Сплошь и рядом…
А капитан говорил и говорил:
— Я думаю, это какой-то особенный, многомерный мир. Помнишь, Пилберг рассказывал о много-мерности? Наверно, так оно и есть. Мы имеем дело с совокупностью различных измерений. Многомерная гипертрофированная среда, где все совершенно по-иному! Подумай, это ведь здорово! Ни Риману, ни Лобачевскому такое и присниться не могло! Мне до сих пор не верится, что я здесь!..
Еще бы! Само собой. В такое не поверится и под пыткой…
Темный экран, кажется, предпринимал попытки ожить. Гуль бессильно закрыл глаза. Господи, когда же все это кончится?..
Капитан и убогая комнатенка послушно исчезли, а спустя мгновение мерцающий экран вспыхнул в полную силу.
Только не это! Гуль испуганно распахнул веки, экран погас с каким-то злым шипением, словно в костер плеснули ведро воды. Сердце гулко колотилось где-то у самого горла. — …По всей видимости, здесь чудовищная гравитация. Этот слизняк, безусловно, движется, но мы ничего не чувствуем. Заметь! Точно так же не чувствует толчков и движения какой-нибудь вирус, поселившийся в нашем теле.
Отличное сравнение! Поежившись, Гуль покосился на Володю. Вероятно, в скором времени то же самое ожидало и его — такое же тихое помешательство.
Если так пойдет и дальше, день-два — и он наверняка спятит, а спятив, станет называть желудок ископаемой рептилии сказочным мирком, а себя величаво сравнивать с какими-нибудь земными вирусами или вшами.
В сущности, капитану повезло немногим больше. Он провалился следом за Гулем, но отчего-то рухнул вблизи лагеря. Его тут же подобрали медсестры, и уже через час он имел пространную беседу с главой поселения — тем самым Пилбергом. Наверное, разговор оказался роковым: с капитаном что-то произошло. Гулю с трудом удавалось вникать в восторженные рассуждения о новых, якобы только сейчас приоткрывшихся перед ними возможностях. Он не понимал, как можно испытывать интерес к ловушке, в которую они так необдуманно угодили. Сам он склонялся к мысли, что лучше было бы остаться наверху. Кто знает, возможно, огонь артиллерии пощадил бы их, а тогда рано или поздно подоспело бы спасение. В нынешней же ситуации вырисовывалась печальная неопределенность. Более того — будущее представлялось столь пугающим и непривычно чуждым, что Гуль отвергал его с ходу и без колебаний, не притрагиваясь и даже не пытаясь попробовать на вкус. Чего ради? У него были дом, друзья, родные! Он и мысли не допускал, что может остаться тут навсегда. Здешнее существование, каким бы оно ни было, совершенно не привлекало. И потому красочные монологи капитана вгоняли недавнего рядового в безысходную тоску.
— Есть и другой небезынтересный аспект. Наши собственные физиологические изменения. Помнишь? Они начались еще там, в шахте. Возможно, продолжаются и сейчас.
— Володя, — прервал его Гуль, — ты действительно хочешь остаться здесь?
— Я? — Капитан взглянул ему в глаза и смешался. — То есть… Видишь ли, Гуль, я понимаю, что ты хочешь сказать, но мне казалось, ты согласишься со мной. Мы оба угодили в переплет и остались живы. Самым парадоксальным образом! Теперь мы здесь, и нас окружает то, чего никто и никогда до нас не видел. Я не имею в виду поселенцев. В конце концов, они тоже тут всего несколько месяцев. И как видишь, обжились. Значит, обживемся и мы. А потом, мало ли что еще может произойти. Я, например, по-прежнему не теряю надежду.
— Это я вижу…
Разговор их прервал стук в дверь. С винтовкой в руках, насупленный и мрачный, в комнатку заглянул широкоплечий Сван.
— Ужин, — объявил он просто. — Через час. А пока проф убедительно просит помочь с вылавливанием трофеев из речки. Спускайтесь вниз. Там будут Ригги и Хадсон.
Раньше чем они успели ответить, он вновь скрылся за дверью.
— Очень кстати, — преувеличенно бодро заговорил капитан. — Вот и порасспросишь на ужине насчет перспектив. Возможно, не все так мрачно, как ты себе представляешь.
— Он сказал про какую-то речку?
— Ну да. Весь свой скарб они так или иначе отлавливают там. Наверное, и сегодня что-нибудь зацепили. Каракатица глотает, течение несет…
— Значит, мы можем выловить и твою палатку? Капитан пожал плечами.
— А почему бы и нет?
* * *
Палатки им, однако, не попалось. Лавовая река несла ветхие, изрешеченные пулями щиты и бочки с какими-то черными непонятными кочерыжками. Все это Ригги и Хадсон, предварительно войдя в реку, терпеливо направляли к берегу, и вот тут-то как раз и не хватало рабочих рук. Сван предпочитал сидеть на холме и охранять „рыбаков“ от внезапных гостей. Все прочие колонисты также находились на своих постах. Недолго думая, решили привлечь новеньких.
В сущности, работы было немного. На все про все понадобилось не более получаса. И щиты, некогда служившие людям мишенями, и окольцованные жестяными полосками бочки — все в несколько ходок оттащили на территорию лагеря. Вооружившись странным инструментом, Ригги, главный хозяйственник маленькой колонии, споро принялся вырезать из щитов более или менее цельные куски. Гуль же, отойдя в сторонку, присел на крылечко и стал наблюдать, как азартно толпятся колонисты возле бочек, пытаясь отгадать прежнее, „земное“ назначение кочерыжек. Успели назвать все возможное и невозможное, и в конце концов кто-то сделал верное предположение, упомянув про огурцы. Гуль подтвердил версию кивком, добавив: „соленые“. Вернее сказать — „жутко соленые“. Просто солеными российских солдат не баловали. „Военные“ огурцы хранились и пять лет, и десять. Может быть, и сто десять. Прибудь они в этот край в своем первозданном виде. Гуль ничуть бы не удивился. Но, как видно, каракатица расправилась и с армейскими огурцами, превратив их в угольного. цвета некусаемые камни. С каракатицей бесполезно тягаться, и Гуль, несколько оживившийся от работы, вновь загрустил.
Выйдя за пределы лагеря, он улегся на камни и прикрыл глаза. Новая жизнь начиналась буднично и скучновато. Впечатлений было по самую макушку, но ни одно из них не волновало. Этот мир продолжал оставаться за гранью понимания. И не хотелось бродить босыми ногами по лавовым потокам, испытывать почерневшие огурцы на вкус, хотелось иного — быстро и не просыпаясь, на цыпочках убежать в сон. Сном была прежняя жизнь…
Гуль стиснул кулаки. Спокойствие, только спокойствие! Все не так мрачно, как кажется на первый взгляд. Надо лишь наблюдать, анализировать и искать выход…
С внутренним стыдом Гуль припомнил вчерашний день, первый вне Земли. Он повел себя не по-мужски. Вспылил в разговоре с Пилбергом, чуть было не схватился с этим громилой Сваном. Хорошо еще, что рядом оказался капитан, а то неизвестно, чем бы все кончилось. Самая настоящая истерика, если разобраться.
— Вот он где прохлаждается!
Гуль приподнял голову. Перед ним стоял сияющий капитан. Из-за его плеча кокетливо выглядывала смуглоликая красотка.
— Как ты догадываешься, мы за тобой, сударь.
— Что, пора на ужин?
— Точно. Мистер Пилберг приглашает к столу.
— А-а… — Гуль нехотя поднялся с земли. Следуя за Милитой, чернобровой красавицей с яркими чертами лица и пышной фигурой, они обогнули пару неуклюжих домов и приблизились к террасе центрального здания. Кое-кто предпочитал называть его мэрией, но на деле постройка мало чем отличалась от окружающих хибарок. Разве что звездно-полосатым флагом, который, подобно транспаранту, был вывешен над оцинкованной крышей. Гуль уже знал, что жилье выстроено из складских запасов, проглоченных чудовищем вместе с людьми. Та же словоохотливая Милита, успевшая трижды под различными предлогами заглянуть в апартаменты вновь прибывших, поведала, что фактически вся колония представлена персоналом одной из ядерных баз Невадского полигона. В подробностях успела описать и появление чудовища. Рассказанное очень походило на то, что довелось повидать и русским. Каракатица выбралась из земли спустя несколько часов после взрыва и уже через десяток-другой минут накрыла всю базу. Что-то она раздавила, многое же оказалось проглоченным.
Милита понятия не имела, есть у чудовища пасть или нет, но, как бы то ни было, двенадцать человек, включая четырех медсестер, очутились в багровом плену. К счастью, вместе с людьми сюда попало и кое-что из складского имущества. Из него-то им и пришлось лепить местную архитектуру. Милита сообщила, что пока их временно поселят в домике Зуула — первого колониста, добровольно оставившего лагерь, но, если захотят, найдутся и другие пустующие хижины. Кроме того, им всегда будут рады бедные женщины, волею каракатицы заброшенные в эту желудочную глушь. Милита с важностью пояснила, что каждая дама в поселении имеет собственный домик. На этом, слава Богу, они сумели настоять вопреки мнению Пилберга, утверждавшего, что женщинам хватит одного совместного жилища. Одно на всех! Подумайте, какой ужас! Зато теперь… Милита улыбнулась так радостно, что Гулю показалось, будто в сумеречной комнатке сразу стало светлее. Красиво очерченные губы в сочетании с сахарными зубами делали ее улыбку обворожительной. Эта девушка, знавшая о существовании дворцов, умела радоваться и хижинам.
