Затем 19 июля Уоллис получил срочный вызов к лорду Бивербруку, который являлся министром авиационной промышленности. Если «Бобра» (Beaver — Beaverbrook) что—то заинтересует, эти работы резко ускоряются. Уоллис первым же поездом отправился в Лондон, перевел дыхание в большой приемной. Затем открылась высокая дверь, и молодой человек произнес:
— Лорд Бивербрук сейчас примет вас, сэр.
Уоллис вскочил, схватив под мышку свои вычисления, и перешагнул через порог. Его немного трясло от волнения. Он увидел невысокого человека с широким подвижным ртом, сидевшего, слегка сгорбившись, в своем кресле. Скорость, с которой все случилось, потрясла Уоллиса, так же, как само происходящее. Никаких реверансов, никаких прелиминариев. Он еще находился посреди комнаты, когда коротышка спросил:
— Вы поедете в Америку для меня?
— На мгновение Уоллис замер. Потом собрался.
— Я предпочел бы остаться здесь, сэр.
— Что вы можете сделать для меня здесь? — Вопрос сверкнул, точно клинок.
— Создать 10–тонную бомбу и бомбардировщик победы, чтобы нести ее, сэр.
Уоллис почувствовал себя немного увереннее. Коротышка коротко глянул на него.
— Что это даст?
— Окончит войну, — просто ответил Уоллис. — Бомба—землетрясение. Я принес все расчеты, — он показал все бумаги.
— Верю, не сейчас. Посмотрите на это, — Бивербрук протянул ему пачку газетных вырезок. — Посмотрите и возвращайтесь завтра.
После этого Уоллис потерял нить беседы, потому что беседы не было. Он оказался за дверью. Вся встреча заняла едва 40 секунд. Когда он собрался с мыслями, то испытал разочарование, подобное удару. Бивербрук никогда не слышал о его идеях. Ему требовалось нечто совсем другое. Автоматически Уоллис пошел прочь. Только оказавшись перед дверью, он вспомнил об остальном, в том числе о газетах.
В руках вырезок не было. Уоллис обшарил карманы. Там тоже ничего не оказалось. Он даже не знал, чего хотел Бивербрук и зачем приглашал на завтра. Он не может вернуться и спросить, в чем дело… Уоллис вздрогнул при подобной мысли. В панике он принялся обшаривать карманы и наконец в самом последнем нашел—таки вырезки. Как раз, когда надежда уже почти растаяла. Уоллис достал бумагу и прочитал ее.
Это было сообщение из Америки о работах над герметичными кабинами для высотных полетов. «Бобер», очевидно, хотел, чтобы Уоллис на месте ознакомился с этими работами.
Какое разочарование! Уоллис уже работал над герметичными кабинами и знал, как их делать. Он отправился назад в Уэйбридж.
На следующий день он снова встретился с Бивербруком. На сей раз он был опытнее и не так волновался. Уоллис сказал министру, что располагает всей необходимой информацией по герметичным кабинам, и нет никакой нужды ехать в Америку.
— Хорошо, — согласился Бивербрук. — А как насчет 10–тонной бомбы?
Уоллис кратко пересказал ему суть дела. Это было трудно для ученого, которого всегда заносит в технические подробности. Однако он сумел быть кратким и ясным. Бивербрук заинтересовался.
— Вы знаете, как нам сейчас трудно, — сказал он. — Bce это только теория. Мы должны остановить работы над другими важнейшими вещами, и все может завершиться неудачей.
— Этого не может быть, — упрямо ответил Уоллис.
— Все равно нам придется остановить какие—то работы.
— Это оправдает себя.
— Не слишком ли долго? — спросил «Бобер». — 10–тонная бомба и бомбардировщик вдвое крупнее любого существующего звучит как далекое будущее.
— Мы уже спроектировали 2–тонные и 6–тонные бомбы на тех же принципах. Мои «Веллингтоны» вполне могут нести 2–тонные бомбы, — ответил Уоллис. — Новые четырехмоторники могут поднять и 6–тонные бомбы. Все будет готово через год.
— Хорошо, я переговорю с моими экспертами об этом, — пообещал Бивербрук. — Если это не приведет к слишком большому расходу ресурсов, вы получите шанс.
Уоллис вышел, преисполненный надежды. Он провел несколько дней, упрощая чертежи. 9 августа на поезде он отправился в Шеффилд, чтобы посоветоваться со специалистами—металлургами относительно прочного корпуса. Он должен быть достаточно крепким, чтобы выдержать удар на скорости 1000 миль/час и не расколоться при этом. В то же время он должен быть как можно легче, чтобы в него удалось втиснуть побольше взрывчатки. Проектирование больших бомб всегда сложное занятие, однако начался германский воздушный блиц, и на долгое время о них просто позабыли.
На поверхности мало что происходило, но за сценой кипела работа под мощным правительственным прессом. До Уоллиса долетали лишь отдаленные раскаты, особенно от его ярого союзника Артура Теддера. Такой—то и такой—то заинтересовались идеей. Такой—то и такой—то выразили сомнения. Потом пришла еще пара конвертов. Одно письмо было от коммодора авиации Пата Хаскинсона, седовласого плотного человека, возглавлявшего конструкторский департамент министерства авиационной промышленности. Оно было примечательно тупой агрессивностью, с которой Хаскинсон заталкивал новое вооружение в прокрустово ложе. Но большую часть времени Хаскинсон занимался десятками других проблем, потом бомба попала в его дом. Хаскинсон выжил, но ослеп.
Уоллис думал, что перспективы более благоприятны. Сэр Чарльз Крейвен, исполнительный директор Виккерса, симпатизировал ему, и он чувствовал себя достаточно уверенным, чтобы 1 ноября написать Бивербруку и предложить начать работы над 10–тонной бомбой и бомбардировщиком победы.
Потом Теддер был отправлен возглавить Средневосточное Командование КВВС, и Уоллис потерял свою самую умную опору и главного ходока в Уайтхолл. Вскоре после этого Крейвен прислал за ним.
— Я боюсь, у меня не слишком хорошие новости для вас, — сказал Крейвен как можно мягче. — Авиационный совет не верит в большие бомбы. Они предпочитают бомбовые ковры.
— Но разве они не ВИДЯТ, что может сделать большая бомба? — умоляюще спросил Уоллис.
— Очевидно, нет. Они говорят, что по своему опыту знают: 4 бомбы по 250 фунтов лучше, чем 1 бомба в 1000 фунтов. И уж подавно 22000 фунтов.
— Разве они не понимают моих вычислений?
Крейвен на это не ответил. Он дипломатично сказал, что у членов совета, возможно, просто нет ВРЕМЕНИ продраться сквозь цифирь. Может, это и было правдой. Он также мягко добавил:
— Они говорят, что кое—кто полагает 10–тонную бомбу просто безумием.
Уоллис отправился в Уэйбридж в ярости. Однако наутро большая часть злости пропала, на ее место пришло упрямство. Он начал писать обоснование своей 10–тонной бомбы и назвал его «Записка по атакам промышленной мощи Оси». Это было немного туманно, как и любят ученые. Особенно вводит в заблуждение слово «записка», так как подобный документ часто оказывается толще книги.
Как, например, записка Уоллиса. Он начал с теории поражения врага путем уничтожения источников энергии, потом перешел к утомительным деталям физических свойств целей, ударных волн, взрывов, пробивающей способности, конструкции бомб, проектам самолетов, отношению вес/заряд, проблемам прицеливания, возможному эффекту, ремонтным возможностям. Он покрывал множество страниц графиками, формулами и вычислениями. Это был вынужденный подход — дать такое ясное объяснение, чтобы даже дурак мог проследить шаг за шагом, что сулит эта математика.
«Записка» отняла у Уоллиса несколько месяцев. Затем он перепечатал ее, размножил и разослал 70 видным ученым, политикам и военным.
Результат не заставил себя ждать. К нему явился сотрудник Секретной Службы, держа под мышкой одну из копий «Записки».
— Вы послали это мистеру такому—то? — спросил он.
— Да, — ответил Уоллис. — И что?
— Я боюсь, вам не следовало этого делать, мистер Уоллис.
— Почему?
— Это очень секретная вещь. С подобными вещами следует обращаться очень аккуратно, с ними можно знакомить только избранных. Мистер такой—то был крайне удивлен, получив этот документ по почте. Мы тоже озабочены. Я, конечно, понимаю, что вы не хотели…
— Я послал это по 70 адресам, — спокойно ответил Уоллис. Секретный агент побелел.
— Семьдесят?! — возопил он. — СЕМЬДЕСЯТ?!!! Кто? Как? Куда? Кому? Вам не следовало так поступать. Это страшнейший секрет.
— Да неужели? — холодно осведомился Уоллис. — Когда я показал это избранным персонам, они сказали, что я спятил. Меня сочли чокнутым, а все это назвали пустой болтовней.
Агент Секретной Службы только и смог выдавить:
— О—о…
Он попросил имена всех 70. Уоллис отдал список, и секретный агент отбыл в Лондон для дальнейшего расследования. Он—то знал, что ему полагается делать.
Через пару дней он появился снова.
— Все в порядке, — сказал он. — Мы решили, что открытая рассылка такого большого количества экземпляров — лучшая форма маскировки. Никто и не подумает, что это секретно. Но только не делайте этого еще раз.
