Максим Кравчинский
ИСТОРИЯ РУССКОГО ШАНСОНА
Вместо предисловия. В поисках жанра
«Он был монтером Ваней, но… в духе парижан,Себе присвоил званье: „электротехник Жан…“»
В. Маяковский «Маруся отравилась»
«Русский шансон»… Впервые это странное словосочетание увидели на афишах жители столицы еще Советского Союза зимой 1991 года. Реклама зазывала горожан на фестиваль «песен наших улиц и дворов» в Театр эстрады, что на Берсеневской набережной.
В программе было заявлено полтора десятка исполнителей, однако несомненным «гвоздем» предстоящего действа «торчал» в списке выступающих только-только освобожденный из лагеря Александр Новиков. За семь лет до знаменательного события в виде его нынешнего выступления на сцене, с которой даже в пасмурный день четко виден Кремль, опальный бард был отправлен на десять лет «туда, где даже летом холодно в пальто». И хотя официальной причиной приговора «гуманная» советская власть называла незаконный промысел, каждый знал, что сел Новиков — за свои песни.
В 1984 году, когда подпольно записанный в Свердловске альбом «Вези меня, извозчик…», со скоростью, недостижимой даже в современной космонавтике, разлетался по просторам СССР, слушатели ни о каком «русском шансоне» не ведали, а жанр, в котором творил уральский самородок, именовали коротко — «блатняк». Представить себе, что еще вчера запрещенное творчество скоро во весь голос зазвучит «со всех эстрад», не могли даже в самых дерзких мечтаниях.
«Новое время — новые птицы, новые птицы — новые песни»…
Недоверчиво оглядевшись по сторонам, жанр вышел из сумрачного подполья, где обретался долгие десятилетия, и понял, что с имиджем надо что-то делать.
Сергей Годунов, режиссер-постановщик того, самого первого, фестиваля, в интервью Михаилу Шелегу вспоминал:
К тому времени жанр шансона еще не был так широко представлен. Еще не было компакт-дисков, были только случайные кассеты. И эту музыку тогда никто не называл шансоном. Шансоном называли исключительно французскую эстраду. И вот в 90-м году я решил провести несколько концертов с участием артистов, работающих «в жанре блатной песни», — ведь их по радио не крутили, в телевизоре не показывали, а песни их звучали повсюду из магнитофонов. Вот и возникло желание познакомить публику с этими артистами.
…Аналогии словосочетанию «русский шансон» в отечественном языке нет. Что это — городская песня? «Шансон» — наиболее емкое иностранное слово, которое подошло как синоним к понятию «блатная песня».
Прежде чем раскручивать спираль времени в обратном направлении в поисках истоков жанра, логично было бы ответить на вопрос, а что этим самым жанром считать? Говоря научным языком, надо бы обозначить предмет исследования.
И хотя великий Ключевский утверждал, что «в истории мы узнаем больше фактов и меньше понимаем смысл явлений», я не теряю надежды прикоснуться к сути.
Споем по-русски шансон французский?
Пожалуй, нет в современной российской музыке жанра, вызывающего больше споров, чем шансон по-русски.
Причем споры касаются всего — как формы, так и содержания.
В звучащем многоголосии мнений часто слышится: как французское слово «chanson», означающее в переводе — песня, может стоять рядом с определением «русский»?
Сто лет назад такие же жаркие споры вызывало сочетание «русский романс», сегодня прочно вошедшее в обиход.
Противники гибридизации советуют просто осуществить перевод и назвать это — «русской песней».
«Что ж, вроде бы логично?» — заметит иной читатель.
Это не совсем так, а вернее — совсем не так. Ведь далеко не всякий образец «музыкального интонирования поэтической речи» (как определяет песню Л. Альтшуллер) можно отнести к интересующему нас жанру. Чуть ниже мы подробнее остановимся на вопросе, что с точки зрения музыки, стилистики и текста считать шансоном.
Пока же давайте попробуем разобраться, каким по отношению к русскому языку является слово «шансон».
Ответ лежит на поверхности — заимствованным.
Когда появляются такие слова в языке? Когда возникает потребность описать существующее явление, для которого не нашлось всеобъемлющего термина «на родине».
«Заимствования становятся результатом контактов, взаимоотношений народов, государств. Основной причиной заимствования иноязычной лексики признается отсутствие соответствующего понятия в когнитивной базе языка-рецептора. Другие причины: необходимость выразить при помощи заимствованного слова многозначные русские понятия, пополнить выразительные средства языка и т. д.»[1]
Наука лингвистика учит нас, что при заимствовании значение слова часто сдвигается. Так, французское слово «chance» означает «удача», в то время как русское слово «шанс» означает лишь «возможность удачи». Иногда значение слова меняется до неузнаваемости. Например, русское слово «идиот» произошло из греческого — «частное лицо»; «сарай» восходит к персидскому «дворец». Бывает и так, что заимствованное слово возвращается в своем новом значении обратно в тот язык, из которого оно пришло. Такова, по-видимому, история слова «бистро», пришедшего в русский язык из французского, где оно возникло после войны 1812 года, когда части русских войск оказались на территории Франции, — вероятно, как передача реплики «Быстро!»
* * *
Елисейские Поля, Нотр-Дам, мутные воды Сены… «Ах, Париж, Париж…» — город романтиков и влюбленных, где даже нищих поэтично зовут клошары.
Именно на земле древних франков, лет эдак триста назад, в крошечных кабачках и уличных ресторанчиках впервые зазвучали маленькие, веселые и шуточные песенки — chansonets. Их исполнение напоминало театр одного актера и сопровождалось выразительной жестикуляцией, мимикой, танцем актрис под незатейливый аккомпанемент шарманки или маленькой гармошечки. Такие песенки отражали саму суть жизни народа, с его радостями и бедами: с простым, иногда чуть фривольным юмором и щемящей тоской по неразделенной любви или потерянной свободе.
Конечно, песня как таковая появилась во Франции значительно раньше, но отлилась в интересующую нас форму на рубеже XVII–XVIII веков.
Видный историк французской музыки Ги Эрисман подтверждает:
«С начала XVII века парижская богема охотно посещала кабаре „Сосновая шишка“… Улица и кабаре становятся местом, где зарождаются новые песни, обладающие многими признаками, типичными и для современной песни».
А что же сегодня понимают под шансоном обитатели Монмартра и Елисейских Полей?
Известная переводчица французских песен Ирина Олехова разъясняет:
«Те, кого во Франции называют шансонье, — это не те же самые люди, кого величают шансонье русскоговорящие, хоть это слово и заимствовано из французского. Во Франции оно означает „куплетист, автор-исполнитель сатирических песенок“, а для нейтрального „певец“ существует слово „chanteur“. Для нас же „шансонье“ — синоним слов „певец“, „исполнитель песен“. Во Франции есть весьма распространенное наименование — „auteur-compositeur-interprete“. Это можно было бы перевести как „поэт-композитор-исполнитель“, и это гораздо шире, чем наше понятие автора-исполнителя. Во Франции в эту категорию попали бы все, кто пишет и исполняет песни. Так что, когда мы говорим по-русски „шансонье“, у французов это будет чаще всего соответствовать именно вот этому сочетанию: автор текста и музыки и исполнитель собственных песен. Таких певцов во Франции очень много, и на вершине всех мыслимых олимпов — именно они, а не попса и не рок.
Говорить о рамках жанра „французский шансон“ трудно, границы его очень размыты…»
* * *
Итак, мы можем рассматривать два тезиса: шансонье «у них» — не просто певец, но «куплетист, автор-исполнитель сатирических песенок», а рамки тамошнего жанра, как, кстати говоря, и нашего, крайне трудно поддаются определению.
Но почему же все-таки для «блатной песни» был выбран именно французский «прикид»? Почему мы не зовем эту музыку на итальянский манер «русскими канцонеттами» или на немецкий «русскими зонгами»? Видимо, не с бухты-барахты язык впитал именно модель «от Кардена»?
Контакты России и Франции насчитывают не одну сотню лет. Исторически сложилось так, что именно с этой страной, начиная с XVIII века, установились наиболее прочные культурные связи.
Русская песня испытывала серьезное воздействие французской как минимум дважды: в конце XVIII столетия — и это было влияние романса — и в середине XIX века гастролерши создали моду на игривые песенки-спектакли — шансонетки.
Их форма предполагала, во-первых, сюжетность повествования, во-вторых, допускала в тексте использование простонародной речи и, в-третьих, обязывала исполнителя доносить произведение до слушателя в манере не академической, но доступной, подчас весьма откровенной. Героями таких музыкальных картинок были простые люди, поставленные волей судьбы, рока или собственной глупости в смешные или отчаянные обстоятельства.
