Оро Хассе
Плюгавый
Сначала я услышал пение. Пронзительное, молящее. С каждым мгновением оно обретало звенящую плоть, пока слова не превратились в стрелы. Они ударялись о мою броню, и лепестки лат звенели в тон голосам. Молитвы впитывались каждой порой открытого тела, разносились, пробуждая сердце, желудок и голову. Слова печальные и полные надежды бежали по венам вместо крови. Кажется, я слышал голос матери, голос отца. Я помню это пение. Так пела мама, когда на войну ушел мой брат. Так пели для своих детей десятки других женщин. Их пение разрывало мое сердце. Лежа в постели, я думал, донесет ли ветер эти голоса до ушей моих братьев, до ушей сильных и смелых чужих детей. До тех, кто заслужил их любви, для тех, кто был рождён для войны. И почему они, далекие и непобедимые, не поют для нас. Для тех, кто остался дома.
Потом я почувствовал, что плачу. Слезы сами катятся по щекам и ничто не может их остановить, как в тот день, когда я не смог стать воином. «Это ошибка». Никто не уточнил: ритуал или мое рождение.
Разве я заслуживаю их молитв? Голоса слились в один отчаянный надрывный крик. И тогда на самой высокой ноте я пробудился. Молитвы пробудили меня. Я выжил. Выжил и очень хочу домой.
Ослепительный солнечный свет. Когда глаза привыкают – различаю сияющее небо, почти ясно-зелёное через сочную листву. Я вдыхаю лесной воздух. Обоняние улавливает запахи мха, влаги и крови. Кажется, на моей броне проступила роса. Хочу дотронуться до мерцающих капель, но тело не слушается, оно отяжелело от ран, усталости и холода.
Я слышу собственное слабое дыхание и биение сердца, вместе с ним приходит и боль. Нужно встать со стылой земли. Двигаю пальцами, а потом рукой. Дотрагиваюсь до влажного и холодного как мшистый валун лица. Кажется, у меня сломан нос и большая ссадина на голове. Теперь слезы катятся от нарастающей боли в груди. Металл нагрудника свело судорогой: он изогнут и вывернут после удара копья. Отец убьет меня за свою испорченную броню. Освобождаюсь из узких металлических пут и опускаю голову. На груди глубокая рана. Кричу от боли, когда сажусь. Наверное, сломано ребро. Боги, как я хочу домой.
В открытых ранах сверкает солнце: они облеплены сияющей пыльцой. Крошечные паутинки спор повсюду: колышутся на моих кровоточащих язвах, плывут в воздухе, словно свет обрел плоть. Эти споры везде: на влажной земле, упругой листве, в густой траве, и от этого лес мерцает. Интересно, сверкают ли они так же ярко в моих легких…
Когда я встаю, чувствую жгучую острую боль в груди и голове. Все вокруг вращается вместе с янтарной пыльцой. Медленно снимаю с себя металлический пояс и остаюсь в одном, багровом от крови, белье. Все вокруг пропиталось нашей кровью. Когда я откашливаюсь, то сплевываю мерцающий сгусток с красными прожилками. Ходить и дышать очень больно, но это все неважно. Только бы вернуться домой. Мои родители были правы. Мне не место на этой войне. Они всегда были правы, война не для таких как я. Единственное в чем они ошиблись – в моей смерти. Но я выжил, их молитвы подняли меня.
Я прохожу озаренное спорами и солнцем поле боя. От ярких красок болят глаза. Почему я выжил? Я, а не кто-то из этих людей. Наверное, соседи будут задавать тот же вопрос. Почему я, а не кто-то из их сыновей. Более сильных, более ловких. Тех, кто создан для войны – погибли, а этот плюгавый нет. Я ведь и не должен быть тут. Я не прошел инициацию.
«Трусливое отродье, прятался пока мои дети умирали».
«Прятался за их спинами».
Я буквально слышу эти слова в голове. Что же. Слушал их столько лет, услышу и в этот раз если вернусь. Замираю, глядя на пир кровожадных спор. Скоро от тел ничего не останется: их поглотят растения, чьи семена получает каждый воин. Эти семена почуяв кровь, вылетают из амулетов и прорастают в ранах.
Я тоже должен был получить наше семейное растение, но не смог. На моей крови не выросло цветов, как бы мать не старалась. В тайне ото всех она даже провела ритуал дважды. Втирала эту ядовитую пыльцу в разбитые колени, но ничего не вышло. У других детей из ран проклюнулись ростки, но не из моих. Я не стал воином, не стал частью общины.
Старейшины говорят, что семена живые и сами выбирают в ком прорастать. Говорят, что споры обладают разумом.
«Ты не один из нас».
Прекрасные и смертоносные растения. Кровожадные папоротники, анемоны или колерии. У каждой семьи свой цветок. Скоро это будет не местом побоища, а цветущим садом. Если смерть может быть прекрасной, то только здесь, в этом лесу. Через несколько недель в шелесте цветов будут слышны голоса умерших. А среди высоких налитых соком стеблей можно будет увидеть образ погибшего. Мама водила меня в сад, где умер дед. Я видел его лицо, когда потерялся в лабиринте токсичных цветов. Изуродованное битвой, но узнаваемое лицо. Дед склонился к мне и что-то прошептал рваными губами. Я так испугался, что не помню, как вышел оттуда. Может, мать меня забрала. Может, поэтому я и не стал воином? Наш семейный цвет счел меня недостойным.
Я едва двигаю ногами. Как я только смогу дойти до дому. Возможно, не стоит и приходить. Мне там не место. Но разве мне место здесь? Я остановился, снова сплевывая кровь и вытирая слезы. Где же мне место. Я сбежал из дому, украл броню. Я должен был умереть здесь или выжить вместе со своими братьями, одержав победу. Но я выжил один. Как это могло произойти.
Вижу знакомые лица. Из их тел уже проклюнулись изящные ростки ядовитого плюща. Мои двоюродные братья. Это их фамильное растение. Под лёгким дуновением ветра плющ из тел покачивается, собирая на влажных розовых листах сияющие жёлтые споры. Почему я не лежу рядом с ними.
Иду дальше, ступни погрязают в пурпурной земле. Смотрю на каждую чужую рану, на некоторых телах ядовитые растения уже распустили цветы. Снова замираю, узнав застывшее лицо. Это мой брат.
Кажется, он был рад, когда увидел меня в отцовской броне неделю назад.
"Не думал, что они будут брать всех подряд". Мы спали с ним бок о бок и страх смешивался с любовью в моем сердце. Я был рядом с ним, рядом с моим старшим могучим братом. Одним из лучших во всем мире. Я думал, что пока рядом с ним жив я – брату ничего не угрожает. Первым всегда мрет больной скот.
Теперь он лежит на земле
