Милий Викентьевич Езерский
Триумвиры
Книга вторая
I
Сальвий ожесточался, видя, как трудно бороться с нобилями. Проводя дни и ночи на улицах Рима, он поднимал плебеев и пролетариев и нередко сам, во главе полуголодных людей, предпринимал налеты на оптиматов и, разгоняя рабов, охранявших матрон, опрокидывал лектики.
Он вербовал людей в самом людном месте города, у Аврелиевых ступеней, а затем вел их на форум, где толпились дикие пастухи, вызванные сенатом из Галлии и Пиценума. Сальвий пытался склонить их на свою сторону, но волосатые дикари принимались метать камни, натягивали луки. В яростных стычках уничтожались инсигнии консулов, убивались неугодные трибуны, — Сальвий был беспощаден.
В этот день по улицам двигались с песнями и угрозами декурии полунищих вольноотпущенников, центурии беглых рабов и гладиаторов, а когда появился Клодий, толпы окружили его с радостными криками и пошли за ним к храму Кастора, где находилась главная квартира их вождя и хранилось оружие.
У храма к Клодию присоединился Сальвий во главе отчаянных гладиаторов.
— Вождь, позволь оповестить тебя о положении в городе…
На аполлоноподобном лице Клодия лежало утомление, глаза слипались от бессонных ночей, но голос любимого помощника оживил его.
— Говори.
— Нобили укрепляют свои дома, возводят рвы и насыпи, вооружают рабов и клиентов…
— Боятся нас? Ха-ха-ха!
Толпа подхватила хохот вождя, и форум загрохотал, как налетевшая буря; загремели радостные крики, замелькали сотни кулаков. А когда наступила тишина, Сальвий продолжал громким голосом:
— Они выходят из домов под охраной гладиаторов и при встрече с нашими декуриями шарахаются, как трусливые зайцы. Я велел осадить дома Бибула, Марцелла и их сторонников, а если злодеи не сдадутся или не откупятся, прикажу дома поджечь…
Одобрительные крики не утихали, перерастая в вопли ненависти:
— Смерть нобилям!
— Смерть сторонникам Катона и Цицерона!
— Долой сенат!
Клодий поднял руку, — наступила тишина.
— Квириты! Вы одобрили мое предложение об изгнании Цицерона, подлого убийцы Катилины, вы решали не давать ни воды, ни огня, ни крова на расстоянии четырехсот миль от берега Италии преступному консулу, а я возымел счастливую мысль, ниспосланную мне в сновидении самим Юпитером Мстителем, сжечь его виллы в Тускулуме и Формиях и дом на Палапине, а на месте дома построить храм Свободы. Хвала богам! Все это сделано, хотя времени понадобилось много.
И, обратившись к Сальвию, спросил:
— Что же Помпей? Сальвий усмехнулся:
— Трусит. Заперся в своем доме, не выходит на улицу.
— Недавно в сенате, куда он принужден был пойти под большой охраной, он поддерживал предложение олигархов о возвращении Цицерона из ссылки…
— Долой, долой! — загрохотал форум.
— …и я, квириты, — возвысил голос Клодий, стараясь перекричать народ. — воспротивился. «Пусть злодей издохнет в Фессалонике! — заявил я. — Его отчаянные письма к друзьям не тронут пас!» Сенаторы кричали, что скоро год, как он изгнан, говорила, что нельзя решать такого дела без согласия народа… Ха-ха-ха! Попробовали бы они вернуть его вопреки нашей воле!.. А знаете, квириты, что во время спора отцы государства уподобились свиньям, дерьму и падали (ругаясь, так они поносили друг друга)? Они плевали один другому в лицо, вырывали волосы и бороды. И это, квириты, римский сенат! Разве не нужно очистить республику от этой грязи?
— Да здравствует Клодий! — единодушно закричала толпа и бросилась к своему вождю.
Его подняли и понесли. Видел, как на улицах бегут к нему толпами ремесленники, как вольноотпущенники закрывают наспех свои лавочки, чтобы присоединиться к победоносному шествию, и думал, с трудом скрывая самодовольную улыбку:
«Да, я господин Рима! Красс и Помпей мне подвластны и не решатся тронуть… Разве я не способствовал бегству сына Тиграпа? А оскорбленный Помпей смолчал! Разве я не распределяю царства, жречества, магистратуры во всей республике? И пусть лают псы сената и ревут ослы Цицерона, что я обогащаюсь! Да, я получаю деньги, но они идут на дело борьбы, а не на разврат и попойки!.. Остается Цезарь, наш главный вождь-популяр, и мы будем поддерживать его…»
Знал, что, как только трибунат его кончится в начале декабря и он, Клодий, станет частным человеком, враги не преминут ему отомстить, и думал, как укрепить власть; форум принадлежал ему, но разве возможно частному человеку управлять Римом?.. Он пригрозил убить Помпея и сжечь его дом, но Помпей действовал исподтишка: привлек на свою сторону консула Габиния и повелел ему бороться с Клодием, а ведь Клодия поддерживал консул Пизон, сторонник Цезаря… Красс ненавидел Помпея, Помпей не доверял Крассу, а Цезарь им обоим.
Его несли мимо дома Помпея. Увидел на мгновение в дверях атриума полководца, главу Рима, с гордым лицом и величественной осанкой, и толпы вооруженных сателлитов: «Кто отнял у него власть? Оптиматы? Нет, отняли мы, популяры, и нас поддержали плебейские эдилы. Войск в столице нет, следовательно, господами являются тс, кого больше».
На Марсовом поле к нему протиснулся Сальвий.
— Вождь, наш соглядатай, живущий в ломе Помпея, сообщил мне, что триумвир послал гонца к Цезарю…
— Зачем? — спросил Клодий, и беспокойство послышалось в его голосе.
— По вопросу о возвращении в Рим Цицерона. Помпей просит согласия Цезаря…
Клодий нахмурился.
— Подлый конгуляр еще не угомонился в Фессалонике — ха-ха-ха! Но горе ему, если он возвратится, — рука Немезиды будет на нем!
Когда трибунат Клодия кончился, Помпей предложил в сенате рассмотреть вопрос о возвращении Цицерона и добился от комиций, несмотря на противодействие популяров, утверждения его. На форуме произошла ожесточенная схватка между сторонниками Клодия и народного трибуна Милона, знатного честолюбца. Кровь обагряла широкие каменные плиты, и трупы пришлось увозить на телегах, а форум мыть губками.
Помпей торжествовал — к Цицерону был послан гонец с приглашением вернуться в Рим.
После отъезда Цезаря в Галлию Помпей находился в угнетенном состоянии (опасался Красса, Клодия, завидовал Цезарю, побеждавшему варваров), которое не могла рассеять даже любимая жена его Юлия. Он видел, что триумвират не пользуется популярностью: даже мелкие собственники, презиравшие демократов, враждебно относились к действиям трех мужей. Помпей, получивший Испанию, оставался в Риме, откуда управлял ею при помощи своих легатов; Красс, зорко следя за Помпеем, был занят сделками по увеличению своих огромных богатств, а Цезарь воевал в Галлии. Что же могли дать триумвиры народу, возлагавшему на них надежды? И, когда Клодий, став во главе пролетариев, начал борьбу, Помпей, понял, что господином Рима стал народный трибун.
Он почувствовал себя в силе с окончанием срока трибуната Клодия и выступлением наглого Милона во главе гладиаторов. Однако успехи Цезаря не давали ему покоя, а возвращение в Рим Цицерона вызвало мысль приложить все усилия, чтобы сблизиться с оратором.
II
В таберне «Под палицей Геркулеса» сидели на грубых скамьях, в обществе пьяных простибул, три молодых человека и яростно спорили. Это были Целий, Долабелла и Курион, известные Риму гуляки и развратники.
— Клянусь бедрами Девы! — кричал тучный Долабелла, вытирая ладонью пот с багрового лица. — Ты был неправ, Целий, оскорбляя Клодию кличкой квадрантарии. Разве не дала она тебе всего, что может дать женщина?
— Ты уподобился Цицерону, который добывался ее расположения и получил по носу, — подхватил Курион, — все знают, что только поэтому оратор начал ей мстить… Но ты, ты…
— Молчать! — стукнул Целий кулаком по столу, и кружки запрыгали, расплескивая вино. — Кто желал бы иметь женщину, которая ласкает, а исподтишка подмешивает в вино отраву?
— Однако она не отравила Катулла, — возразил Курион.
— Катулла?! Этого глупого провинциала, который пришел в неистовство, созерцая ее впервые под видом Каллипиге или Перибасии!
— Но Кагулл — большой поэт, — заметил Долабелла, — и он вовсе не так глуп…
— Только глупая страсть может довести мужа до невменяемости, — не унимался Целий. — Потная женщина опрыскивается духами, чтобы соблазнять, а когда из любовника нечего уже выжать, она покушается на его жизнь…
— Ложь! — крикнул Курион. — Клодию я знаю…
— Кто ее не знает? — перебил Целий.
—…и она неспособна на преступление.
— Метелл Целер умер в полном расцвете сил, а отчего? — проворчал Целий. — Она отравила его, чтобы избавиться… Пей! — закричал он пьяной девочке-подростку, которая сидела рядом с ним, и, обхватив ее за плечи, принялся насильно поить из оловянной кружки. — Пей, пей! Я возьму тебя с собою на Палатин, и ты будешь жить у меня столько дней, пока я не отниму у тебя остатков твоей отрепанной юности…
