Константин Пятовский
Упавшие облака
Небо было затянуто серой плотной пеленой, через которую с трудом пробивались лучи света. Пробившись, они сливались в единое тусклое полотно, которое ложилось на улицы, запуская выверенный механизм.
Так было каждое утро. Шли недели, месяцы, годы… Пелена не рассеивалась.
А ему, стоявшему у окна, казалось, что она становится все плотнее и скоро сблизится с городом, поглотив дома и людей. Большая часть из них и не заметит этого.
Он раздраженно задернул шторы. Нужно было собираться, нужно было снова идти и искать, ведь только этот поиск дает его жизни какой-то смысл.
Выйдя из дома и уткнувшись в собственноручно нарисованную карту, молодой человек брел по изученным наизусть дорожкам из пригорода в направлении центра, стараясь не смотреть по сторонам. Нужно было посетить несколько мест, чтобы поиск имел шанс на успех. Хотя бы ничтожно малый.
Каждый день он проходил этот маршрут, а иногда даже по нескольку раз. Так было уже последние несколько недель или даже месяцев. Сложно не сбиться со счету.
Он был уже почти в центре города, поэтому, тяжело вздохнув, он нехотя поднял голову и начал смотреть по сторонам.
Машины неслись плотным потоком красных и светлых линий, различить отдельные было невозможно. Рев их моторов давно стал монотонным гулом, редко перебиваемым звуками клаксонов. Этот шум улиц оставался в голове навсегда, и даже в тишине спальни перед сном нельзя было избавиться от него.
Человек повернул голову от автомобильной дороги к тротуару, на котором стоял. Прежде чем поднять в первый раз взгляд на проходящих мимо, он всегда смотрел сначала на свои ботинки и лишь потом осмеливался.
С двух сторон от него неслись в разные стороны черно-белые потоки. Они отдаленно напоминали силуэты людей в костюмах. Было видно, что сверху — белое, а снизу — черное. Можно было различить, где голова, где ноги, где туловище у плывущих в этом потоке силуэтов. Но отличить отдельного человека было невозможно.
Не было ни одной улицы, где не проходил бы этот поток. Его линии тянулись, сплетались, пересекались, уходили в стороны, разделялись на перекрестках, но не останавливались и заполняли собой все.
Слух не мог уловить отдельные звуки: речь человека, шаги людей. Громкая какофония их бесконечной суеты дополняла фон, создаваемый автомобилями. И от этого гула можно было сойти с ума, если, конечно, хочется хотя бы что-то услышать и понять.
Он сверился с картой. Все точно: вот оно, первое место, где можно было удачно завершить поиски. Это даже вызывало радость, но когда между ним и этим местом не было больше потока, его взгляду предстало то, что вызвало ужас. Это место изменилось.
Еще вчера здесь, в самом центре этого мрачного лабиринта из бетона, стали и асфальта стояло на маленьком клочке земли молодое дерево. Еще вчера он, придя сюда, сам видел, как маленькие листья его зеленеют, как ветки начинают тянуться к тусклому солнцу, которое замуровано темно-серым полотном на небе.
А сейчас оно стояло, склонив в отчаянии свою макушку, опустив обессилено свои ветви вниз и роняя, словно слезы, последние листья. В иной раз можно было бы подумать, что это от недостатка света или какой-нибудь мелочи, но сейчас это было невозможно.
Дерево было черным от корня до кончиков листьев. Черным, как сгоревшие в печи мертвые бревна, как пепел истлевших писем, когда-то значивших так много. Черным, как полотно гения, сгнившее в сыром подвале. Черным, каким становится в конце пути все живое; черным, каким может быть все живое, что давно уже в глубине мертво.
Он с ужасом смотрел на это дерево, которое было для него и прочих, кто еще не был на холме, источником вдохновения и надежды. Этот источник иссякал, погибал прямо на глазах.
Положив карту в карман, юноша побежал к одному из близлежащих домов, в котором жил тот, чье это было дерево. Он специально посадил его и следил за ним, и страшно было даже подумать…
Но юноша думал, что это чьи-то происки, что все можно вернуть. Мало ли, тот человек просто заболел, попал в передрягу? Или кто-то подкараулил, чтобы никого не было, и навредил таким образом дереву и тем, кто приходит к нему…
Вот уже он взбегает вверх по крутой лестнице с высокими ступеньками, тяжело дыша и пытаясь успокоить разбушевавшееся в груди сердце. Он остановился у двери квартиры и глубоко вдохнул несколько раз. Только после этого он постучал в дверь.
Та отворилась, и только юноша хотел открыть рот, чтобы начать говорить, как его передернуло, и он отпрянул назад, упав на спину. Перед ним был тот самый человек, в этом не было сомнения: тут никто больше не может жить.
Но он был другим.
Еще вчера его лицо было лицом с глазами, ртом, шрамами, родинками и морщинами, можно было различить мельчайшие переживания в его мимике.
А сейчас это был вырванный из того уличного потока кусок: размытый, вытянутый, с пустым лицом, на котором ничего нет.
Этот силуэт изогнул голову в сторону плеча, оценивая ситуацию, и, не предложив юноше помощь, молча захлопнул дверь.
Тот сидел на полу, прижавшись к одной из стен спиной, и тяжело дышал. Когда его нервы успокоились, и он нашел силы подняться, он сразу направился к дереву: может быть, найдется все-таки?
Но этой надежде не суждено было сбыться.
Не было уже ни дерева, ни чего-либо, что напоминало бы о нем. На месте, где считанные минуты назад оно умирало, уже был проложен тротуар. И по этому месту уже неслись в разные стороны черно-белые потоки.
Поиск здесь был теперь бессмысленным. То, что так произошло, было пугающе. Многие, кто приходил сюда, теперь, возможно, будут подавлены и гораздо быстрее пойдут на холм. Юноша достал карту и перечеркнул на ней это место. Тяжело вздохнув, он пробежался по листу глазами и, выбрав следующую точку маршрута, побрел меж размытых движущихся потоков людей.
Он прошел пару не отличавшихся друг от друга улиц, и волнение вдруг охватило его. Что, если уже поздно? Что, если он, несмотря на то, что искал уже целыми днями на протяжении долгих недель, именно сейчас опоздал на мгновение?
Он отгонял от себя эти мысли.
Они внушали страх и заставляли колотиться сердце.
Он уже видел, и видел именно в этих местах. Да, никогда не удавалось, но он был близок.
И вот оно: то место, к
