Мотор, наращивая обороты, загудел. Я сделал глубокий вдох, включил дожигатель и поднял правую ногу с педали тормоза. И тут же оказался в совершенно другой машине. И рев двигателя, и ускорение стали во сто крат сильнее. Машина не просто сорвалась с места — она едва не взлетела. И только тогда я понял, что реактивный двигатель без дожигателя — добрый зверь, который только легонько подталкивает тебя в спину. А двигатель с дожигателем — это яростная стихия.
Не могу сказать, что это сильно отличалось от быстрой езды на суперкаре, но я чувствовал, что что-то кардинально изменилось. Мои разум и чувства реагировали на все быстрее — чтобы хоть как-то поспевать за происходящим.
Всего за 17,2 секунды я домчался до столбиков. Потянул рукоятку, чтобы заглушить мотор и раскрыть парашют. Поездка длилась всего 23 секунды. Меня пронесла сила, которой не набрать и десятку болидов «Формулы-1», соединенных воедино. Таким бодрым я не чувствовал себя никогда в жизни. Колин был счастлив, съемочная группа тоже, а я пребывал в экстазе. Я сумел разогнаться до 314 миль в час — результат, побивший английский рекорд скорости. Впрочем, как рекорд его все равно бы не зафиксировали — из-за отсутствия официальных лиц. Кроме того, никто и не собирался рассказывать мне, с какой скоростью я шел, чтобы я не дай бог не решил проехаться еще быстрее. Впрочем, я все равно собирался это сделать.
Мы отправились к фургону с буфетом попить чаю и взахлеб обсуждали мои опыты. Все складывалось как нельзя лучше: мы сняли, как Колин показывает мне машину, сняли поездки без дожигателя, сняли и последнюю — с дожигателем. Я позвонил Энди, и мы договорились, что это будет традиционный сюжет про то, как человек на глазах у зрителей учится делать опасный трюк. Было уже почти пять часов дня. Взлетную полосу нам разрешили использовать только до половины шестого. Мы все обговорили. Машина работала безотказно, я научился ею управлять, погода стояла отличная. И мы решили сделать еще один дубль.
Пока ребята готовили машину, я беседовал с человеком, отвечавшим за взлетную полосу. Он уже знал, что мы хотим проехаться еще раз, но я хотел удостовериться, что он не возражает. Мы с режиссером помнили, что надо снять еще один эпизод — мне предстояло сказать несколько слов. Но это мы решили отложить на потом.
17 часов 25 минут.
После аварии многие врачи удивлялись тому, как отчетливо я все запомнил. Они предполагали, что эти воспоминания — игра воображения, пробудившегося, пока я находился в коме. Но я уверен, что все так и было. Кроме того, все, что я рассказывал, в точности соответствовало показаниям бортовой телеметрической системы, которая зафиксировала каждую миллисекунду аварии.
Идя к машине, я вспомнил разговор с одним техником гоночных машин. Он рассказывал, как опасно ехать с полным мочевым пузырем: «Случись авария, пузырь может лопнуть, и ты умрешь еще до того, как успеют подбежать врачи».
И не дойдя всего нескольких футов до «Вампира», я развернулся и зашагал к стоявшей неподалеку туалетной кабинке. Я не верю, что это было предчувствие грядущей аварии. Мне просто нужно было помочиться, что я и сделал — чтобы больше ничто меня не отвлекало.
Я надел на шею фиксатор и взглянул на машину. Мне еще предстояло рассказать в камеру, как этот автомобиль сконструирован. Тормоза были взяты от грузового фургона, бензонасос — от бетономешалки, а рулевой механизм — от «робин релиант». Ничего подобного в мире гоночных машин уже нет — там иной мир, корпоративный, где недостатка в средствах не бывает. Мне как раз и нравилось в «Вампире» то, что его собрал у себя в гараже парень, который четко знал, что ему нужно.
Меня снова пристегнули так туго, что я едва дышал. Я взглянул на свои перчатки и взялся за руль. Еще одна поездка, еще пара фраз в камеру, и я свободен. Сяду в «хонду» и поеду домой.
Мотор начал набирать обороты. Его гул перешел в грохот, и Колин отступил в сторону, дав знак, что можно ехать. Мне предстояло насладиться поездкой, в которой для меня уже не было ничего неведомого.
Поездка начинается: 17 часов 30 минут плюс 16,89 секунды.
Я нажал на кнопку и отпустил педаль. Внутри мотора полыхнуло пламя, достигшее недожженного топлива. Мощность увеличилась вдвое, и машина понеслась вперед.
Прошло времени: 14,25 секунды. Скорость 288,3 мили в час. Я вдруг понимаю, что что-то не так. Я не чувствую обычной отдачи руля.
Прошло времени: 14,64 секунды. Скорость 285,3 мили в час, поворотная сила 2,1 g. Я кручу руль и пытаюсь выровнять машину. Позже я вспомню, как пытался удержать курс, как отчаянно боялся, что что-то собьет меня с пути.
Прошло времени: 14,64 секунды. Отклонение 40 миллиметров. Я догадываюсь, что случилось нечто ужасное и у меня серьезные проблемы. Как оказалось, спустило переднее колесо. Скорость падает до 273 миль в час, на видеозаписи видно, как машина подпрыгивает, и второе переднее колесо уже не касается земли.
Прошло времени: 15,00 секунды. 279 миль в час, 3,9 g.
Я почти проиграл. Машину заносит вправо. Эксперты потом скажут, что быстрота реакции у меня была, как у современных летчиков-истребителей. Телеметрическая система показала, что я выворачиваю руль ровно так, как нужно, чтобы удержать машину прямо. Я жму на тормоз — это инстинктивное, но бесполезное движение. Я не паникую, я все еще борюсь. Но уже проигрываю.
Прошло времени: 15,71 секунды. 232 мили в час, торможение 6 g. Это последнее, что я помню. Машину тащит вправо, и я понимаю, что выровнять ее не удалось. Аварии не избежать. Я вспоминаю про парашют. Тяну за рычаг. Машина не останавливается и начинает переворачиваться. Я понимаю, что она сошла с трассы и сейчас окажется вверх тормашками. Больше я ничего не могу сделать. Я уверен в том, что умру. Я не боюсь, не вспоминаю в мгновение всю свою жизнь. У меня странное чувство отстраненности. И еще мне легко на душе — я наконец знаю ответ на вопрос, который мучает многих из нас: «Как я умру?»
Прошло времени: 16,17 секунды. Машина переворачивается вверх тормашками. Металлические скобы защищают мою голову от удара и врезаются в траву. Они работают как наземный якорь, и за 0,46 секунды машина сбрасывает скорость с 232 миль до 191. Мой мозг рвется вперед и бьется о череп. У меня рвутся нервы. В результате полученных повреждений я мог бы остаться на всю жизнь парализованным, слепым, глухим, потерять себя как личность. Но я нахожусь без сознания и ничего об этом не знаю.
Машина врезается в землю, вследствие этого еще раз переворачивается. Будь я в сознании, передо мной бы мелькнул краешек голубого неба — прежде чем машина, лежа на крыше, наконец останавливается. На меня обрушивается лавина камней и грязи, щиток шлема раскалывается. Левый глаз у меня поврежден, в рот и нос забивается земля. Мою голову кидает вправо, и часть шлема остается покореженной.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
