– Скажешь тоже, – фыркнул боярин.
– А что? – воодушевился собственной мыслью Асмунд. – Народ там ходит богатый да холостой, все гости русские да иноземные, может, и приглянется кто твоей разумнице-ведовице. Опять же, когда через вятичей пойдете, наверняка кого-то из моих чад и внучат встретите. У Святослава знаешь какая дружина? Барсы! Один к одному, а он среди них – сокол!
***
Вот таким образом и оказалась Мурава на отцовской ладье, и трижды прав был тот, кто сказал, что дорога дальняя – лучшее средство от тоски-кручины. Недели не прошло, а на щеки девушки вернулся румянец, и глаза заблестели ярче прежнего. Да и могло быть иначе, когда вокруг, куда ни кинешь взор, открывались красота и благодать.
Шли по высокой воде. Погода стояла яснее ясного. Великий Ильмень, словно могучий богатырь, отдыхающий после славной битвы, вольно раскинулся среди заливных лугов под шелковым шатром закутанных в прозрачное покрывало молодой зелени берегов и расшитого радостным гомоном птичьих стай чистого весеннего неба. Теплый ветер приносил с берега ласковый запах напоенной влагой земли, ароматы свежей травы и первых весенних цветов, пряное благоухание новорожденных клейких листьев. Весла деревянными лопатами вскапывали озерную гладь, с княжеской щедростью рассыпая самоцветы радужных брызг.
Отважная, как ее отец, красавица без страха смотрела на чужие берега, тщась постичь пытливым взором чудеса Божьего мира, с одинаковым интересом рассматривая и притаившееся в зарослях гнездо малиновки, и непривычные для славянского взора дома лесных жителей мерян.
Вместе с молодой хозяйкой отправилась в путь и Воавр. Но в отличие от Муравы бедная корелинка с каждым днем становилась все тише и грустней. Не слышно было ее обычной веселой трескотни и звонких песен. Исчез блеск из глаз, и из-под припухших, покрасневших век частенько капали слезы. Тороп сначала испугался, что девица, как прежде ее хозяйка, чем-то заболела, потом увидел, что таким же скучным и безрадостным глядит на все вокруг Талец. Видно какая-то размолвка приключилась! Ну да ничего, милые бранятся – только тешатся!
Что до самого Торопа, то он попал на ладью совершенно случайно. Незадолго до отплытия боярин пожаловался дядьке Нежиловцу, ходившему кормщиком еще у его отца, что у него не хватает людей и что надо бы нанять одного-двоих. Дядька Нежиловец тогда и посоветовал посадить на весло Драного Лягушонка, как новгородцы называли Торопа, благо тот уже окреп и мог без особого труда наколоть хоть целую поленницу дров. Вышата Сытенич по обыкновению лишь хмыкнул в ответ, однако, совет ему, по-видимому, понравился.
Тороп до самого отплытия опасался, что его оставят в Новгороде, но боярин, видимо, решил, что уследить за строптивым холопом легче будет, имея его всегда перед глазами. Опять же, неплохо, чтобы холоп отработал съеденный за весну хлеб.
Тороп и отрабатывал и делал это куда лучше, чем боярин мог, когда платил за него серебро, ожидать. Труд гребца может заморить лишь того, кто никогда не бежал с утра до ночи через корбы да болота, преследуя хитрого зверя, или того, кто не корчевал пни вековых старцев-дубов, расчищая место под пашню. К тому же Тороп вовсе не хотел прослыть лагодником-бездельником и неумехой-нескладехой. Он же не Белен!
Уступая матерым мужам в силе, мерянин был незаменим там, где требовались ловкость и гибкость. К тому же добрые боги наградили сына охотника зоркими глазами лесной рыси. Кто, как не он, почти спас ладью, загодя заприметив на реке Мсте, что поваленные зимними бурями деревья совсем перегородили поток. И кому, как не ему, при разборе этой никому не нужной плотины боярин поручил взбежать по скользким, сцепленным кое-как, пляшущим в воде бревнам, чтобы подцепить веревочной петлей вставший торчком посредине реки недоступный для багров топляк. Дядька Нежиловец тогда еще заметил, что такой отчаянной голове больше пристали не холопские путы, а воинский пояс. Говорил ли старый воин всерьез али в шутку, кто ведает. Однако Торопа тогда впервые посетила дерзкая, шальная мысль о том, что, пожалуй, единственное ремесло, которое он предпочел бы охотничьему или врачебному, было ремесло воинское.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
На миг ему даже помнилось, что среди дерев, под кронами весело гомонящих птичьих теремов, он уже различает едущих неспешной рысью всадников в воинском облачении и среди них и самого себя, красующегося стальной броней, опоясанного длинным мечом, занимающего в строю почетное место по правую руку от знаменитого вождя. Вождь был молод, намного моложе Вышаты Сытенича. Его лицо можно было бы сравнить с прекрасным ликом светозарного Даждьбога, если бы не свежий шрам от ожога, розовеющий на левой щеке. Тороп на шрам внимания не обращал и никому другому не позволил бы обратить, ибо этого человека любил и почитал если не как отца, то как старшего брата.
Видение было настолько реальным, что Тороп едва не бросил весло, силясь разглядеть воинов и их вождя. Однако среди окутанных нежным туманом молодой зелени ветвей мелькнуло лишь что-то пестрое и золотое: то ли мех неведомого лесного зверя, то ли отблеск солнца.
Черный Вдовец
Утро купалось в росе, нежилось в солнечных лучах. Крупные, сверкающие капли скатным жемчугом унизывали хрупкие стебли цветов, пригибали к земле луговые травы, бубенцами дрожали на ребристых краях листьев, прозрачной слезой стекали в глубокие морщины древесной коры. Собрался в такую пору в лес – не обессудь, если вымокнешь до нитки, если выросшая при дороге березка невзначай опрокинет тебе за шиворот целый ушат воды со своих кудрявых ветвей или какой-нибудь не в меру гостеприимный куст раскроет свои влажные объятья.
Тороп шел по безвестной лесной стежке, сбивая росу с былинок. После шаткой палубы хорошо было прикасаться босой стопой к шершавой коже Матери-Земли, слышать, как в темной глубине теплой кровью бьется великая сила – земная тяга, и пить эту силу в запой, как молоко из материнской груди. Еще хорошо было, никуда не спеша, слушать ликующий гомон птиц, смотреть, как истекают прозрачной смолой розоватые стволы бабушек-сосен, как каждая травинка поднимается ото сна, радуясь наступлению нового дня.
Боярская ладья стояла у берега, мерно покачиваемая водами великого Итиля, и мерянин знал, что ранее завтрашнего утра она в путь не двинется.
Давеча на костерок заглянули двое охотников из местных. Оба выглядели удрученными, оба стыдливо прятали пустые мешки. Охотники пеняли на злую недолю. Дескать, навлекли на себя немилость самого Велеса. Угораздило же кого-то прошлой зимой Правду лесную нарушить – медведиху брюхатую убить! Вот Скотий бог и осерчал на людей. Сначала у всех буренок молоко пропало, затем охотники перестали дичь находить. А потом в лесу появился медведь-шатун, которого ни стрелы, ни рогатины не брали. И когда он стал подходить к людским жилищам и реветь горько и надрывно, словно человек, оплакивающий смерть любимой подруги и малых чад, поняли люди, что погубили не просто медведиху, а женку Скотьего бога Волосыню, и что сам Велес медвежью шкуру надел, дабы покарать обидчиков. Мало кто из видевших того медведя живым ушел, сказывали, не бывало еще на свете зверя равного ему по могуте и по росту. Черным Вдовцом называли медведя охотники и остерегались лишний раз поминать.
Новгородцы выслушали рассказчиков внимательно, но про себя, небось, подумали: «Эх, смерды бесталанные, чего на Велеса пенять, коли, сами ни на что не годны!» А Белен пообещал, что он будет не он, коли завтра же не расстелет на палубе ладьи шкуру Черного Вдовца. Кто-то, правда, заикнулся, что де негоже задерживать ладью по пустякам. Но глаза Белена загорелись бешенством, и на язык полезли бранные слова. Стрый Вышата унял чадо неразумное, но дозволил охотой потешиться. Что копить новые обиды, да и убыток не велик, коли люди лишний денек отдохнут. Чай, ладья быстроходная и так уже обогнала многих, вышедших ранее.
Тороп в сотоварищи Белену не напрашивался – знал, что не возьмет. К тому же сын охотника сомневался, а знает ли Белен, с какой стороны у рогатины острие. Получив дозволение у дядьки Нежиловца, он отправился в лес один. В самом начале пути Тороп сладил себе лук и частенько постреливал гусей да цапель, селезней да тетерок. Нынче мерянин тоже мыслил поискать себе добычу в заводях прибрежных, но хозяйка ягодной страны Тапиолы, ласковая Миэликке показала свой добрый нрав и вывела Торопа на след молодого оленя. Новый лук не подвел, да и мерянин не оплошал – упал пятнистый красавец в мягкую луговую траву. То-то новгородцы подивятся сноровке Драного Лягушонка.
