Роман Солнцев
Поперека
1.
Здесь всегда ветер. Даже если проливной дождь. Люди, сутулясь, бегут из-под укрытия к близко стоящему самолету. У кого-то полетел билет – догнали, притопнули ботинком, поймали. Зонты, выворачиваясь, хлопают. Из-за железной ограды на разные голоса кричат вослед пассажирам чартерного рейса:
– Сразу звони!
– Вот словарик подвезли! Надо?
– Постарайся спать!..
– Сразу сделай роуминг!
– Ребята, пейте красное вино!
Скорей бы! До последней минуты было тревожно – вдруг таможенники ее проверят. Но нет, полудетский, желто-зеленый рюкзачок Инночки Сатаровой просветить просветили, но шарить в нем не стали – она умеет беззащитно улыбаться. Вот юная женщина вскарабкалась с этим рюкзачком за спиной на верхнюю ступеньку трапа, обернулась и неуверенно помахала ладошкой, не нацепив очков, не видя своего наставника – но он точно где-то там, в толпе провожающих. Наверняка по своей привычке дергает шеей, как если бы ему мешал тесный ворот или тугой галстук, скалится и подпрыгивает от нетерпения.
Да, да, конечно, он смотрит на нее. Он умеет внушить уверенность.
Наконец, опустевшие трапы приподнялись и втянулись в брюхо самолета, но Поперека всё не уходил. На всякий случай надо побыть до взлета. Вдруг просочилась информация в службы аэровокзала (о, женщины, ваш язык! Инна могла пооткровенничать перед подругами...), или сами девицы, оформлявшие регистрацию, неожиданно вспомнят про смешной рюкзачок, небольшой, но очень тяжелый. В самом деле, что может везти такого в Барселону молодая женщина, если у нее, к тому же, сдан еще и чемодан в багаж?
Но нет, самолет, пыжась, проверяет двигатели, бурчит, и вот – побежал, побежал, разгоняется и уходит в тучи...
И нет его больше, не видно. Уж обратно-то не повернут, не посадят.
Из Барселоны, куда летят сибиряки этим чартерным рейсом на отдых, Инна должна переправить почтовой посылкой образцы грунта в Женеву, в радиационную лабораторию, профессору Гарцу. А если груз не примут на почте, Инна слетает в Швейцарию – у нее же шенгенская виза, а денег на непредвиденный случай Петр Платонович ей собрал. И конечно, ходатайство с печатью Президиума Сибирского отделения Академии наук к образцам приложил.
Хотя было бы лучше провезти груз поездом, не “засвечивая”. Кто знает, может быть, и в тех краях непросто официально протащить девять килограмм земли в другое государство, особенно если речь идет о земле с явной радиоактивностью. Правда, наиболее грозные образцы предусмотрительно завернуты в тонкие свинцовые лепестки. Да и во все пробы воткнуты цветы, как будто именно цветы (герань) везет Инна Сатарова. И конечно, на эти цветы также есть разрешающие бумаги.
Но имеется еще дополнительный вариант. Через знакомых Поперека выведал, что чартерный самолет иногда делает промежуточную посадку в Праге. Если такое случится, Инна сойдет в пражском аэропорту – из Праги до Женевы совсем близко. Если же с шенгенской визой не пустят на чешский самолет или на поезд, она отправит из Праги посылку и, дождавшись любого другого рейса в Барселону, улетит, наконец, отдыхать. А если посылку не примут...
Но у Инны такая беззащитная улыбка. Волосы белые, как сметана, до плеч (и зачем татарочка их высветлила?!), а вот глаза зеленые, как у ведьмы. Должно получиться!
“Главное – здешних обманули!.. – бормоча про себя, вертелся на месте желтолицый нервный Петр Платонович. – Обманули дурака на четыре кулака”. В городе, который еще недавно был закрытым, эта операция потребовала фейерверка анекдотов возле стойки таможенников – анекдотов от Попереки.
Куривший рядом низенький толстяк в вишневом кожаном пальто бросил тлеющий окурок через решетку на поле, и окурок понесло.
– Вы что делаете?! – раздраженно воскликнул Поперека.
– Не загорится... – хмыкнул толстяк и ушел, улыбкой шевеля уши.
– Я не том!.. Вон же урна. Ну, люди! – Петр Платонович всю жизнь сердится на бестолковщину и непорядок. Впрочем, пора на работу.
– Поперека! – окликнул внезапно его некто полузнакомый. Господин с лунным рябым лицом, в плаще, хлястик пояса болтается, – кажется, из университета. – Слышу голос. Тоже, провожали?
– Да, И-и... и... – “Инну” хотел было ответить Петр Платонович, да на всякий случай проглотил имя. Что тут срочно можно на “и”? – И-и кто их знает, испанцев, опять какие-нибудь взрывы... лучше бы в Анталию полетели наши... А? – И чтобы человек в плаще не вздумал расспрашивать, кого именно провожал Поперека, Петр Платонович по привычке начал забалтывать незнакомца. – Хотя в Анталии жарко... а Крым мы потеряли. Эх, Никита. Помните, была частушка?
Прижимал меня на танцах,Говорил: любовь моя!Кукурузою в карманеРастревожил, блин, меня.
– Это верно, – нахмурился человек в плаще, не отходя и каким-то особенным взглядом оглядывая Попереку. Или это всегда так кажется (что кто-то смотрит особенным взглядом), когда есть что скрывать. – Много было ошибок у руководства.
Надо было бы уже уезжать в город (самолет в Испанию улетел, улетел!), но малознакомый господин не отходил от Петра Платоновича:
– Извините... у меня жена... болеет... не могли бы вы своей супруге сказать, чтобы приглядела.
“Сказать, что у меня не жена летит? И вообще, мол, не женщина летит... Но он явно видел, как я перешептывался с Инкой Сатаровой.”
– Как ее фамилия? – спросил, опережая и оглядываясь, как бы торопясь, Поперека.
– Говорова. Лилия Николаевна.
– Хорошо, скажу моей сестре. Она двоюродная. – И Поперека засмеялся, резко показывая, как фотографирующийся американец, едва ли не все 32 зуба. – Двоюродная, но слушается меня. – И чтобы господин в плаще не вздумал поспрашивать, какая у сестры фамилия, как ее зовут, Петр Платонович отрезал. – Бегу! Найдет и проследит! Не беспокойтесь!..
И уже в “жигуленке”, за рулем которого, откатив кресло на полметра, восседал коллега, грузный Антон по кличке АНТ в черной пахучей куртке и черных перчатках, Поперека подумал: “А если начнет звонить мне? Узнавать, как там его жена? Вот прилип, как банный лист... Но главное – образцы грунта уехали. Милая Инночка увезла. Как я ее люблю. Такая умница”.
Конечно, она боялась, но Поперека умел убеждать, таинственно понизив голос, дергая шеей и сдвинув комически-сурово брови.
– О, твой стальной взгляд... – краснея, хихикала Инна. – И зачем ты женат?
– Увы, в третий, кажется, раз. Но в новой, другой жизни, мы непременно встретимся.
– Не хочу, как стрекозы!.. и даже как крокодилы!.. – ныла Инна и сама поцеловала его на мокром ветру. Она, конечно, довезет. Кстати, она сказала: аэро – по-татарски разлука. Получается, что аэропорт – порт разлук. Счастливой дороги тебе, девчонка!
Месяц назад Поперека пытался отправить образцы для зарубежной лаборатории официально, как положено, почтой – ничего не получилось. Строгости нынче опять ужасные. Какая-то шпиономания.
– Сейчас куда? – спросил, пыхтя, Антон. Жарко ему, даже в дождливую осеннюю погоду, утирает рукавом лоб, виски.
– В институт. – И пропел из-за непрекращающейся нервной дрожи кусочек песенки из деревенского детства.
На деревне расставание поют...провожаютгармониста в институтхороводом...
В прошлом году было, пожалуй, попроще. Хотя нет, аберрация памяти... треволнений хватило и в прошлом году. Впервые получив приглашение посетить знаменитую радиационную лабораторию в Швейцарии, где есть приборы для тончайших исследований, Петр Платонович собрался в дорогу сам, кстати, тоже на чартерном – до Пулы (Хорватия, оттуда до Швейцарии вовсе недалеко). В кейсе – дискеты и письмо, отпечатанное на бланке НИИ Физики Сибирского отделения РАН, где перечислены эти дискеты, а также указан груз, который везет Поперека: 24 образца грунта. И вот их-то, скромные мешочки с номерами, таможня отказалась пропустить в самолет. Хотя, разумеется, металлоискатель не выявил металла и собака не унюхала наркотика.
Офицер сказал, что необходимо специальное разрешение из Министерства природопользования.
– Вы что, мужики?!. – запрыгал, как петушок, Поперека. – Самолет же вот-вот улетит! Смеетесь!
– Нам смеяться некогда. Следующий!
– Да как я сейчас в Москву попаду?! Парни! Позовите старшего!
Появился старший, угрюмый служака-хакас с желтыми от усталости глазами. Выслушав крики Петра Платоновича и разъяснение своего младшего коллеги, он подумал и дернул щекой:
– Возьми в администрации области.
– Запросто! – обрадовался Поперека. – Что должно быть в этой бумаге? То же самое, что в письме Академии? Мол, везу то-то и то-то туда-то?
