После работы начальником управления мне предложили должность главного инженера вновь создаваемого крупного домостроительного комбината - вместе с большим заводом, с многотысячным коллективом, который в дальнейшем все разрастался и разрастался. Скоро начальника комбината отправили на пенсию, а меня назначили на его место. Так, достаточно молодым, в 32 года, я стал руководителем очень крупного комбината.
Сложный был период. Одновременно шло и освоение завода, и внедрение новых технологий, и внедрение поточного скоростного строительства. Провели эксперимент по строительству пятиэтажного дома за пять дней - нам это удалось. Потом попробовали другой эксперимент. Застраивая микрорайон, башенные краны шли один за другим без демонтажа, пути продолжались к следующему дому, следующему, и так очень много времени экономили на демонтаже и монтаже кранов. Были другие технически интересные решения, комбинат начал стабильно выполнять план. Стали шить индивидуальную спецодежду со знаком ДСК - домостроительный комбинат, причем шить индивидуально по размеру - каждому рабочему, каждой женщине. Это людям очень нравилось, появилась гордость за свою фирму.
Конечно, тяжело давалось жилье в конце года, в конце квартала, когда приходилось практически круглосуточно работать. Часто, именно в ночные смены, Я посещал строительные бригады, особенно женские.
Вообще мой стиль работы называли жестким. И это правда. Я требовал от людей четкой дисциплины и выполнения данного слова. Бранные слова нигде не употреблял и свой громкий и зычный голос тоже старался на людей не повышать, моими главными аргументами в борьбе за дисциплину были собственная полнейшая отдача работе, постоянная требовательность и контроль, плюс вера людей в справедливость моих действий. Кто лучше работает, тот лучше живет, больше ценится. Хорошая, профессиональная, качественная работа не останется незамеченной, и точно так же не останутся незамеченными брак и разгильдяйство. Если дал слово - сдержи, а не сдержал - отвечай перед людьми. Эти ясные, понятные отношения создавали, мне кажется, человеческий, доверительный климат в коллективе.
Скажем, был у нас плотник Михайлишин, прекрасный мастер. Я как-то говорю: выручайте, Василий Михайлович, осталась ночь, завтра государственная комиссия дом принимает, двери покрашены, но надо их переставить. Оказалось, что шарниры, по халатности, поставили на заводе наоборот. С ними, бракоделами, мы потом разберемся. А сейчас надо спасать дело. Говорю: полы покрашены, их нельзя испортить, тут не нахрапом придется брать, тут аккуратненько, ювелирная работа нужна, и двери не испачкать, и полы, и все сделать, чтобы утречком осталось только шарниры подкрасить чуть-чуть и все. Вот так я его на ночь работать оставил, а утром, в шесть утра, вернулся. Захожу, он заканчивает последнюю дверь в подъезде. Я захватил с собой из дома транзисторный приемник, вручаю ему, мы обнялись, и слов никаких не надо. Ну разве у него останется чувство какой-то горечи, обиды из-за того, что оставил его работать на всю ночь?
Или еще одна критическая ситуация. Когда камвольный комбинат сдавали, вдруг практически за сутки выяснилось, что опять-таки из-за разгильдяйства, халатности не построили метров пятьдесят подземного перехода из одного корпуса в другой. Невероятно, но факт. На этот переход существовал отдельный чертеж, ну а он затерялся. В последний момент обнаружили, что перехода-то нет! А объект крупнейший, на виду у города, да и всей страны шесть миллионов метров ткани ежегодно должен выпускать. Тут же собирается высший интеллект стройки, решаем, как точно и четко работу организовать, на обсуждение тратится буквально полчаса. Все высчитали по минутам: земляные работы, бетонирование, отделка, сюда перекидывается одна бригада, затем другая. Экскаватор начинает копать траншею, за ним идет следующий, за ним следующий. Каждый отвечает за свой участок. Никакой лишней суеты, все организовано предельно точно... В шесть утра уже укладывали асфальт на этот проклятый подземный переход, все было готово, мы успели.
Или вот еще - вроде бы мелочь: приехать в женскую бригаду в ночную смену и вместе с ними поболтать о том о сем, поработать - обои поклеить, окна покрасить, а поднимало это настроение и мне и девчатам очень сильно. Да и делу помогало - я узнавал те детали, мелкие вроде бы проблемы, которые, если руководитель не в курсе, перерастали в большие, неразрешимые. Зеркала в женские бытовки, отрезы на платье за хорошую работу, какие-то другие подарки, купленные на профсоюзные да и, бывало, на свои деньги, все это создавало совсем другую атмосферу между начальником и подчиненными.
Четырнадцать лет проработал на производстве - и вдруг предложение возглавить отдел обкома партии, отдел строительства. Сильно этому предложению не удивился, я постоянно занимался общественной работой. Но согласился без особого желания. Работа начальником комбината у меня получалась: коллектив постоянно выполнял план, в общем, работалось хорошо, была приличная зарплата. Сейчас в Верховном Совете я имею зарплату меньше, чем тогда, двадцать лет тому назад. И все-таки пошел. Захотелось попробовать сделать новый шаг. Кажется, я так до сих пор и не могу понять, куда он меня привел.
21 февраля 1989 года
Странно, но мне до сих пор не верится, что это случилось. Кандидатом по Московскому национально-территориальному округу зарегистрирован Б. Н. Ель
43
цин. То, чего так не желали, чему с таким отчаянием сопротивлялись аппаратные верхи, произошло.
Вместе со мной в избирательный бюллетень будет включен Ю. Браков, генеральный директор ЗИЛа.
Но по порядку... На окружном собрании меня должны были прокатить. В зале тысяча человек, из них двести - представляют десять кандидатов и восемьсот - тщательно отобранных, проинструктированных послушных выборщиков.
Всем было известно, чем кончится окружное собрание: аппарат наметил двух кандидатов - Ю. Бра-кова и космонавта Г. Гречко. У меня была единственная надежда на то, что все-таки удастся переломить зал и зарегистрировать всех, тогда появлялся реальный шанс. Перед началом собрания все десять претендентов по моей инициативе подписали письмо к участникам собрания с просьбой внести в бюллетени всех кандидатов в депутаты. Надо сказать, все подписывали это обращение с большим удовольствием, никому не хотелось участвовать в спектакле с уже готовым, расписанным финалом. Но по настроению зала я почувствовал, в этот раз этот номер не пройдет, в голове у каждого заученно сидело две фамилии - Гречко, Браков, опыт прошлых собраний был учтен, неуклюжие бюрократы тоже умеют извлекать уроки из ошибок.
После выступления каждого из кандидатов со своей программой по регламенту следовали ответы на письменные вопросы - пять минут, и на вопросы с мест - семь минут. Мне передали больше ста письменных вопросов.
Я уже знал, что в зале сидят люди с заготовленными провокационными вопросами и только и ждут отмашки организаторов шоу, чтобы "делать дело". И тогда я придумал неожиданный ход. Из всех вопросов, поступивших ко мне, я выбрал самые несправедливые, неприятные, обидные. Обычно все отбирают для своих ответов выигрышные, я же решил сделать наоборот.
Начал отвечать на записки: "Почему вы предали Московскую партийную организацию, струсили, испугались трудностей?"; "На каком основании ваша дочь переехала в новую квартиру?" - и все в таком духе, разве что не было вопросов про приводы в милицию и про порочащие связи... Но этими ответами я совершенно расстроил планы руководителей мероприятия. Почти все негативные вопросы, которые они планирова
44
ли задать с мест, уже прозвучали, и на вопросы устные я отвечал легко и спокойно. Зал потихонечку начал оттаивать, появились какие-то надежды на незапланированный исход.
Но был у нас припасен еще один сюрприз. Перед началом собрания ко мне подошел космонавт Георгий Гречко и сказал, что хочет снять свою кандидатуру, поскольку считает, что будет правильным, если меня выдвинут кандидатом в депутаты, и вообще сражаться со мной он не хочет. Я говорю: нет, подумайте... Он ответил: я твердо решил. Тогда я попросил его взять самоотвод перед самым началом голосования.
Гречко все прекрасно изобразил. Вообще я понял: в нем прекрасный актер умер. Во время всего собрания он переживал, нервничал, всем своим видом показывая, как его волнует реакция выборщиков, ответы, вопросы, борьба за регламент и т. д. И вот наконец перед самым голосованием каждому дается минута - так сказать, последнее слово. Дошла очередь до Гречко. И тут он спокойно подходит к трибуне и произносит: "Прошу снять мою кандидатуру".
Это был, конечно, мощнейший удар по организаторам. У всех, кого проинструктировали голосовать за Бракова и Гречко, появился свободный выбор, теперь можно было отдать свой голос за меня почти с чистой совестью - если будет тайное голосование, а его удалось пробить.
