– Все видел, все слышал! – потрясая жреческим посохом, закричал он. – Боярская дочь, ведьма, мальца испортила! Ей за это ответ держать!
Боярин посмотрел на старца с укоризной.
– Не стыдно лжу творить, Турич? – сказал он. – В доме Мала любой челядинец подтвердит, что пока ты за дело не взялся, все хорошо шло. Не умеешь лечить, так не берись! А то больно хитро придумал: уморил дитя и всю вину на другого свалил!
– Молчи, окаянный! – оборвал боярина волхв. Белые его глаза вылезли из орбит, кривой рот истерически дергался. – Совсем тебе твои ромейки, служительницы Чернобожьи, голову заморочили. Выдай ведьму! Велесом заклинаю! Или падет на твою голову его справедливый гнев!
Угроза была страшной. Волхвы, как известно, умеют лечить словом, но с такой же легкостью их речи могут наслать на человека болезнь или даже смерть. Но Вышата Сытенич свято верил в заступничество своего Бога и твердо знал, что Правда на его стороне.
– Знать не знаю вашего Велеса! – прогремел на всю улицу его привыкший к реву бури и битвы голос. – И гнева его не страшусь! Нет в моем доме никакой ведьмы! Есть только дочь родная – плоть от плоти, кровь от крови моей. Ее отдам только Богу и мужу, который ей будет наречен. А попробует кто сунуться – отведает вот это! – и он поднял над головой свой тяжелый, выкованный в земле франков, украшенный дорогой насечкой меч.
Тут заголосили все. Визгливые выкрики женщин сорочьей трескотней перекрыли мужской басовитый рев, напоминающий гул разгорающегося пожарища. Соловьиша и Мал тоже что-то кричали, но их было не слышно в общем шуме. Отчетливо можно было различить только выкрики Любомиры. Безумная от горя баба рвала на себе одежду и, раздирая когтями лицо, вопила: «Сжечь ведьму, на кол ее, на костер!»
На ворота накатился живой многоголовый, многорукий ком, из которого, как спицы из клубка, торчали топоры, вилы, дреколины, доски с мостовой. Молодшие Маловы ватажники под предводительством дюжего Соколика, начисто забывшего, как с другими парнями проглядывал глаза у боярских окошек, чая увидеть Мураву-красу, взобрались на плечи своих товарищей и полезли на частокол. Остальные швыряли камни, палки и все, что под руку попадало.
Боярин стоял, скрестив руки на груди. Он знал, что окованные железом дубовые ворота выдержат и не такой натиск, да и сил у подпиравших их изнутри гридней было ничуть не меньше, чем у нападавших. А что до любителей сигать через чужие заборы, так пусть лезут: на боярском дворе их ждет самый теплый прием.
Живая волна нахлынула и откатилась, подсчитывая потери. Их пока несло только Малово и Соловьишино воинство: нескольких не в меру ретивых баб опрокинули и едва не растоптали в давке, какой-то озорник сорвался с частокола и зашиб нескольких других, кого-то задело неудачно брошенным камнем.
Мал растерянно огляделся. Молчаливое, но упорное сопротивление боярских людей отрезвило его, разгоняя дурман, навеянный горем. Он уже был готов пойти на попятную, но рядом стоял волхв, который отступать не собирался. Соловьиша Турич имел свои причины, к боярской дочери и маленькому Жданушке касательства почти не имеющие. Город медленно, но верно поворачивался к иному Богу, более могущественному, чем Велес или Перун, и такое положение дел старого волхва совсем не устраивало. Его костлявая рука взметнула вверх горящий факел.
– Братия! – возвысил он голос, и толпа мгновенно притихла. – Доколе терпеть будем гнусное глумленье Чернобожьих слуг, доколе позволим ромеям мутить умы словенские. Кончилось владычество старой Ольги и ее долгополых попов! Предадим же отступников от веры отеческой Сварожичу Огню. Пусть очистит город от скверны!
На лицах людей по обе стороны частокола проступило смятение. Волхв предлагал чудовищное, за что Правда карала строже, чем за убийство. К тому же разгневанный Сварожич вполне мог обернуться против самого поджигателя, и кто-кто, а Мал понимал это лучше других. Но рядом стояла Любомира, которой в своем упоении местью не было жаль ничего, и вскоре с одобрения Мала факелы зажглись во многих руках.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Люди Вышаты Сытенича схватились за мечи. Если уж суждено погибнуть, так лучше в бою. Тороп тоже поудобнее обнял лук и проверил тетиву. Он-то лучше других знал, каков в гневе человеческий благодетель огонь. Ну что за недоля! А он уже привык называть боярскую усадьбу домом.
Мерянин прикидывал в уме, сколько шагов до волхва, когда боярин неожиданно скомандовал отбой. Тороп поначалу ничего не понял, потом различил сквозь ор оголтелой толпы сплоченное в единый звук стройное молитвенное пение прихожан отца Леонида и услышал бряцание оружия и конский топот – это со стороны Кремля поспешал со своими людьми посадник.
Посадник
После того, как молодой князь Святослав, сын Игоря и Ольги, был призван из Новгорода на великое княжение, городскими делами управлял его прежний кормилец – воевода Асмунд. Годами он был не моложе дядьки Нежиловца и имел на лице столько же морщин и отметин от вражеских мечей. Один шрам, глубоко врезавшийся в щеку, затрагивал правый глаз, отчего взгляд у воеводы казался более суровым, чем это было на деле.
– Ты чего это, Соловьиша, народ мутишь? – грозно загремел Асмунд, подъезжая к волхву. – Али мало даров несут тебе и твоим богам новгородцы, что ты на их добро посягать вздумал. И чего это ты тут факелами размахиваешь? Нов город решил спалить?
Непроизвольно подавшись назад, чтобы не угодить под копыта могучего воеводина коня, волхв попытался изобразить на лице улыбку. Вышло не особенно удачно.
– Лжа это все, батюшка воевода! Клевета завистников! Мне чужого добра не надобно, окромя того, что Велес себе в дар избрал. А сюда я пришел, чтобы людям помочь Правду защитить.
Асмунд нахмурил сросшиеся на переносице мохнатые брови.
– Не слишком ли много на себя, Турич, берешь? Правду в городе охранять князь, вообще-то, мне поручил. Эй, люди добрые! Кто здесь Правды ищет?
Толпа вынесла к ногам посадникова коня малость потрепанного после схватки Мала. Постоянно перебиваемый Любомирой, он начал путано объяснять, что стряслось, и над кем он хочет суда. Сначала Асмунд слушал купца со спокойным вниманием, затем его помеченный шрамом глаз угрожающе задергался.
– Странные вещи ты говоришь! Дочь одного из вятших новгородских мужей – ведьма? Лучшая в городе льчица – детей губит? По-твоему, выходит, что меня, княжьего кормильца и воеводу, от хвори Чернобогова служительница исцелила? Ладно, – продолжал он спокойнее. – Будем разбираться. Думаю, огонь и железо рассудят лучше всего. Кто дольше продержит в руке раскаленный гвоздь, и чьи раны потом быстрее заживут, тот правым и выйдет.
По толпе прошелся взволнованный ропот. Испытание огнем не всяко можно выдержать. Однако Асмунд непреклонно продолжал:
– Кто больше всех на боярскую дочь клепал? Соловьиша Турич? Стало быть, ему на роту и идти!
– Да как же так! – всплеснула руками Любомира. – Он же слуга Велесов!
– Ну и что же из этого? – удивился Асмунд. – Слуга Велесов, еще не сам Велес. Я вон тоже Перунов слуга, что же меня теперь и судить нельзя? Верно я говорю, Турич?
Соловьиша зыркнул на старого русса белесыми глазами, но ничего не сказал.
Мал заложил за поясной ремень пятнистые от ожогов руки.
– А кто очистником пойдет? – поинтересовался он.
Асмунд пожал могучими плечами:
– Это уж пусть Вышата Сытенич решает! Думаю, найдутся люди заступиться за его дочь.
– Не ладно это! – замотал кудлатой головой Мал. – Ты уж не серчай, батюшка воевода, но только пусть Вышатьевна сама ответ держит.
Тороп услышал, как в толпе в голос вскрикнули несколько женщин, словно это им предложили подержать раскаленный гвоздь. Кто-то злорадно рассмеялся, но его оборвали, где-то заплакал чей-то младенец. «Господи! Спаси и сохрани!» – осенил крестным знамением свою паству отец Леонид. Какие новые испытания пошлют Небеса? Еще не утихла скорбь по другу и сподвижнику отцу Луке, весть о мученической кончине которого принес в Новгород Тороп, а тут новая напасть! Боярышня Мурава была любимым духовным чадом старого ромея.
