу, сражается в загадочной России, где-то на Дону, против романтичных казаков и пишет, что скоро будет на Кавказе. И Клаусу папаша Берк устраивает перевод на Кавказ. А ей, Диане, никто не устроит такую поездку, потому что она женщина.
— Клаус, милый, — шепнула Диана, — возьми меня с собой на Кавказ. Я бы могла… Я бы могла чем-то помогать тебе. Ну, Клаус, милый!
В ответ Клаус осторожно обнял жену.
— Наш сын должен родиться в Германии, а не в России.
Впрочем, Клаус охотнее остался бы на Крите. В душе он надеялся, что его вернут обратно на остров. Но эта надежда была слабая. Не случайно альпинистов, особенно тех, кто прежде бывал на Кавказе, отзывают с других фронтов. Очевидно, предстоят горные бои на Кавказе. Группа армий генерал-фельдмаршала Листа уже на Дону, возле Ростова. А Ростов — ворота Кавказа…
— Господин Берк! Господин Берк! — вывел из раздумья Клауса голос тетушки Поли. — Вас к телефону.
«Тетушка Поли никак не может привыкнуть называть меня по имени. Даже в детстве звала господином Берком», — подумал Клаус и бросился к дому. Звонил отец.
— Не скучаете, дети? Ну-ну. Меня не ждите. Совещание еще продлится. Потом поедем на Бисмаркштрассе. Рейхсминистр Розенберг предлагает совместный ужин, — слышал Клаус в трубке голос отца. — Езжайте в Бад-Зааров. Я приеду прямо туда. Не один. Со мной человек пять-шесть. Распорядись там, мальчик. Почему молчишь? Алло! Клаус!
— А что мне говорить?
— Верно, тебе говорить нечего. А я тебе скажу: все в порядке. Можешь готовиться к восхождению на свой Эльбрус. Но это еще не все. Есть приятные новости. Приеду — расскажу. Ты меня слышишь, Клаус? — густо рокотало в трубке. — Приготовь все для охоты. Или тебе надоела стрельба? Тогда готовь яхту, порыбачим. У меня все.
Клаус еще долго вертел в руках телефонную трубку. Как торопится папочка на свое совещание! Решается судьба сына, а у него, видите ли, совместный ужин на Бисмаркштрассе. Совещание! Обедают, ужинают да сплетнями делятся — вот и все совещания.
В стороне у окна стояла тетушка Поли. Мягкой тряпкой она вытирала широкие глянцевые листья фикуса. Листья и без того блестели, как отполированные. Конечно, тетушку Поли вовсе не интересовал в этот момент фикус. Она прислушивалась к словам Клауса. И, видя его хмурое лицо, почувствовала что-то неладное.
Она всегда волновалась за Клауса, пожалуй, не меньше, чем за своего сына Германа. Почему? Кто знает, возможно, считала Германа парнем, который тверже стоит на ногах. Хотя в это было трудно поверить. Ведь у Клауса было все: отец, всегда занимающий какой-либо высокий пост, мать — баронесса, лучшие учителя в лучших школах Берлина, от рождения и, очевидно, до самой смерти — обеспеченная жизнь.
А Герман… Нелегко было тетушке Поли воспитывать сына. Пенсия за погибшего в восемнадцатом году мужа была слишком мала… Мальчики дружили между собой. И был у них еще третий приятель, их сверстник, — Ганс Штауфендорф. Тетушка Поли не знала, к чему готовят молодежь в школах, особенно после тридцать третьего года. Но она подмечала, как незаметно дружба детей расклеивалась. Ганс на глазах менялся — становился все заносчивее, все безжалостнее, самоувереннее. А ее Герман… У него постепенно появлялись свои интересы, тайны. Он становился скрытным, замкнутым. Если Ганс не скрывал своих занятий, даже гордился новой формой, песнями, гимном, барабаном, то Герман с иронией относился ко всему этому, с явной иронией. Все чаще между мальчишками возникали споры, все чаще они кончались дракой. Клаус пытался примирить друзей в споре, разнять в драке. Он как бы раздваивался и, видимо, мучился, не зная, к кому примкнуть, не понимая, кто же прав. А Герман и Ганс постепенно стали врагами. Это тетушка Поли поняла, когда однажды ее Германа забрали гестаповцы. За что забрали, тетушка Поли не знала. Только через месяц, когда Герман вернулся, он стал еще злее относиться к Гансу, и пропасть между ними увеличилась. Клаус по-прежнему все же был ближе к Герману. Он заступился за тетушку Поли, когда Германа снова взяли гестаповцы. А когда выяснилось, что Герман Цорн был связан с тельмановцами, и его арестовали в третий раз (перед самой войной), доктор Берк решил уволить тетушку Поли. Но за нее снова заступилась покойная баронесса. Как-никак, но она ценила тетушку Поли, и главным образом за то, что та вынянчила Клауса и заботилась о нем, может быть, больше, чем сама баронесса. А может быть, Анна Мария чувствовала приближение смерти, знала, что придется ей оставить Клауса не на попечении отца, а на попечении тетушки Поли. Доктор Берк пытался уволить тетушку Поли и после смерти баронессы. Но Клаус встал горой на ее защиту. И доктор Берк вынужден был ради Клауса отступить. Ведь сам он не мог уделять сыну внимания: у него постоянные съезды, митинги, заседания. Вот как и сейчас…
Клаус медленно положил трубку на рычаг. Глянул на тетушку Поли — она все так же стояла у фикуса с немым вопросом на лице, нервно мяла тряпку в руках.
