Николай Варнавский
Листвянка
Первые поселенцы появились в этих местах более трёхсот лет назад. Левый берег речки Тёмная, прозванной так, вероятно, из-за глубины, а может, и по другим каким тайным причинам — места-то здесь глухие, привлёк их сравнительно ровным открытым берегом и обширным по обе стороны редколесьем, которое в первые же годы обживания местности было значительно вырублено — пошло на первоначальные постройки и большей частью на дрова.
На избы таскали зимой листвяг с правого берега, который в округе был лесистее и гуще (наверное, поэтому и назвали поселение Листвянкой). Дома сразу ставили добротные, с прицелом на будущее, по едокам в семье: ртов было много, рабочих рук тоже, и каждая семья стремилась укорениться и жить своим родовым гнездом.
И до сих пор основная часть жилого фонда деревни состоит из таких вот «гнёзд», возрастом не одно столетие, в которых выросло и разъехалось по земле не одно поколение листвянцев, где и сейчас живут родичи тех, кто их строил.
Часть домовладельцев во времена раскулачивания и разгула сплошной коллективизации была выселена и истреблена, хозяйства разорены и реквизированы, но дома, как немые свидетели тех событий, почернев от времени, всё так же укоренившейся грядой тянутся вдоль берега.
…Пашка Зырянов попал в эти места совсем недавно.
Весной, в составе шести человек, его забросили на берег речки Тёмная расчищать площадку для посадки вертолёта. Здесь намеревались основать базу геологоразведки с небольшой палаточной фабрикой для дробления и превращения горной породы в песок, с целью поиска полезных ископаемых.
Деревня Листвянка находилась примерно километрах в пяти вниз по речке, и он туда часто хаживал. Если держаться русла, то налегке, по набитой тропе, утром пораньше, со свежими силами, можно часа за два-три обернуться туда и обратно.
Запасы чая и хлеба в очередной раз подходили к концу, и надо было делать покупки.
Пообещав долго не задерживаться, Пашка с напарником нацепили рюкзаки, взяли деньги и направились в Листвянку…
Дошли довольно быстро. Было часов восемь утра, воздух был ещё свеж, утренняя прохлада и роса придавали ногам ускорение, и вскоре на той стороне реки их взору предстал край деревни.
Первая улица тянулась вдоль берега и была статной как на подбор: высокие, добротные, с глухими заборами, кержацкие дома глазели навстречу широко распахнутыми ставнями. За ними огородами примыкала ещё цепочка домов. На улице никого не было.
Тропинка упёрлась в край берега и спустилась к воде. Надо перебираться на ту сторону. От края и до края метров пятнадцать. Пашка палкой нащупал дно — чуть выше пояса. Вода, не шелохнувшись, лениво текла вдоль по руслу, на стеклянной поверхности не было ни рябинки. Лёгкая дымка утреннего тумана медленно поднималась над водой.
На той стороне замычала корова, брякнуло ведро. Напротив на привязи покачивались несколько лодок, но хозяев не было, и до них не добраться. Делать нечего, надо переходить.
Пашка снял с себя верхнюю одежду, смотал её в узел, поднял над собой и шагнул в воду. На середине на мгновение ухнул с головой, но скоро нащупал дно и выбрался на берег. Такую же процедуру, ухая и охая от ледяной воды, проделал и напарник. Быстро оделись и стали искать магазин.
Найти оказалось нетрудно. На три ряда домов имелась всего одна улица, так как два ряда примыкали друг к другу огородами и между ними проходила лишь узкая, хорошо пробитая тропа.
Издали заметили невысокую, ограждённую штакетником пирамидку. Скорее всего, памятник. Значит, центр села. Подошли поближе. Памятник неухоженный, ограждение покосилось, внутри неубрано. Прочитали табличку: «Павшим в годы Гражданской войны». Напротив высокое крыльцо с козырьком — вход в большой дом. Рядом стоял щит для объявлений. Судя по всему — контора, хотя вывесок никаких.
Прошли немного дальше и за поворотом наткнулись на магазин. Дверь настежь. Женщина в белом халате приветливо встретила их за прилавком и с интересом осмотрела — не местные.
Купили всё необходимое и уже собирались уходить.
— А вы, ребята, к кому в гости приехали? Что-то я вас не припомню, — чуть улыбаясь, спросила она.
— Геологи мы, работаем недалеко, — не поднимая головы, ответил Павел.
— А-а, — протянула она. — И надолго?
— Осенью уедем.
— А то у нас оставайтесь, нам вон как рабочие руки нужны, — вздохнула она. — Деревня у нас ладная.
— А девушки у вас имеются? — Пашкин напарник шутливо вздёрнул голову.
— Есть немного, — опять вздохнула продавец, — и молодые, и постарше. Мужики-то наши все поразбежались, ну а нам куда — с детьми-то?
Пашка о чём-то задумался. Что-то непонятное удерживало его здесь, не отпускало. Он хотел скорее закончить разговор, но никак не решался, теребил лямку рюкзака и хмурился.
— А жить-то у вас есть где? — прячась за иронию, серьёзно спросил он.
— С этим не беспокойтесь, — решительно махнула рукой продавец, — любая баба примет. Да и пустые избы имеются. Живи не хочу.
— Ну а власть-то ваша куда подевалась? — ткнул Пашка пальцем в сторону конторы.
— Какая там власть, — поморщилась она. — Наша власть далеко, в районе живёт, а мы сами по себе. Участковый лишь раз в месяц нагрянет, — прыснула она в ладошку, — девок пообжимает да уедет. Так и живём.
Надо было возвращаться. Пашка опять засобирался.
— Надо подумать, — обнадёжил он продавщицу. — А пока до свидания.
— Всего доброго, — глядя им вслед, с сожалением бросила она.
К концу октября основная часть работ была выполнена: расчищено место и подготовлена площадка для посадки вертолёта, построено четыре бревенчатых хибары для жилья. Оставалась малость— поставить маленькую палаточную фабрику и опробовать её оборудование в рабочем состоянии.
За лето Пашка ещё раза четыре хаживал в Листвянку. К этому времени они уже приобрели небольшую деревянную лодчонку и в ней переправлялись. Её свободно оставляли на берегу, и она спокойненько лежала, никто её не трогал.
Местные уже узнавали его, здоровались, вели разговоры. Он тоже присматривался, пытливо изучал нравы и образ здешней жизни. Листвянка всё больше и больше нравилась ему.
Отдалённость места, неторопливое и размеренное течение времени, незлобивость жителей всё больше разжигали в нём устойчивое желание поселиться здесь, хотя бы на время. Пашка любил одиночество и в глубине души жаждал уединения. Для него было желанным удовольствием набрать побольше книг и остаться наедине с самим собой, где-нибудь в глуши, где можно свободно заняться тем, чего душа просит, без суеты и торопливости, обходясь лишь тем необходимым, что имеется в наличии, и ничего лишнего. Это придавало жизни ту беззаботность, когда можно было довольствоваться малым достатком, при этом не бедствуя и приобретая нечто большее.
Он уже присмотрел небольшой, в три окошка, одиноко притулившийся на краю села лицом к речке домик. В нём уже давно никто не жил, и он сиротливо глазел на мир пустыми, наглухо заколоченными окнами. Пашка не единожды обходил его, заглядывал во двор, но внутрь заходить не решался.
Однажды, в середине августа, он спросил о нём у продавщицы.
— Жили там дед с бабкой, но давно уже уехали к детям, — ответила она. — Да ты лучше у нашего участкового спроси, он всё знает. Вон идёт.
Пашка глянул в проём двери и увидел человека в форме. Тот стоял на улице и оживлённо разговаривал с двумя женщинами. Пашка не стал его дожидаться и сам пошёл навстречу. Женщины, заметив, игриво указали на него глазами и, что-то сказав милиционеру, засмеялись. Тот недовольно покосился на Пашку.
— Здравствуйте, — подойдя поближе, громко сказал он.
— Здравствуй, Паша, — кивнули женщины. Участковый тоже поздоровался, тут же подобрался, приосанился. На вид ему было лет около сорока.
Пашка мялся с ноги на ногу, не решаясь, как спросить.
— Какими судьбами в наших краях? — строго глянул на него участковый.
Пашка объяснил, кто он и откуда.
— Знаю, знаю, — кивнул тот. — Ну и как наша деревня, нравится?
— Нравится. Я даже готов пожить здесь.
— Да-а? — делано удивился участковый. — И в чём же дело?
— Жильё ищу, — признался Пашка. — Есть тут один домишко, вон там, на окраине. Хочу узнать чей.
Участковый на миг задумался.
— A-а, это который крайний? — громко протянул он. — Это тебе надо к Степанычу, его родичи там жили. Во-о-он дом его стоит. Пойдём, провожу.
Погода стояла довольно жаркая. Мелкая пернатая живность, ковыряясь в земле, свободно разгуливала по улицам; разомлевшие свиньи валялись в тени вдоль забора, помахивая хвостиками и чутко шевеля ушами, готовые в любой момент вскочить и броситься наутёк; утомлённые собаки, высунув языки, лениво поднимали головы и, тупо поводив взглядом, опять принимали сонное положение. Пашка, перешагивая через одного такого развалившегося пса, нечаянно наступил тому на хвост. Тот поднял свою лохматую башку и невинно уставился сквозь него непонимающим взглядом. Было видно, что он не хочет скандала и ждёт извинений. Трусливо ощутив всей кожей чувство вины, опасливо покосившись, Пашка скорее ретировался.
