prose_su_classics Михаил Исидорович Козловский Своя земля
Михаил Козловский принадлежит к поколению писателей 30-х годов. На первые его произведения обратил внимание М. Горький.
В эту книгу курского писателя вошли две повести: «Одна неделя в июне» и «Своя земля». Острота в постановке волнующих сегодня сельского жителя вопросов сочетается в повестях М. Козловского с тонкостью проникновения в душу крестьянина.
2014-02-11 ru Леда777 doc2fb, FictionBook Editor Release 2.6 2014-02-11 Леда777 A736F827-1C16-40BF-A429-AFE7095A357C 1.0
1.0 — создание файла Леда777
Своя земля Современник Москва 1974 Редактор В. Геллерштейн Художественный редактор Б. Мокин Технический редактор Е. Румянцева Корректоры О. Голева, Н. Саммур
Михаил Козловский
СВОЯ ЗЕМЛЯ
Одна неделя в июне
1
Степь притихла в палящем зное, в раскаленном предгрозьем воздухе, — с полудня на закате лежала лилово-дымчатая туча с длинным серым шлейфом. Там изредка сверкали золотистые сполохи, слышалось далекое глухое ворчание. Поля сторожко ждали спасительной перемены: вот-вот ударит громом, хлынет стремительный ливень, сминая томящую духоту.
По узкой полевой дороге, заросшей в обочинах жесткой курчавой травой, между стенами белесо-зеленой ржи, пробиралась коричневая «Волга». Ее вел мужчина в голубоватой рубашке с расстегнутым воротом. Крупные сильные руки с волосатыми кистями цепко легли на баранку. Рядом с ним сидел румяный, крепкий подросток лет двенадцати-тринадцати с таким же, как у мужчины, крутым росчерком бровей. Высунув руку в окно, он захватывал стебли ржи, пропуская в сжатой ладони сухо шуршащие колосья.
Поднятая машиной пыль наискосок уплывала в удушливый зной полей и надолго повисала в воздухе. Поля раскинулись во все стороны, а рожь тесно подступила к дороге, будто сдвинулась, застилая горизонт.
Лишь в полукилометре, как островок в хлебном море, вымахал дуб-одиночка, раскинувшись шатром густой зелени.
— Теперь скоро, Артемка, — сказал мужчина. — Видишь тот дуб? Он служил нам ориентиром, по нему находили дорогу на аэродром. Жив еще старик… Где-то поблизости и капониры были, да их теперь наверняка и след простыл, — все затерялось во ржи.
— Мы будем там? — спросил мальчик.
— А как же, затем и едем. И блиндажи поищем, может, и сохранился какой.
На взгорке мужчина остановил «Волгу» и вместе с мальчиком вышел на дорогу. Перед ними обширно раскинулась залитая солнечным блеском равнина. Она была так велика и просторна, что казалось, лишь нежная сиреневая дымка над полями мешает разглядеть, а есть ли у нее края. По золотистым хлебам бродили неторопкие полосы света и тени от яркого солнца и плывущих по небу белоснежных облаков, и поля на миг темнели и вновь преображались в ликующем сиянии. Вдали чернела зубчатая каемка леса, и над нею висела лиловая туча со своим дымчатым хвостом. В густую поросль прибрежных кустов и тростника вкрапились речные плесы, полыхая голубоватым пламенем. Чуть в стороне от реки вольно расположилось большое село, — сплошной зеленью садов окутало белые домики, темные аллеи двух улиц, водонапорную башню, шиферные кровли животноводческих построек.
Обняв за плечи мальчика, мужчина смотрел на равнину и, словно сверху, с самолета, видел ее от края до края и в то же время был тут же, в самом центре степи, среди ее пыльных дорог и парной духоты хлебов. Истомная, обволакивающая тишина застыла вокруг, только какой-то непонятный, еле улавливаемый звон отзывался в ушах, как будто звенел сам воздух.
— Вот мы и у места, — сказал мужчина и широко повел рукой, точно отдавал мальчику всю необъятную равнину. — Приволья сколько, Артемка, а!..
Дорога еще некоторое время вела их, словно по коридору, пока не кончилась рожь и не распахнулся простор осыпанной белой кашкой луговины перед селом. Широкая пыльная улица вобрала машину в себя, и в зелени садов и левад поплыли мимо дома. Но та же полевая тишина и та же пустынность не оставили их и в селе. Лишь проехав десятка три хат, они увидели стайку ребятишек на бревнах под нещадно палящим солнцем. Мужчина притормозил.
— Придется обратиться к древнему путеводителю, — сказал он.
Открыв дверцу, он подозвал ребят. Они сорвались с бревен и нестройной кучкой, обгоняя друг друга, подбежали к машине.
Белоголовый, загорелый дочерна, худой и длинноногий мальчишка в синих трусиках спросил:
— Вам чего, дяденька?
— Скажи-ка, дружок, где живет Анастасия Беломестная?
Мальчишка вздернул плечи, бегло переглянулся с приятелями.
— Эх ты, цыганенок! Что же ты, не знаешь, что ли? — с нетерпением сказал мужчина. — Как же так! Неужто никто из вас не знает Анастасии Петровны? Ну-ка, живей, живей вспоминайте, пацанята.
Ребята молча глядели на него.
— У нее есть дочь Надя, — подсказал приезжий.
— Так то, может, тетя Настя? — спросил щупленький мальчишка с юркими глазками.
— Ну, пусть будет тетя Настя.
— Так тетя Настя во-он там живет, — заговорил длинноногий, показывая пальцем вдоль улицы. — Видите большую березу? Против дома с шиферной крышей? Там она и живет… А вы сами откуда, дяденька?
— Много будешь знать — скоро состаришься, — засмеялся приезжий, захлопывая дверцу.
— Вот тебе, Артемка, еще один урок, — сказал он, когда машина тронулась. — Адреса имеют городские жители, а здесь все еще на деревню дедушке…
— Константину Макарычу, — весело подхватил мальчик.
— В том числе и Константину Макарычу… Но вот, кажется, тот самый дом.
Старая береза, опустив долу гибкие, тонкие ветки, похожие на зеленые косы, испятнала тенью белую стену хаты, и тени ее хватало еще на полдвора. За почернелым щетинистым плетнем высоко поднялись желтые блюдца подсолнухов и пирамидки розовых и ярко-красных мальв. На трех недавно окрашенных окнах свеже белели занавески, хата выглядела чисто, задорно, как молодица в хороводе. Задрав кверху ветки, в садочке зеленели вишенки, и среди них на длинной жерди торчал голубой скворечник. Мужчина откинулся на сиденье и, не снимая рук с баранки, зажмурил глаза. Так он и просидел минуту или больше, затем дернулся, точно от укола, и отрывисто сказал:
— Вылезай, Артемка.
Шагах в десяти от машины уже стоял тот самый длинноногий мальчишка. Цепочкой растянувшись по дороге, в поднятой машиной пыли, к нему подбегали отставшие.
— А-а, вы уже здесь, — протянул приезжий. — Ближе к машине не подходите, понятно? Я вас хорошо знаю, убытчики.
Мальчишки отошли подальше к плетню.
— Ну, пошли, — мужчина быстрым взглядом окинул окна, но ни одна занавеска не колыхнулась.
Звякнув щеколдой калитки, они зашли за плетень, пересекли дворик, поднялись на высокое крыльцо — впереди мужчина, за ним мальчик. На веревочном коврике возле двери, на самом солнцепеке, безмятежно растянувшись во весь рост, дремал рыжий кот. Приезжий слегка коснулся его носком ботинка, кот метнулся за хату. Мужчина решительно толкнул дверь.
В горнице было светло и просторно. Оранжевые солнечные блики исполосовали недавно вымытый и выскобленный до желтизны пол, расползлись по белой стене. Почти никакой мебели не было в комнате, — между окнами к стене придвинут стол, покрытый узорной скатертью, возле него несколько стульев да к дальней стене приставлен обтянутый коричневой клеенкой диван с продолговатым зеркальцем в деревянной спинке. Зато и на подоконниках, и на полу стояли банки с цветами, такими свежими и пышными, что видно было, как им хорошо в этой светлой и чистой горнице. Рядом с диваном темная ситцевая занавеска прикрывала ход в другую половину, за печью. Благостной тишиной, веселым и простым человеческим жильем веяло из каждого уголка.
Приезжий остановился на пороге, осторожно кашлянул.
— Кто там? — спросил звучный женский голос, и тотчас же, откинув занавеску, в горницу легко и быстро вошла темноволосая и чернобровая немолодая женщина в розовой блузке, с открытыми выше локтей крупными красивыми руками, в синей шерстяной юбке, туго обтянувшей слегка выпуклый живот и крутые бедра. Она несколько мгновений растерянно смотрела на вошедшего и вдруг вскрикнула сдавленным голосом:
— Коленька! Ты?
Лицо приезжего сделалось отчаянно пунцовым, затем краска медленно сошла с него, только брови проступили еще резче. Он отодвинулся в сторону, чтобы женщина могла увидеть мальчика, и сказал глухо:
