Евгений Шварц
Приятно быть поэтом
* * *
Я не пишу больших полотен —Для этого я слишком плотен,Я не пишу больших поэм,Когда я выпью и ноем.
20-е годы
Случай
Был случай ужасный — запомни его:По городу шел гражданин Дурнаво.Он всех презирал, никого не любил.Старуху он встретил и тростью побил.Ребенка увидел — толкнул, обругал.Котенка заметил — лягнул, напугал.За бабочкой бегал, грозя кулаком,Потом воробья обозвал дураком.Он шествовал долго, ругаясь и злясь,Но вдруг поскользнулся и шлепнулся в грязь.Он хочет подняться — и слышит: «Постой,Позволь мне, товарищ, обняться с тобой,Из ила ты вышел когда-то —Вернись же в объятия брата.Тебе, Дурнаво, приключился конец.Ты был Дурнаво, а теперь ты мертвец.Лежи, Дурнаво, не ругайся,Лежи на земле — разлагайся».Тут всех полюбил Дурнаво — но увы!Крыжовник растет из его головы,Тюльпаны растут из его языка,Орешник растет из его кулака.Все это прекрасно, но страшно молчать,Когда от любви ты желаешь кричать,Не вымолвить доброго словаИз вечного сна гробового!
Явление это ужасно, друзья:Ругаться опасно, ругаться нельзя!
Начало 30-х годов
На именины хирурга Грекова
Привезли меня в больницуС поврежденною рукой.Незнакомые мне лицаПокачали головой.Осмотрели, завязалиРуку бедную мою,Положили в белом залеНа какую-то скамью.Вдруг профессор в залу входитС острым ножиком в руке,Лучевую кость находитЛоктевой невдалеке.Лучевую удаляетИ, в руке ее вертя,Он берцовой заменяет,Улыбаясь и шутя.Молодец, профессор Греков,Исцелитель человеков!Он умеет все исправить,Хирургии властелин!Честь имеем вас поздравитьСо днем ваших именин!
30-е годы
Басня
Один развратник{1}Попал в курятник.Его петухОбидел вдрух.Пусть тот из вас,кто без греха,Швырнет камнями в петуха.
1924
Страшный Суд
Поднимается в горуКрошечный филистимлянинВ сандалиях,Парусиновых брючках,Рубашке без воротничка.Через плечо пиджачок,А в карманах пиджачка газетыИ журнал «Новое время».Щурится крошка через очкиРассеянно и высокомерноНа бабочек, па травуНа березу, на встречныхИ никого не замечает,Мыслит,Щупая небритые щечки.Обсуждает он судьбу народов?Создает общую теорию поля?Вспоминает расписание поездов?Все равно — рассеянный,Высокомерный взгляд егоПри небритых щечках,Подростковых брючках,Порождает во встречныхГлубокий гнев.А рядом жена.Волоокая, с негритянскими,Дыбом стоящими волосами.Кричит нескромно:— Аня! Саня!У всех народностейДети отстают по путиОт моря до дачи:У финнов, эстонцев,Латышей, ойротов,Но никто не оретСтоль бесстыдно:— Аня! Саня!Саня с длинной шейкой,Кудрявый, хрупкий,Уставил печальные очи своиНа жука с бронзовыми крылышками.Аня, стриженая,Квадратная,Как акушерка,Перегородила путь жукуЛистиком,Чтобы убрать с шоссе неосторожного.— Аня! Саня! Скорее. Вам пораПить кефир. —С горы спускаетсяКлавдия Гавриловна,По отцу Петрова,По мужу Сидорова,Мать пятерых ребят,Вдова трех мужей,Работающая маляромВ стройремонтконторе,Кассир звонил из банка,Что зарплату сегодня не привезут.И вот — хлеб не куплен.Или, как некий пленник, не выкуплен.Так говорит Клавдия Гавриловна:Хлеб не выкуплен.Мясо не выкуплено,Жиры не выкуплены.Выкуплена только картошка,Не молодая, но старая,Проросшая, прошлогодняя,Пять кило древней картошкиГлядят сквозь петли авоськи.Встретив филистимлян,Света не взвиделаКлавдия Гавриловна.Мрак овладел ее душой.Она взглянула на них,Сынов Божьих, пасынков человеческих.И не было любви в се взоре.А когда она шлаМимо Сани и Ани,Худенький мальчик услышал тихую брань.Но не поверил своим ушам.Саня веровал: такЖенщины не ругаются.И только в очередиНа Страшном Суде,Стоя, как современники,рядышком,Они узнали друг другаИ подружились.Рай возвышался справа,И Клавдия Гавриловнаклялась,Что кто-то уже въехал туда:Дымки вились над райскими кущами.Ад зиял слева,С колючей проволокойВокруг ржавых огородов,С будками, где на стенахБелели кости и черепа,И слова «не трогать, смертельно!»С лужами,Со стенами без крыш,С окопными рамами без стекол,С машинами без колес,С уличными часами без стрелок,Ибо времени не было.Словно ветер по траве,Пронесся по очереди слух:«В рай пускают только детей».«Не плачьте, Клавдия Гавриловна, —Сказал маленький филистимлянин,улыбаясь, —Они будут посылать нам оттуда посылки».Словно вихрь по океануПромчался по очереди слух:«Ад только для ответственных».«Не радуйтесь, Клавдия Гавриловна, —Сказал маленький филистимлянин,улыбаясь, —Кто знает, может быть, и мы с вамиЗа что-нибудь отвечаем!»«Нет, вы просто богатырь, Семен Семенович,Воскликнула Клавдия Гавриловна, —Шутите на Страшном Суде!»
* * *
Один зоилКоров доилИ рассуждал над молоком угрюмо:Я детскую литературу не люблю,Я детскую литературу погублюВез криков и без шума.Но вдруг корова дерзкого — в висок,И пал, бедняга, как свинца кусок.Зоил восстановил против себя натуру.Ругая детскую литературуЧитатель, осторожен будьИ день рождения Любарской{2} не забудь.
Конец 20-х годов
Песенка клоуна
Шел по дорожкеХорошенький щенок,Нес в правой ножкеПесочный пирожокСвоей невесте,Возлюбленной своей,Чтоб с нею вместеСожрать его скорей.Вдруг выползаетНаган Наганыч ГадИ приказаетСтупать ему назад.И отбираетПодарок дорогой,И ударяетСчастливчика ногой.Нет, невозможенТакой худой конец.Выну из ноженЯ меч-кладенец!Раз! И умираетНаган Наганыч Гад,А щенок визжаст:«Спасибо, очень рад!»
Начало 30-х годов
Стихи о Серапионовых братьях, сочиненные в 1924 году{3}
Серапионовы братьи —Непорочного зачатья.Родил их Дом искусствОт эстетических чувств.Михаил Слонимский:Рост исполинский. —Одна нога в ГосиздатеИ не знает, с какой стати,А другая в «Ленинграде»И не знает, чего ради.Голова па том свете,На дальней планете,На чужой звезде.Прочие части неизвестно где.
Константин ФединКрасив и бледен.Пишет всерьезЗадом наперед{4}.Целуется взасос.И баритоном поет.
Зощенко МихаилВсех дам покорил —Скажет слово сказом{5},И готово разом.
Любит радио,Пишет в «Ленинграде» оРазных предметахПолонская Елизавета.
Вениамин КаверинВыл строг и неумерен.Вне себя от гневаТак и гнул налево,Бил быт,Был бит{6},А теперь ВениаминОбразцовый семьянин,Вся семья СерапионоваНыне служит у Ионова {7}.
15/III 1928
