– Чем же? – не отстаю я.
– Откуда я знаю, – говорит он. – Всякий человек чем-нибудь да выдается.
Вывернулся. Он прислоняется спиной к стене и вытаскивает из нагрудного кармана сигаретную пачку. Наклонив голову, закуривает. Потом обескураженно машет зажигалкой, обнаружив, что даме ее не к чему подносить.
– Ты куришь? – спрашивает он, не до конца доверяя своим глазам.
– Нет, – говорю я.
Он снова безуспешно силится разобраться в ситуации.
– А что ж ты тут делаешь? – спрашивает он.
– Гуляю, – отвечаю я.
– Гуляешь?
– Ну да.
Я пожимаю плечами. Почему бы мне здесь не гулять? Он кивает и затягивается.
– Давно гуляешь? – спрашивает он.
– Не очень, – говорю я. – Как машина?
– Какая машина? А, – он вспоминает, о чем идет речь. – Ничего. В выходные на сервис отдам…
– Злоумышленника нашли? – спрашиваю я тоном заговорщика. Он не догоняет.
– Что?
– Говорю, злоумышленника обнаружили?
– О господи… – произносит он медленно. – Дешевле просто починить… Сам виноват. Не надо было ставить на проходе. Конечно, свинство… но где тут кого найдешь? Это весь квартал, кто пожелает в свидетели, надо водкой поить? Да и наврут большей частью…
– Здравое рассуждение, – соглашаюсь я. – Для нашего дома даже немного нетипичное.
Я говорю и сразу жалею о том, что сказала. Может статься, это сын или внук какой-либо наиболее рьяной психопатки. Обидится…
Он приглядывается ко мне внимательней.
– Тебе не холодно так сидеть? – спрашивает он. Жена циститом страдает, иначе бы в голову не пришло…
– Я на газете, – говорю я.
Он медленно выпускает дым в воздух.
– Первый раз слышу, – произносит он глубокомысленно. – Чтобы газету использовали как утеплитель…
– Странно, – говорю я. – А ты никогда газету под стельки не подкладывал?
Он неожиданности он начинает кашлять.
– Что-что? – говорит он. – Газету куда? Под стельки?
Он думает, что я шучу.
– Ну да, – говорю я. – Народная хитрость. Теплее становится. Очень выручает зимой.
– Народная хитрость… – он покачивает головой. – И много ты таких хитростей знаешь?
– Достаточно, – говорю я. – Мне много чего приходилось делать. Например, колготки гладить утюгом, чтобы не рвались. Или в красный лак для ногтей добавлять зеленку, чтобы лак был дефицитного коричневого цвета. Или подкладывать газету под стельки… Ты не в курсе?
Он насмешливо фыркает.
– Нет. Бог миловал.
– Странно, – говорю я. – Ты не советский человек. Может, ты засланный? Может, у тебя информация в плавках?
Он снова давится сигаретой.
– Я, кажется, плохо соображаю, – произносит он, удивленно удерживая меня в фокусе.
Я смеюсь. Я накануне смотрела «Пассажир с «Экватора», а такая культурная продукция плохо сочетается с алкоголем. Он смеется тоже.
– Слишком много выпил, – говорит он, продолжая смеяться. – Реакция медленная.
– Бывает, – говорю я.
– Пойдем к нам, – говорит он внезапно. Только этого мне не хватало. Еще не прошел Мишкин коньяк с наложенными остатками портвейна. Или у него тоже дыни с Алайского базара?..
– В другой раз, – говорю я.
– Пойдем, – повторяет он.
Я отрицательно качаю головой.
– Твоя девушка приревнует, – говорю я.
Он наклоняется ко мне.
– Я тебе честно скажу, – говорит он громким шепотом. – Я чего-то до сих пор не пойму, кто из них моя девушка.
– Выбирай рыжую, не ошибешься, – говорю я.
Он задумывается.
– Ты уверена? – спрашивает он серьезным голосом
– Конечно, – говорю я так же серьезно. – Рыжие они самые котистые.
Пока он раздумывает, я поднимаюсь.
– Я приду к тебе, когда никого не будет, – говорю я задушевно.
– Точно? – спрашивает он.
– Конечно.
– А куда ты придешь? – спрашивает он хитро и грозит пальцем. – Ты знаешь, где я живу?
– Нет, – говорю я. – Я буду обходить все квартиры и спрашивать: не здесь ли живет молодой человек, который приглашал меня в гости?
– Сорок третья квартира, – говорит он и повторяет. – Сорок третья. Ты меня не обманешь?
– Как можно, – говорю я уверенно.
Я перехватываю свой кирпич и делаю шаг наверх.
– Что это у тебя такое? – спрашивает он. – Ааа… Антиквариат… Дай посмотреть.
С необычной для пьяного ловкостью он отбирает у меня телефон и задумчиво жмет на клавиши.
– Э, – говорю я протестующе. – У меня там денег мало.
– Да не звоню я никуда, – говорит он, морщась. – Не бойся.
Между тем на поясе у него тренькает. Он вынимает из кобуры свой мобильник, смотрит на экран, что-то нажимает, и отдает мне телефон. Я сперва не понимаю, что он делает, и только потом доезжает, что он запомнил мой номер.
– Любишь старину? – спрашивает он, возвращая мне кирпич.
– Полюбишь поневоле, – отвечаю я и поднимаюсь, откуда пришла. Неподвижно, как чугунный памятник, он пыхтит сигаретой.
Я возвращаюсь в лифтовый холл. Вроде бы проветрилось, или я сроднилась с духом жареной камбалы… Сорок третья квартира. Запомним на всякий случай. В нашем доме трудно без союзников.
Не успеваю я как следует закрыть дверь, звонит телефон.
– Нинк! – говорит Вера ликующе. – Мишка тут один контактик подкинул.
– Он же во Вьетнаме, – отвечаю я тупо.
Вера тяжело вздыхает.
– Проснись, мать, ты в каком мире живешь. Телефоны сейчас есть, знаешь… сети компьютерные…
– Во Вьетнаме тоже? – спрашиваю я изумленно, и только потом до меня доходит, что я сказала. У меня точно что-то с головой…
Вера на другом конце провода, кажется, понимает, что на отвлеченные темы до меня не дойдут.
– В общем, ты завтра на собеседование пойдешь. Мяу-мяу. Ты его сделала, сделала!
– Как же это сделала, – говорю я недоуменно. – Когда сделала, собеседований никаких не надо… Мне, к примеру, не требуется ни с кем собеседовать…
Всю ночь я вскакиваю и смотрю на будильник. Как бы не проспать. Подниматься, подобно трудящимся, я отвыкла давно.
В результате я зверски не высыпаюсь. Представляю со стороны свою мятую физиономию.
Около девяти я звоню Саше. Лучше подстраховаться лишней информацией.
– Здравствуй, – говорит он настороженно. Он знает мою несовместимость с ранней побудкой, следовательно, либо что-нибудь случилось и придется участвовать (а не хочется), либо мне что-то нужно. В общем, все плохо.
– Слушай, – говорю я. – У меня к тебе принципиальный вопрос.
– Ну что, что такое?
– Мне тут надо на метро проехать, – говорю я. – А я сто лет не ездила. Скажи ты мне как специалист-подрывник: куда нужно садиться, чтобы не взорвали?
– Я не специалист-подрывник, – говорит Саша недовольно.
– Ну дипломат, – говорю я. – Какая разница. Это смежная профессия. Ты наверняка знаешь.
– Нина, не ерничай, пожалуйста, – говорит Саша сухо.
– Ты же все равно знаешь, куда по науке положено бомбу закладывать! – возмущаюсь я. – Что, сказать трудно? Самому-то все равно – ездит себе на машине…
– Ну в середину состава, – цедит Саша.
– В середину? – спрашиваю я недоверчиво. – А почему прошлый раз взрывали начало?
– Потому что неграмотные.
– Хорошее объяснение, – говорю я со вздохом. – Как бы знать, какие попадутся… У тебя нет на этот счет агентурных сведений? В высоких бизнес-кругах ничего не слыхать? Каких следующих закинули?
– Не говори глупости, – отвечает Саша. – Куда ты собралась?
– По делам, – злорадно отвечаю я и вешаю трубку.
Я прихорашиваюсь перед зеркалом, когда звонит Вера.
– Нинка! – кричит она в трубку. – Возьми бумажку и запиши.
Господи, что еще стряслось… Я поспешно пытаюсь нашарить бумажку. Никакой бумажки у меня, конечно, нет. Приходится записывать на краю квитанции о квартплате. Ничего страшного, все равно ее обрезать. Хорошо, хоть ручка есть.
– Значит, пиши, – диктует Вера. – Я вчера выяснила. Если будут спрашивать про цвета, называй в таком порядке: красный, желтый, зеленый, фиолетовый, синий, коричневый, серый, черный.
– И что это значит? – говорю я тупо. – Это радуга, что ль?
– Неважно! Сама ты радуга. Ты, главное, запомни. Если будут спрашивать, говори в той же последовательности.
– А смысл у этого есть? – спрашиваю я.
– Нет никакого смысла. Запомни, и все. Ты, я надеюсь, платье свое оставишь дома?
– Да что тебе мое платье? – возмущаюсь я.
– Я кому сказала! Не вздумай! И не делай там честные глаза, ври напропалую. Что ни спросят, все ври. Ты помни, что они от тебя по другую линию фронта.
– Хорошо, – говорю я.
После чего в раздумье смотрю на себя в зеркало. Ну ладно, бантик я сниму, уговорили. Но насчет платья… Может, оно и не последний писк офисной моды, но в нем я живой человек, а если надену что-нибудь другое, то буду, как манекен на параде. Все-таки не рубище, сойдет и так.
Конец ознакомительного фрагмента.
