ЮРИЙ КАЗАКОВ
ИЗБРАННОЕ
РАССКАЗЫ
СЕВЕРНЫЙ ДНЕВНИК
МОСКВА
«ХУДОЖЕСТВЕННАЯ ЛИТЕРАТУРА»
1985
OCR и вычитка – Александр Продан, Кишинев
[email protected]
20.09.05
Казаков Ю. П.
Избранное: Рассказы; Северный дневник / Сост. и подгот. текста Т. Судник; Предисл. Вл. Гусева; Худож. Л. Дурасов. — М.: Худож. лит., 1985. — 559 с, ил., портр.
В «Избранное» известного русского советского прозаика Ю. Казакова (1927—1982) вошли лучшие его рассказы, а также очерки из цикла «Северный дневник».
СОДЕРЖАНИЕ
Вл. Гусев. Судьба Казакова
РАССКАЗЫ
Ночь
Тихое утро
На полустанке
Голубое и зеленое
Некрасивая
Странник
Тэдди
Арктур — гончий пес
Манька
Старики
Трали-вали
Ни стуку, ни грюку
В город
Кабиасы
«Вон бежит собака!»
Запах хлеба
Осень в дубовых лесах
Адам и Ева
Двое в декабре
Ночлег
Плачу и рыдаю
Проклятый Север
Свечечка
Во сне ты горько плакал
СЕВЕРНЫЙ ДНЕВНИК
Северный дневник
Нестор и Кир
Калевала
Какие же мы посторонние?
Отход
Белуха
Долгие Крики
Белые ночи
И родился я на Новой Земле (Тыко Вылка)
ПРЕДИСЛОВИЕ
СУДЬБА КАЗАКОВАЮрий Павлович Казаков родился в 1927 году, в Москве, а умер в 1982, тоже в Москве. Жизнь его перед нами.
Имя Казакова стало известно в середине 50-х. Это было интересное время в нашей литературе.
Молодая жизнь и молодая литература.
Во всяком ощущении молодости есть свои сильные и слабые стороны. Сила молодости в том, что она радостна и активна, что она апеллирует к будущему. Слабость ее в том, что она жизненно и, главное, духовно незрела и наивна. Впрочем, и в наивности есть своя сила... Но не время сейчас разбираться в этом.
Пришел Казаков и по-молодому, даже по-детски взглянул на жизнь и природу.
До него у нас были мощные и размашистые прозаики. Наша проза 30-х имела достижения, которые мы сегодня обдумываем заново. «Тихий Дон» предстает во всем своем величии. Алексей Толстой, Леонов, Фадеев, Федин, Малышкин... А Михаил Булгаков, Андрей Платонов? Лишь теперь мы узнали их, как подобает; но писали-то они — тогда.
Литература войны сосредоточила свою энергию на выражении мужества. «Все для фронта», никаких послаблений; и это было справедливо.
Такая интонация продолжалась и после войны. Волевое усилие, собранность, жесткость; если угодно, и аскетизм. Конечно, были и Паустовский, и иные такие; но они были не на первом плане.
В 1958-м Казаков закончил Литературный институт и выпустил первый сборник под названием «Манька». Далее выходят «На полустанке» (1959), «По дороге» (1961). Как нетрудно заметить, все это книги, названные по заголовкам рассказов, входящих в них. Тем самым Казаков подчеркивает, что он рассказчик и еще раз рассказчик. Далее выходят многие другие сборники рассказов, начинает печататься, впоследствии хорошо известный публике, «Северный дневник». Рассказы Казакова «Адам и Ева» (1962), «Осень в дубовых лесах» (1961), «Плачу и рыдаю...» (1963) и более ранние — «Тэдди» (1956), «Арктур — гончий пес» (1957), «Трали-вали» (1959), «Голубое и зеленое» (1956) и многие другие обсуждаются так широко и горячо, будто это проблемные романы. О Казакове пишут влиятельные критики — И. Соловьева, В. Бушин и другие, его анализирует литературно «привередливый» Ю. Нагибин.
В дальнейшем движение как бы постепенно все замедляется. Казаков и пишет и печатается меньше. Правда, он много переводит, и роман А. Нурпеисова «Кровь и пот» — первое и заметное, что внес в «копилку» нашего перевода такой мастер слова и фразы, как Юрий Казаков.
В недавние годы появились новые его рассказы («Свечечка», 1973, «Во сне ты горько плакал», 1977), которые напомнили о Казакове не только «материально», но и духовно; однако уже бил час этой жизни и литературной судьбы — и 55 лет от роду Юрий Казаков ушел от нас.
В чем же была его тайна?
На такой вопрос, поставленный прямо, ответить, конечно, нельзя. Ведь речь идет о настоящем художнике, которым несомненно был Казаков. В таких случаях Лев Толстой отвечал, что, дабы решить вопрос, надо заново написать сами произведения. Искусство объемно, рельефно; и не поддается системе отмычек.
Однако же можно обозначить пафос, как говорится, — атмосферу художника.
Казаков относится к тем, о ком трудно даются статьи. Что сказать? Просто хорошо пишет, и всё.
Кажется, он не ставит никаких грандиозных проблем; кажется, нет резких сюжетов; кажется, нет тех коллизий, которые легко и внушительно можно бы разобрать.
Кажется, нет.
Значение Казакова было не во всем том, что резко выражено. Само слово «резкость» как-то противопоказано его стилистике и не вяжется с его художественным обликом.
Конечно, во многих произведениях, и прежде всего в «Северном дневнике» (1960), Юрий Казаков совершенно не чужд суровых и даже весьма жестоких жизненных ситуаций; критика даже предъявляла ему претензии на тот счет, что его картины порою исполнены в темных колерах.
Но при этом Казаков неизменно как-то спокоен душевно и почти гармоничен мыслительно и психологически; духовные проблемы, бури и страсти — не по его линии. Не любит он подробно разбираться и в социальных конфликтах как таковых.
Юрий Казаков — художник, «живописец» прежде всего, притом «акварелист»; в этом смысле его любили ставить за Буниным: это сравнение даже стало трюизмом.
При спокойном взоре теперь заметно, что Казаков учитывает в своем стилистическом опыте не столько-то Бунина, сколько, так сказать, учителя учителя — самого Тургенева.
«Я шел по мягкой пыльной дороге, спускался в овраги, поднимался на пригорки, проходил реденькие сосновые борки с застоявшимся запахом смолы и земляники, снова выходил в поле... Никто не догонял меня, никто не попадался навстречу — я был один в ночи... Иногда вдоль дороги тянулась рожь. Она созрела уже, стояла недвижно, нежно светлея в темноте; склонившиеся к дороге колосья слабо касались моих сапог и рук, и прикосновения эти были похожи на молчаливую, робкую ласку. Воздух был тепел и чист; сильно мерцали звезды; пахло сеном и пылью и изредка горьковатой свежестью ночных лугов; за полями, за рекой, за лесными далями слабо полыхали зарницы».
Прочтите этот рассказ, «Ночь» (1955), и он вам напомнит «Бежин луг» — и по характерам, и по сюжету, и по фактуре.
А что же тут свежего-то? — скажут.
Чем же так огорошил нас Юрий Казаков в середине 50-х?
А вот чем.
То есть, конечно, тут опять не будет той истины в последней инстанции, которой иногда ждут в таких ситуациях; но суть дела можно очертить.
Заметим, во-первых, он был не так уж и одинок. У Казакова были авторитетные предшественники не только в XIX веке, но и в советской литературе. В подходе к слову он близок, например, и А. Н. Толстому. Есть у него и последователи — В. Лихоносов, Г. Семенов и другие. Все это, конечно, относительно, однако же ориентиры вполне четки.
Во-вторых, дело в следующем.
Казаков потому и опирается на Тургенева, что ему дороги в литературе простота и благородство интонации. Всем этим обладает проза Тургенева, как она предстает в «Записках охотника». Таков во многом и Бунин, но стилистика его более прихотлива, изысканна; у него всегда много эпитетов, и все они резко и несколько надменно изобразительны; у него «эстетизм», некий подчеркнутый «холод» и мраморный рельеф фигуры. «Пурпур, золото, мрамор», как говорили когда-то. Бунин ругал все стилевые школы XX века; однако же некоторым из них он был втайне близок. Мы не о том, что Бунин лучше или хуже Тургенева, а лишь о том, что такова его манера.
Казаков более прост, более тепел, и этим ближе Тургеневу; самая фраза его, попросту говоря, более скромна и более лаконична, чем у Бунина, и ее никогда не спутаешь с бунинской даже и вне контекста (а с тургеневской можно спутать). Бунин все же более резок, более рельефен, более ярко изобразителен, чем Казаков; ну, он и как талант первичнее... Казаков ближе к прямой простоте и напеву тихому: «Я шел по мягкой пыльной дороге...»
Таков он и во всем остальном, как во фразе; в нем, конечно, не хватает нам ныне крупного размаха и грандиозности, фантазии не хватает; не хватает мастерства в лепке мощных характеров. Он именно молодой; не по возрасту, а фигурально. Он все время как бы в будущем. Все время похож на молодого писателя, который многое обещает, а сейчас — а сейчас, как говорится, пробует голос. Голос чистый, юношеский, серебряный; но еще не сильный, не мощный. И так всю жизнь.
