Она направилась к роще. Становилось темнее: свет отелей почти не пробивал мрак, но лежащий повсюду снег освещал дорогу не хуже голубоватой флуоресцентной лампы. Обернувшись на светящуюся гостиницу, она заметила, что кто-то быстро идет по тропинке в ее сторону. Элен вгляделась во мрак, и в груди пробежал сквознячок радости. Жозеф!..
Она остановилась, глядя, как он быстрым шагом приближается к ней. Он подошел совсем близко и остановился. Она уткнулась лицом в воротник его дубленой куртки, и он молча обнял ее. Некоторое время они так и стояли под падающим с неба снежным пухом. Наконец Элен подняла голову, и их стосковавшиеся губы соединились в поцелуе.
— Как ты меня нашел? Откуда ты узнал, что я пошла гулять? — шепотом спросила она.
— Все очень просто. — Он нежно взял в ладони ее лицо и стал целовать по очереди глаза, нос, скулы, брови, подбородок. — Я постучал к тебе в номер, но мне никто не ответил.
— Но ведь я могла уснуть.
— Не могла ты уснуть, — убежденно ответил Жозеф.
— Почему? — Элен задала этот вопрос, понимая, что он прав.
— Потому, что ты хотела снова меня увидеть, — с мягкой уверенностью произнес он.
— И ты знал, куда я пошла? — В ее голосе прозвенела радость.
— Конечно, милая моя. — Он обнял ее одной рукой, и они медленно пошли к роще.
Жозеф был выше Элен на целую голову, и ей было удобно идти, обнявшись с ним. Она вспомнила, что так иногда они ходили с отцом. Алан обнимал ее за плечо, и она шла, прижавшись к нему и вписавшись в его согнутый локоть. Жозеф был почти такого же роста, как Алан.
Элен начала рассказывать любимому о своем отце. Когда она дошла до его гибели в этих местах, Жозеф внимательно посмотрел на девушку:
— Я что-то припоминаю. Мне рассказывали об американском архитекторе, погибшем где-то здесь.
Элен встрепенулась:
— Ты что-то знаешь? Расскажи.
— Ничего толком. Просто лет восемь-девять назад случайно слышал о гибели какого-то американца, хорошего лыжника. Ты знаешь, — Жозеф задумался, — по-моему, говорили, что он погиб как раз на той трассе за скалой, по которой мы спускались.
Элен остановилась и закрыла лицо руками.
— Я так и думала, — выдохнула она, — я чувствовала. Не знаю почему, но я сразу почувствовала это…
— Успокойся, малышка. Ты только мучаешь себя. Думай о хорошем. Ты говорила, что последние слова твоего отца были: «Мы с тобой обязательно побываем здесь вместе».
— Да, я запомнила их на всю жизнь, — проговорила Элен.
— Вот и считай, что ты приехала, и он тоже где-то здесь. В этих горах, в скалах, в падающем снеге, в облаках… — Жозеф был очень серьезен. — Ему было бы неприятно видеть тебя грустной. Он был сильным и уверенным, и хотел тебя видеть такой же. Я прав? — Жозеф посмотрел на Элен и улыбнулся.
Она порывисто обняла его, поднялась на цыпочки и уткнулась в шею, пахнущую любимым одеколоном.
— Знаешь, что я тебе скажу. — Она сделала паузу. — Ты похож на моего Алана. И, может быть, ты специально послан, чтобы заменить его… Ты пахнешь, как он, ты тоже называешь меня малышкой, ты обнимаешь меня за плечи, как он.
— Но целую я тебя по-другому, — сказал он и страстно приник к ее губам.
Они дошли до еловой рощи. Здесь в высокогорье деревьев почти нет — на высоте около трех тысяч метров выше уровня моря слишком суровый климат. Но эта роща каким-то образом выросла. Деревья были худосочными и кривыми, но они росли, несмотря на то, что им явно не хватало питательной среды. Наверное, только так, всем вместе, тесно прижавшись друг к другу, им удается противостоять ветрам и морозам.
— Как тебе удалось уйти из гостиницы? — все-таки задала Элен мучавший ее вопрос.
— У Софи всегда болит голова к перемене погоды. Она легла спать, — ответил Жозеф. Он помолчал немного и продолжил: — Я хотел с тобой поговорить, чтобы все расставить по своим местам…
Его речь стала взволнованной и быстрой. Он глубоко вздохнул, снимая волнение, помолчал и стал рассказывать:
— Мы поженились восемь лет назад. Тогда мне было двадцать девять. Я закончил медицинский факультет Сорбонны, увлекся хирургией, начал работать в клинике. Тогда началось активное развитие нового направления в хирургии — эндоскопии. Это, когда без скальпеля в крохотное отверстие в тканях вводят небольшое зеркальце и с помощью лазера или тонкой нити проводят соответствующие манипуляции. Убирают аппендикс, удаляют опухоль, даже проводят шунтирование сердца. По сравнению с традиционной хирургией преимущества огромные: нет кровотечения, долго заживающих швов, не травмируются внутренние органы.
Элен понимающе кивала.
— И мне, уже практикующему традиционному хирургу, пришлось буквально переучиваться. В эндоскопии такая виртуозная работа пальцев, что ей надо учиться очень долго. Поступил в аспирантуру. В общем, я почти все время проводил в клинике, дома корпел над учебниками, тренировал пальцы — с закрытыми глазами вязал хитрые мелкие узелки. С девушками практически не встречался. Для расслабления и разрядки ходил два раза в неделю в бассейн. Раз в год с приятелями на недельку выбирался в Альпы. Днем носился по горам, вечерами занимался в номере, иногда мы с приятелями играли в покер…
Жозеф замолчал, собираясь с мыслями. Снегопад усилился. Они повернули в сторону гостиницы. Жозеф отряхнул заснеженные волосы Элен и надел на них капюшон. Она подняла воротник его дубленки. Они снова застыли в долгом поцелуе. А потом пошли так же медленно, невзирая на снег, который шел почти стеной.
— Так вот, — продолжил он свой рассказ. — Моя мама решила, что меня надо поскорее женить. Может быть, испугалась, что я стану гомосексуалистом из-за общения только с друзьями. Я особенно не возражал, посмеивался. Однажды она уговорила меня поехать с ней в Довиль. Ну, ты знаешь, модный курорт в Нормандии. Я там маялся от безделья. Но потом познакомился с виндсерфингистами и стал гонять на доске под парусом. И вот как-то раз подхожу к берегу на доске и вижу: рядом с мамой на шезлонге сидит прелестная черноволосая девушка…
Она оказалось дочерью подруги моей матери, владелицы клиники красоты, баронессы. Софи меня очаровала. Она была не похожа на окружавших меня девушек, феминистски настроенных, раскованных…
— Слишком самостоятельных и общительных? — перебила его Элен, улыбнувшись.
Он понимающе рассмеялся и поцеловал ее в носик.
— Слушай дальше… Она была нежной, какой-то не от мира сего. Немного смущало лишь то, что она все время требует внимания к себе. Недовольна, если я катаюсь с ребятами на виндсерфере…
Когда мы вернулись в Париж, все родственники почему-то уже считали нас помолвленными. Меня это забавляло, я понемногу встречался с ней, а потом и сам не заметил, как уже был назначен день свадьбы. Ну я и решил, что вроде пора, ведь мне почти уже тридцать лет. Мои коллеги в клинике поздравляли меня, говорили, что она редкая красавица и благородных кровей… Слышать это было приятно и необычно…
