от реки по знакомой тропке к дому. И Яги с ее чернавцем больше не высматривал и не боялся. А все думал о своем кошачьем достоинстве, которое этим наглым купанием было уронено дониже пола.
Шерсть свисала сосульками, баюн стал меньше вдвое, и с него при беге все еще капала вода.
— В дом с немытыми лапами не лезь! Севериныч нас убьет!
Луша догнала Василия и ровно дыша, побежала рядом. Смотреть на нее было приятно.
Но чтобы показать, что все еще обижен и возмущен ее коварством, баюн широко зевнул и отвернулся.
Дома Василий, показывая характер, налакался воды из миски для мытья ног, сожрал пшенную кашу со шкварками, что Луша вынула для него из печки, и растерзал корзину, приготовленную ему для сна. Большую такую корзину, уютную. Туда была положена мягкая подушка в пестрой наволочке, набитая сеном, и алое атласное одеяло. Просто прекрасное ложе. Но корзина!
Нет, на самом деле баюн понимал, что мстить надо вредной бабке и ее подельнику И что корзина — просто символ унижения и страданий, им перенесенных. Но удержаться не смог.
Потом схватил подушку зубами за угол и утащил в самый дальний угол под кроватью, куда враги уж точно не доберутся без шума и пыли. И затихарился там.
Оказалось, староста самоуправы стоял на пороге и за эпической битвой с ивовым прутяным изделием наблюдал. И хихикал про себя.
— А я говорил… — Севериныч довольно огладил бороду. — Баюн — это не какая-то там кукла. Дескать, «куколка, покушай, моего горя послушай…», а она тебе победу соорудит и жениха впридачу. К коту особенный подход требуется.
Вообще-то ничего он не говорил подобного. Это Луша сказала, что у кота не может быть хозяина.
— Не нужен мне ваш жених, — хмуро сощурилась Луша. — Ни впридачу, ни вообще. Доброй ночи!
Сказано было таким тоном, что будь девушка ведьмой — ночь для большого начальства оказалась бы очень недоброй.
Пряталась за всем этим какая-то тайна.
Севериныч ушел. А Василий плотней забился под кровать, слушая, как та скрипит над ним, когда девушка ворочается, и как шуршат перины. Наконец утомленная Луша заснула.
А Василий не мог. Луна светила в горницу поверх занавески. В городе она из-за фонарей никогда не была такой яркой. А на душе у баюна кошки скребли, как бы странно это ни звучало.
Вроде он обрел дом, и еду не за преступления, и даже чин… Или должность? Или чин? И все равно… Тоска навалилась такая, что хотелось плюхнуться на пол и помереть. Но из-за анатомии он даже голову лапами обхватить не мог, ну разве что лежа. А так приходилось сидеть, опираясь на три ноги и хвост, а четвертую прижимать к очам жестом фейспалма.
Депрессия, страдания. Он так проживет всю жизнь в этом, как его, Вертлюжине, и помрет котом, и никто об этом не узнает. Что он человек! А его чувства… может он засунуть эти чувства туда, откуда пышной пальмой прорастает хвост.
Сколько ни уговаривай себя: «Это сон, это просто сон…» — фиг проснешься.
Глава 6
Разбудил Василия петух.
Он кудахтал, вышагивая по подоконнику растворенного окна. Маршировал, выкидывая вперед когтистые желтые лапы со шпорами. Тряс шелковой бородушкой и многоцветным хвостом. И с любопытством взирал на Василия то левым глазом, то правым.
И убедившись, что тот проснулся, выпрыгнул в окно.
Василий полез следом. И завис пузом на подоконнике, хотя до земли было всего ничего. Широко зевнул.
Утро было прохладным, бодрящим и солнечным, как и положено августовскому утру в деревне. Луша перебирала голубой мотоцикл. Золотистый августовский туман, рассеиваясь, медленно убредал со двора. Начинало пригревать солнце.
Холимый саженец Севериныча в огороде вырос на полголовы и радостно звенел серебряными и золотыми листьями. Помидоры не звенели, зато плоды на них округлились и призывно пламенели, подсказывая, что их пора сорвать.
Василий почувствовал, что живот подвело от голода, и вернулся к мискам на кухне. Вчерашняя каша заветрилась. И он вспрыгнул на припечек, чтобы проинспектировать горшки. И разумеется, своротил.
На грохот прибежали все: Севериныч, Луша и петух. Кочет первым же делом стал клевать из Васиной миски. А детектив и староста устраняли безобразие.
— А мужчину первым делом накормить надобно! — назидательно ворчал доможил. — А не за технику свою с утра хвататься. Тем более что она и так на ходу.
Луша громко фыркнула и наложила баюну еды. Неплохой был борщик, Василий оценил.
Севериныч ушел сквозь стену. Прокричал:
— Луша-а! Зайди после завтрака в самоуправу!
— Угу, — она повозила в тарелке ложкой, расписанной под хохлому. И вздохнула.
— Вот. Изучи.
Серенькая папка, трепеща завязками, перелетела Луше в руки. Девушка заглянула внутрь:
— Марфа?
— Марфа.
— С молодильной вишней?
— С нею. Разберись и доложи.
— Так я уже разбиралась. Служебного волка взять разрешите? — Луша огромными глазами взглянула на начальство. — И засаду нужно делать.
— Разрешаю, — начальство небрежно махнуло рукой, от чего в служебных папках сделался трепет и чернильницы застучали крышками. — И баюна возьми. Пущай вникает.
— Есть! — Луша щелкнула каблуками. — Можно идти?
— Иди, — Севериныч огладил бороду. — Рапорты составлять будешь за двоих. Пис а ть он вряд ли умеет.
Василий так и не понял, наезд это или намек. Хотел запротестовать, мол, грамотный, но издал лишь горловое мурлыканье. Севериныч зевнул.
— Я на огород. А ты мне пока о ворюгах, что Василия гнобили, сведенья представь.
— Сделаю.
И Луша, развернувшись по уставу, вышла.
Весь день Василия не тревожили. Он только ел и спал и пробудился по холодку, когда солнце еще не цепляло верхушки сосен на окоеме, но уже было близко к этому. И стало как яблочко: оранжевое, наливное, — прежде чем укатиться за холмогорье дальнего леса.
Луша легонько тормошила Василия:
— Пора!
Баюн полагал, что они опять поедут на мотоцикле — очень ему езда в коляске понравилась. Вроде и транспорт, а ветер в лицо и лесом пахнет (не считая фиалок). Но ошибся.
Это до рынка было далеко и в другую сторону. А до околицы Вертлюжина, где стояла Марфина изба — пять минут кошачьего неспешного шага.
Василий все нервно поглядывал наверх, опасаясь атаки с воздуха, готовый нырнуть в ближайшие кусты. Но небо было спокойным и синим, медленно ударяющим в розовое.
— Бабку Марфу лучше вечером ловить, — объяснила Луша, поправляя подмышкой кувшин-горлач. — Днем она на огороде. И еще разбери, на каком. А там полуденницы. Пока искать будешь, зажаришься в край.
Баюн шумно фыркнул. Он знал о полуденницах из фильмов, игрушек и книг. Но не сильно в
