Сергей Надькин
В огнях трёх революций
Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения правообладателя.
© Сергей Надькин, 2015
© ООО «Написано пером», 2015
Пролог
– Колодников ведут, колодников!
– Ребята, айда смотреть! – кричали собравшиеся у Петербургского тракта друг другу босоногие ребятишки.
– Где? Что? Чего? Айда!
– Ай, ты чума березовая, фараоны безбожны! – разволновался на публику гимназист Витя Филин. Игра в попа сразу прервалась. Толпы ребятишек мчались наперегонки по мостику реки Неглинки к деревянным сводам Екатерининской церкви, где начинался Петербургский тракт.
В серых брюках, в каторжных бушлатах, ноги закованы в железо кандалов, с печальными лицами, каторжные медленно брели по запыленной июльской жарой дороги. Ноги гремели кандалами. По земле слышались шаги тюремных башмаков. Обросшие до нечеловеческого состояния узники измученными лицами печально глядели на напуганных ребят. Ждавшие арестантский этап милостивые пожилые женщины протягивали в руки арестантам куски взятого из дома хлеба.
– А ну, лихоманец, давай! – кричали вооруженные винтовками и штыком стражники, отгоняя узников от старушек. Витя плакал, в глазах мальчика выступала слеза, он не мог верить происходящему. Пришел домой в слезах, когда родители сидели за столом, ужинать.
– Почему ты опаздываешь, Виктор? – недовольно упрекнула младшего мать, когда Витя подошел к столу.
– Жестоко, жестоко! – крикнул в лицо отцу – земскому мещанину Константину Филину – Виктор.
– О чем ты? спросил отец сына.
– Людей заковали в цепи и ведут по тракту! Слезы и сострадание меня полностью пропитали, – разговаривал мальчик с родителями, взяв ложкой из тарелки борща со сметаной.
– Это же преступники, как ты можешь заступаться за врагов? Среди них есть не только уголовники, но и политические враги народа, взбунтовавшиеся против царя!
– Но ведь они люди, и их жалко. Они выступают в защиту бедных людей, зачем их заковывать в кандалы? – спрашивал родителей, весь кипя от гнева, Витя, добавив слова: – Не по-божески же!
Родители растеряно переглянулись, когда сын встал со стола.
– Я пошел.
– Куда?
– К Пете Анохину, на посиделки.
– А как же ужин?
– Да все, поели, кость в горло больше не идет, – объявил матери взбунтовавшийся Витя, демонстративно отодвинул тарелку, и, надев на ноги начищенные до блеска кожаные сапоги, последовал к мещанину Анохину.
Пустая Владимировская набережная, каменные белые купеческие дома, затянутые на берег лодки у пирсов… Грунтовая дорога змеевидным зигзагом прогибалась по каменному берегу и на километр выходила к торговым рядам пассажирской пристани. Выйдя на Соборную улицу, Витя поднялся в город.
Полчаса прогулки – и он оказался у дома мещан Анохиных. Домик был крохотный, с высоким забором, с ветхой крышей с одной печной трубой. Три окна на фасаде и два окошка сбоку, дальше – небольшая пристройка.
Была середина июля 1903 года, когда Петина мама Екатерина Егоровна, и отец Пети Федор Дмитриевич с печальным отраженьем в лице отрицательно мотнули головами:
– Нет Петеньки, – поставила в известность Витю Петина мама, маленькая с грустными глазами женщина.
– А где он?
– Пошел на тюремную площадь, ссыльных смотреть.
– А что, снова ведут? вытаращил глаза Витя.
– Ведут, ведут… Ворота тюрьмы всегда распахнуты. Постоянно ведут арестантов, – говорил Виктору отец Пети Федор Дмитриевич.
– Пойди Петрушу приведи, – просила Виктора Екатерина Егоровна, хрупкая, глубоко верующая мирянка, добрый по характеру человек.
Витя смотрел на отца Петруши – низкого ростом, ниже жены, хрупкого русоволосого усача, обутого в до блеска начищенные гуталином кожаные сапоги. Витя никак не мог подумать, что этому доброму человеку, Петиному отцу, останется жить очень мало времени: он был серьезно болен.
– Приведу, вы не расстраивайтесь, пойду к тюремной площади и найду Петрушу.
– Господь тебе в помощь, – сказала Вите Екатерина Егоровна, отправляя Виктора с богом на тюремную площадь.
По приходу он увидел много народу: рабочих с Александровского завода, гимназистов, древних сердобольных старушек, державших в руках узелки с хлебом. Были и сочувствующие граждане, из господ торговцев, примкнувшие любопытством к сочувствующей революционерам интеллигенции.
Витя осмотрелся по сторонам. В толпе Витя Олин громко кричал:
– Ссыльных ведут! Ссыльных ведут! – Петрушка Анохин болтался в кучке гимназистов, стоял и смотрел, когда открывались ворота тюрьмы.
* * *
– Господи, господи, спаси и помилуй нас, грешных. Отведи сына нашего, раба божьего Виктора от тюремного дома. Царица небесная, помоги! – просила у богоматери Екатерина Филипповна Филина, стоя на коленях в углу.
– Пусть в Петербург едет, к Дмитрию Константиновичу, у них живет, повзрослеет – вернется обратно, – принял решение отец Вити, Константин Константинович Филин. Он подошел к стулу, сел за стол, взяв в руки лист бумаги и чернильницу, и приступил к написанию письма на имя старшего брата.
Здравствуй дорогой
брат Дмитрий Константинович
Доброго тебе здравья, и божественного благословенья. Пишет тебе брат твой Константин Константинович Филин. Живу своими заботами, божьей помощью. Убедительно прошу тебя, привезу к тебе на воспитанье Виктора, о чем ты давно меня убедительно с Катериной просил. Думаю выучиться он у тебя хорошей грамматики, и будет твердо стоять на ногах после столичной жизни. Дела идут положительно. Цветет торговля, возим провизию в Петербург, от меня тебе корзина подарков. Приедут, Катя с сыном подробно расскажет, как мы живем.
Катя младшая моя дочь названая в честь жены живет в Повенце, путается с солдатами. И нет у меня на нее не какой управы. Что делать дальше мне я не представляю. Если б не эти проблемы живем мы отменно под крылом батюшки нашего государя Николя Александровича. Уведешь его в Петербурге. Низкий ему от меня передай поклон. Если бы не дети так живем отменно. В выходные на Чертов стул на лодках, на охоту плаваем, ягоды, и грибы в лесах иметься. Так подробней сообщать пока не буду. Крепко целую тебя брат твой.
Константин Константинович Филин.
Окончив писать, Константин Константинович перекрестился, с облегчением убрал со стола чернильницу, облегченно вздохнул.
В воскресный день он вывез жену и сына на тройке лошадей на отдых, за город, на Цыганову горку. На возвышенности, в зарослях зелени западной окраины Петрозаводска, купеческие семьи излюбленно расстилали на травке скатерки с лакомством и угощеньем. Глиняный кувшин с молоком, пироги с рисом, яйцом и капустой, баранина, яйца, хлеб, разлитый по чайникам чай – все разложено перед носом опустившихся на траву горожан. Константин Константинович Филин, как и многие петрозаводские купцы, любил такие трапезы.
– Угощайтесь, мои родные, угощайтесь, – с распростертой душой говорил семье отец.
Екатерина Филипповна с материнской любовью смотрела на сына, говорила ребенку: «Поешь пироги».
Какая высокая была Цыганова горка! С высоты озеро как на ладони, – дивился Витя, поднимая голову и глядя в горизонт. Скоро и ему с мамой предстояло отправиться туда.
– Когда-то давным-давно, когда ты еще не родился, эти земли были во владении Швеции. Пришел царь Петр Первый и отвоевал земли, прогнав шведов с этих земель…
– А дальше что было? – спросил Витя мать.
– Росло дерево, весной распустились на ветках листки, в июне листья по божьей воле стали большими. Осенью листва пожелтела, а потом отлетела от веток вместе с перелетными птицами в дальние страны. И остался один лишь на ветке дерева желтый лист. Спрашивают его деревья: «Почему ты не улетел со всеми в дальние страны?» Лист отвечает дереву, что старый он и трусливый, – рассказывала сыну мать, заплетаясь волненьем в голосе. Делая паузы, она продолжала говорить. На лице Вите делалось грустно.
– Так и остался листок висеть до следующей весны, желтым, дряхлым, не видя дальних стран и моря, пока не расцвели молодые листики, и тогда старому листу стало стыдно…
– Эй, Константин, давай в картишки сыгранем, – услышал Витя предложенье к отцу, поступившее от Михаила Леманова, мещанина первой гильдии, расположившегося шагах в десяти на травке.
– Давай, Миша, поиграем, раз душа хочет. Я тебя сегодня снова выиграю, – разговаривал отец с другом. Витя, делая грустные глаза, пил молоко и ел пироги. Заверяя родителей: пусть все знают – я не буду желтым листом.
В один из хмурых дней августа 1903 года на пассажирской пристани Петрозаводск Константин Константинович Филин провожал на швартующийся у деревянных причалов колесный пароход «Апостол» жену и сына.
