Василий Кукушкин – До новой встречи
1
Тяжелый танк протиснулся между каменными столбами ограды старого парка, в нескольких местах разбитой снарядами. Обогнув трехгранные зубья надолб и глубокий ров, он пополз по аллее, оставляя на мокром песке глубокие отпечатки гусениц. В конце аллеи танк резко остановился перед зданием с белыми колоннами, выщербленными ветрами и дождями.
Из люка высунулась рука в кожаной перчатке и осторожно доставила солдатский вещевой мешок. Вслед за мешком появилась голова в танковом шлеме, а секунду спустя — рослый человек в белых бурках и коротком полушубке, опоясанном ремнями. На полевых офицерских погонах поблескивали три большие звезды.
Это был известный на Ленинградском фронте командир гвардейского танкового полка Алексей Андреевич Камчатов.
— Поторапливайтесь! — крикнул он в раскрытый люк. — Опаздываем…
Из люка показалась голова в лохматой ушанке. Камчатов, широко расставив ноги, легко вытащил наверх подростка в солдатской шинели. Забинтованная левая рука подростка покоилась на перевязи. И все же, даже в военной форме, он выглядел школьником.
— Приехали, — тихо произнес Камчатов и долгим взглядом посмотрел на здание. В простуженном голосе полковника исчезла прежняя суровость. — Здесь, Вадим, будешь жить и учиться.
Вадим щелкнул каблуками, взял под козырек.
— Товарищ полковник, разрешите обратиться.
Еще днем Камчатов ответил бы по-воински. Сейчас же он не мог сдержать свои чувства, усталое, задумчивое лицо осветила мягкая улыбка. Так смотрит отец на удальство сына. Вадим понял полковника и уткнулся лицом в его полушубок, забыв, что по уставу младшему сержанту так вести себя не положено.
— Настало время, Вадим, выбирать профессию, — стараясь не выдать своего волнения, говорил Камчатов. Твердый в своих решениях, он давно уже был обеспокоен судьбой мальчика. Отправить его в детский дом — по возрасту не подойдет, в техникум — не дотянул полторы зимы. Решать же было необходимо, — паренек, прижившийся у танкистов, третий год деливший с ними все тяготы фронтовой жизни, переходил, что называется, в «опасный возраст». На днях старшина включил мальчишку на табачное и водочное довольствие, хорошо, начальник штаба заметил и вычеркнул его фамилию из списка.
Наверх бесшумно выбрался экипаж командирской машины. Танкисты молча прислушивались к прощальной беседе.
Камчатов поднес близко к глазам светящиеся наручные часы, нахмурился:
— Быстрее, по-солдатски…
Водитель танка, молчаливый украинец Овчаренко, крепко обнял Вадима, поцеловал в лоб и подтолкнул — точно передал — башенному стрелку, а тот — радисту. Танкисты, провожая приемыша полка, совали ему в карманы свои солдатские подарки.
Первым спрыгнул на землю командир. Вадим намеревался последовать за ним, однако полковник недовольно замахал рукой: малейшее неосторожное движение могло разбередить рану.
— Подожди, малыш, — Овчаренко кивнул башенному стрелку. Два солдата опустили Вадима на землю, радист подал мешок.
От площадки, где остановился танк, к парадной вела дорожка, густо посыпанная крупным морским песком. Камчатов быстро взбежал по ступенькам, распахнул дверь. На улицу вырвался сноп света и острым клином упал на дорожку и деревья. Вадим отстал от полковника, оглянулся. На танке, тесно прижавшись друг к другу, махая шлемами, стояли танкисты. Он шагнул было к ним — обнять их еще раз, пожать руки — и остановился. В темноте раздался протяжный свисток, кто-то крикнул:
— Закрывай дверь!
Из-за кустов выскочил маленький человек, обеими руками придерживая полы плаща.
— Демаскируете государственный объект, а еще военные! Отправлю к коменданту…
— Протри глаза, — цыкнул на него Вадим. — Не видишь, с кем говоришь? Полковника к коменданту отправит, вот герой!
Разгорелась ссора, но полковник окликнул Вадима, пропустил его вперед и плотно прикрыл дверь. На улице стало темнее прежнего, старинный дом с наглухо замаскированными окнами казался нежилым.
В вестибюле Камчатова и Вадима встретил дежурный — худощавый, шустрый паренек в ладно пригнанной шинели ремесленника. Он по-военному ответил на приветствие и предложил полковнику стул. Вадима же сесть не пригласил. Вежливый с поздними посетителями, он, видимо, не забывал про первый пункт в инструкции по дежурству — «проверить документы». Словно выбирая, он долго сравнивал корочки офицерского удостоверения и солдатской книжки. По его нерешительным жестам трудно было понять, какой из документов ему больше приглянулся.
Вадим угрюмо осматривал помещение. Здание, в котором разместилось сто двенадцатое ремесленное училище, было старинной постройки. В вестибюле дубовые панели, прореженные инкрустациями из белого мрамора, доходили до самого купола. Позолоченную люстру держала якорная цепь. Вадим насчитал на трех ободках сорок восемь лампочек, горели же только две. На второй и третий этажи вела широкая деревянная лестница, кромки ее ступеней, окованные истершимся железом, блестели. Не задумываясь, не жалея, Вадим подарил бы дежурному перочинный ножик в перламутровой оправе — целое богатство для подростка: пять лезвий, вилка, консервный нож, штопор, набор инструментов для чистки ногтей. Сказочный подарок! И за что? Лишь бы дежурный нашел какую-нибудь серьезную погрешность в документах. В сознании мальчика теплилась еще одна надежда: время позднее, может, никого из начальства училища не окажется на месте, тогда командировка на ученье отложится на полгода, не меньше. Камчатов ждать не может, каждая минута у него расписана. Гвардейский танковый полк направлялся на новый участок фронта. Камчатов не оставит сына полка, если не убедится, что он сдан в надежные руки.
Напрасная надежда! Дежурный вернул документы, замкнул парадную и спрятал ключ в шинель. Втроем они поднялись на третий этаж и еще выше — по винтовой лестнице — в мансарду. У двери, обитой войлоком, дежурный остановился, постучал и доложил:
— Николай Федорович! К вам двое из гвардейского танкового полка.
Комната директора училища представляла собой обычное во фронтовом городе жилье руководителя завода или учебного заведения. У окна, закрытого синей шторой, стоял стол, на нем пачки книг, перевязанные изоляционной лентой. Слева от двери была раскинута походная брезентовая кровать, а посередине комнаты стояла чугунная печурка-времянка с перекидной трубой. Пламя, выбивавшееся сквозь дверцу, полосами освещало небольшую часть комнаты. Навстречу гостям с кресла поднялся невысокий, широкий в плечах человек.
Вспыхнула небольшая лампа. Привычным жестом директор распрямил складки на гимнастерке из плотного сукна, поправил орденскую колодку, гвардейский знак. Теперь можно было рассмотреть его моложавое лицо и глубокий шрам, наискось прорезавший весь лоб. Голова же была совсем седая.
— Рудов — директор училища. Раздевайтесь, здесь тепло.
— Я ненадолго. — Отстегнув на полушубке крючок, Камчатов крепко, по-солдатски пожал руку директора и, грузно опираясь на спинку стуча, назвал себя.
— Известная на Ленинградском фронте фамилия, — сказал директор, пододвигая стул гостю, — прошу. Располагайтесь по-домашнему, у нас
