Бронированный катер БК-162 построили в годы войны на средства местных жителей. Маневренный катер с двумя мощными американскими двигателями «паккард», двумя танковыми пушками со спаренным пулеметом на борту был самым притягательным местом для пацанвы. Не сосчитать, сколько раз нас сгоняли с него доблестные стражи порядка и дэндэшники! Но мы упорно продолжали лезть на высокий пьедестал, желая прикоснуться к легенде, воображая себя отважными моряками, защитниками нашей необъятной Родины.
Мы выскочили возле «Патриота» и помчали на Пятачок. Мы катастрофически опаздывали. А начальник местного отделения ОСВОД (общества спасения на водах), Сидор Кузьмич Прутков, терпеть не могу опоздавших. И мы смело могли рассчитывать на какую-нибудь каверзу с его стороны в качестве наказания.
Мы мчались по тротуару, обгоняя загорелых курортников, лакомящихся советским эскимо за девятнадцать копеек. Огибая мужиков в бумажных панамах-корабликах, которые стояли в очереди за вожделенным пивом. Отпуск, можно и выпить, тем более жена, наконец, дала добро. А вредная теща осталась дома в другом городе!
Кузьмич уже стоял возле вышки, поглядывая на часы.
— Опаздываем? — рявкнул бывший флотский «сундук», списанный с флота за драку.
Была у него какая-то мутная история, врезал он наглому матросу по мордасам. А тот возьми да и упади за борт. Кузьмичу повезло дважды: дело случилось у пристани, и пацана он успел вытащить. Но из флота его все равно попёрли, списали в спасатели.
Сидор Кузьмич мужик был колоритный. Невысокого роста, кривоногий, с огромными длинными руками и силищей как у Ивана Поддубного. Подковы он точно гнул, я лично видел. Точнее, чужая память, тесно переплетенная отныне с моей, мне о этом напомнила.
Слушая вводные на сегодняшний день, я потихоньку вытаскивал из чужой памяти момент знакомства с Кузьмичом. Впечатление он на нас, студентов-второкурсников, приставленных летом спасателями на городские пляжи, произвел неизгладимое.
«Главное, — вещал Сидор Кузьмич на нашей первой встрече, — помните правила!»
А дальше мы слушали и обалдевали.
Если, к примеру клиент, он же утопающий, дергается и не желает ни в какую спасаться из мутных вод нашего теплого моря, просто необходимо дать ему для начала в дыню, а потом уже волочь на берег. «А то вцепиться, — поучал Кузьмич, — и хрена лысого вы его от себя оторвёте, паскуду эдакую! Так вместе и потонете!»
Врезать здоровому или не очень мужику в репу в воде — занятие не простое. Надо знать, как бить. Опоры-то под ногами нет, нужно выпрыгнуть из воды и зарядить в висок сверху. Педагог из Сидора Кузьмича оказался хороший. Разбив нас по двое и загнав в воду, общеизвестной матери.
Про утопленников, которых он звал по-простому «жмуры», вдалбливал в наши пустые головы главное правило: «Вы, салаги, главное запоминайте, когда скорая за жмуром приезжает, от дока не отходи! Почему? А потому как должон док записать в своих бумажках, что проводил он спасательные мероприятия. Забудешь, делов не оберешься. Патанатом нарисует потом насильственную смерть и все, дело труба. Замуздохаетесь отписки писать. Ребра-то при искусственном дыхании сломать, как два пальца отрезать».
На самое главное правило гласило: утренний клад (ночного утопленника) тащить на соседний участок! И сразу звонить ментам, чтобы они тело на себя брали, бумаги всякие отписывали. Иначе премии лишат. Не нас, конечно, Кузьмича. И обязательно зорко следить за соседями, чтобы подлянку не устроили, свой труп к нам не затащили.
Как ни странно, правила работали. И за все лето ни один курортник на нашем участке не утонул, как не старался.
Вот и сейчас один крупнокалиберный не протрезвевший мужик, который спокойной лежал на краю дамбы, вдруг подорвался, как потерпевший, глотнул остатки водки из бутылки, любовно зажатой в могучей руке, с трудом поднялся на ноги, оглядел местность и с воплем «Па-а-ашли все на х…!» сиганул в море.
Кузьмич выметарился и заорал в матюгальник витиеватую матерную речь, умело вписывая в нее информацию про буйки, за которые не заплывать, требовал вернуться «взад», и угрожал самолично утопить залётчика, если тот сейчас же не выплывет на берег. Мы е с Жекой молча и слажено побежали к лодке.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
К мужику, орущему благим матом, мы добрались в считанные секунды. Кинули ему круг, а он не берет. Выпятив на нас залитые алкоголем зенки, мужик лупил по воде руками, и орал благим матом не хуже Кузьмича.
— Держи руль, — крикнул я Женьке, стянул майку и прыгнул за борт.
Ненавижу пьяных на море. Вот выше моих сил понять, какой водяной их тянет в воду после принятия на грудь? Хочешь самоубиться, купи веревку с мылом и избавь родных от своей дурной натуры.
Подгребаю. Краем глаза наблюдаю за Жекой. Стоит правильно, близко не подходит, эта живая водяная мельница, весом примерно в центнер, нашу лодку перевернет в два счета. Оцениваю обстановку и ныряю, чтобы подплыть к бегемоту.
Вспоминаю уроки нашего «сундука». Выныриваю и со всей дури луплю в висок. Мужик смотрит на меня протрезвевшим взглядом. А из носа у него течет кровь. Черт, Леха, как ты мог промазать-то? Удар отработанный! Удар — да, а вот тело-то новое, не слушается еще хорошо.
Снова прыгаю.
— Н-а-а-ач! — понимаю, что мимо.
Теперь моей жертвы разбита губа, а на
На лице моего утопленника написано такое изумление, что мне становится неловко. Вот лежал мужик, никого не трогал, захотел охладиться, а тут мы приплыли и давай его спасать. Может, он и не утонул бы вовсе?
Я в третий раз золотой рыбкой взметаюсь вверх над водой и опа, попадаю несчастному в глаз. Да что такое с этим телом? Драться оно умеет, а с прыжками из воды не дружит?
Протрезвевший несостоявшийся жмур вдруг вспоминает, что он умеет плавать и с с приличной скоростью начинает от меня сваливать.
На берегу, забыв все русские слова, на чистом классическом матерном вещает Кузьмич. Еще бы, за моими попытками спасти пьяницу, наблюдает весь пляж. Ох, чую, влетит мне по первое число. Но меня охватывает какой-то нездоровый азарт. Ту мою взрослую память опытного профессионального МЧС-ника словно кто-то отключает, возвращая на место молодого мальчишку, впавшего в раж.
С воплем: «Стоять, гад! Я тебя все равно спасу!» — я догоняю несчастного, попадаю ему по затылку, рывком дергаю за волосы обмякшее тело и тяну в лодку. Ошалевший Женька мне помогает, и мы с трудом втягиваем потерпевшего на борт.
Завели мотор, подходим к берегу, выгружаем тело. Оно вдруг вскакивает и бросается на меня. Мне ничего не остается, как встретить его двойкой в горло. Мужик падает, какое-то время лежит, таращась на нас троих, а затем вскакивает и резвым сайгаком несется по берегу.
— Ты, это, того, не переживай, — вздыхает Кузьмич, косясь на меня.
Я понимаю, ему безумно хочется свалить от нас в свой домик, достать заначку и накатить. Я бы и сам накатил, да ведь не даст, зараза!
— Вы, это, идите на пост, — махнул рукой Сидор Кузьмич. — С милицией я сам разберусь. Только ты, это, Леха… Ты сегодня больше никого не спасай. Женька, головой за него отвечаешь, понял?
— Понял, Кузьмич!
— Пусть с вышки только поссать спускается, — бывший мичман окинул меня взглядом, словно опасаясь за курортников, которых я могу захотеть спасти по дроге в туалет. — Все, брысь отсюда, салаги, — буркнул Прутков по прозвищу Прут и двинул в сторону патруля.
Доблестные граждане, видя такое безобразие, моментально сгоняли в опорный пункт и нажаловались. Вот так у нас всегда: когда очень нужно, свидетелей днем с огнем не сыщешь. А ненужно, так годовалый ребенок заговорит.
Мы двинули в сторону одиноко торчащей вышки по среди бушующего человеческого моря полуобнаженных тел, лежащих, стоящих, сидящих на песке куда только глаз видит.
Лето выдалось жарким, и курортники выползали на пляж с семи утра, чтобы занять местечко в тени.
— Лех, что это было-то?
— Да хрен его знает, — буркнул я. — Вчерашнее видать не вышло, вот и … — использовал я утреннюю Женькину версию.
