— Видны только мои руки, — подмечаю я, и мне становится намного легче. Джордж виден ненамного больше. Но я слышу его, потому что он жалуется на то, что его заставляют нарезать еще одну луковицу.
— Ты бы хотел быть в видео? — недоверчиво спрашивает Тесса.
— Нет, так хорошо, — поспешно говорю я. — За последние несколько недель было предостаточно фотоаппаратов. Вся эта суета, множество людей. Честно говоря, это было немного слишком для меня. Я там едва видел нескольких их солдат, но как только сошел с самолета, меня осадила толпа прессы.
— Это было, бесспорно, ужасно. — Тесса грустно смотрит на меня.
— Это, — я глухо усмехаюсь, — было не самое худшее, что я испытал, но да.
Тесса молча редактирует видео. Через некоторое время она смотрит на меня.
— Я фотографировала твою бабушку. Мы проводили вместе много времени. Еще до того, как я ушла от Марка, но потом гораздо больше. Ты хочешь увидеть?
Она так близко придвигается ко мне, что ее бедро касается моего, а затем толкает ноутбук наполовину мне на колени. Покалывание пронзает мое тело, когда Тесса устраивается так близко, и я изо всех сил пытаюсь успокоить дыхание, чтобы она не заметила, как действует на меня это невинное прикосновение.
Я сглатываю и прочищаю горло, прежде чем произнести хриплое «да».
— Я был бы счастлив.
Тесса открывает папку с фотографиями, которые на первый взгляд выглядят очень профессионально. Конечно, я не специалист, но фотографии очень хороши. На них бабушка посреди яблонь, которые растут на том холме, что за первым пастбищем.
— Мой дед посадил их, — хрипло говорю я, едва способный отвести взгляд от счастливой улыбки на лице бабули. — Он хотел, чтобы у ба всегда было достаточно яблок для яблочного пирога.
— Твой дедушка любил яблочный пирог, — добавляет Тесса, открывая следующую фотографию. — Роуз рассказывала мне, когда мы были на холме. Яблок каждый год было слишком много. Так много, что они делали из излишков сидр.
— Бабушка каждый год отправляла нас с дедом на рынок продавать вино и ее джемы. Хорошие фотографии. Она выглядит счастливой.
Тесса кивает.
— Она и была, вероятно, большую часть времени.
Я беру ноутбук, закрываю его и ставлю на низкий кофейный столик перед нами, затем сажусь боком и смотрю на Тессу. Скольжу взглядом по тонкому курносому носу, полным бледно-розовым губам и сияющим глазам.
— Спасибо.
— Тебе не нужно все время благодарить, — протестует девушка.
— Нужно, потому что не само собой разумеющееся, что кто-то заботится о чужом человеке.
Она отмахивается и опускает глаза на руки.
— Ты ошибаешься, если думаешь, что я хороший человек.
— Позволь мне самому это решать, — отвечаю я, встаю и поворачиваюсь к двери. Я должен установить расстояние между ней и мной прежде, чем сделаю то, о чем пожалею. — Пора снова проверить лошадей, чтобы потом я мог пойти спать.
— Спокойной ночи, — говорит она с такой нежностью в голосе, которую, как мне кажется, я не заслуживаю. Не с теми мыслями, что мечутся в голове, когда она рядом.
Глава четвертая
Тесса
Сначала не уверена, поэтому затаив дыхание вслушиваюсь в темноту, но затем очередной крик разрывает тишину ночи, и я с дико колотящимся сердцем сажусь на постели.
— Это Лиам, — взволнованно шепчу я, выбираясь из-под тонкого одеяла и надевая тапочки.
Когда дохожу до двери спальни, дом сотрясает еще один крик и громкое испуганное «нет». С колотящимся сердцебиением я спешу в комнату Лиама. У него, вероятно, снова кошмар, из которого он опять не может освободиться. А если он снова нападет на меня?
Я распахиваю его дверь. Лунный свет падает на его лицо, искаженное маской боли. Он задыхается во сне, вцепившись пальцами в простыню.
— Лиам, — говорю я, затем снова громче зову по имени.
Мужчина поворачивает лицо в другую сторону, мечется и снова хрипит. Он не просыпается, нужно попытаться прикоснуться к нему. Его необходимо непременно разбудить, я не могу оставить его наедине с кошмарами. Осторожно иду к кровати и наклоняюсь над ним. Мужчина тяжело дышит, и его волосы прилипают к потному лбу. Даже не могу представить, через что прошел этот мужчина, но не могу позволить, чтобы этот ужас повторялся с ним каждую ночь, поэтому кладу руку ему на плечо и осторожно трясу его.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Лиам, это я. Тесса. Проснись, ты здесь, со мной, — осторожно умоляю его. Касаюсь пальцем шрама на лбу и поглаживаю его.
Он вздрагивает. Короткое мгновение я опасаюсь, что Лиам оттолкнет меня, но затем он открывает глаза, непонимающе смотрит на меня, а потом оглядывает комнату. Он выпрямляется и потирает щеки, его лицо отражает боль и растерянность, а также стыд. Я не хочу, чтобы ему было стыдно за то, в чем не виноват.
— Я снова кричал? — хрипло спрашивает он.
— Да.
Мне хотелось забежать вперед и сказать ему, что это не имеет значения, что все в порядке, но я сдерживаю себя. Он не должен чувствовать, что я его жалею. Но трудно не испытывать по отношению к нему жалости и постоянно скрывать это чувство, понимая, что он не желает, чтобы его видели таким. Лиам не хочет чувствовать себя слабым, и я не хочу, чтобы он думал, что я считаю его слабым. Это как хождение по острию ножа, и я знаю, что не очень хороша в этом.
— Я сожалею, Тесса. — Лиам смотрит на меня и тянется к пустому стакану на тумбочке.
Забираю его прежде, чем он успевает встать.
— Я принесу. И тебе не нужно сожалеть. Для этого нет никаких оснований.
— О да, я бужу тебя каждую ночь.
Идя в маленькую ванную комнату напротив, наполняю стакан водой и глубоко вдыхаю. То, что он испытал, очень напрягает его. Я не могу позволить сейчас ему обременять себя еще и беспокойством обо мне. Приглаживаю пальцами волосы, когда вижу в зеркале над раковиной, что они торчат во все стороны. Затем с улыбкой качаю головой и закатываю глаза. Почему я беспокоюсь о своей внешности, в конце концов, на мне только тапочки, шорты и футболка, совершенно заношенные от частой стирки.
— Лиам, — говорю я, возвращаясь в его комнату, — ты действительно думаешь, что я осужу тебя только потому, что по ночам ты снова и снова переживаешь то, что в последние несколько лет делало твою жизнь адом? — Я протягиваю ему стакан с водой и пытаюсь игнорировать его широкую грудь. А также темную полоску мягких волосков, сбегающую от пупка до края одеяла, прикрывающего нижнюю часть его тела. — Я не буду судить тебя, не за то, что ты был героем и рисковал жизнью в борьбе с террористами.
Лиам берет стакан, избегая моего взгляда.
— Не говори этого, потому что это не так. У меня были причины уйти в армию, и они не были героическими. — Лиам подносит стакан к губам и пьет, затем качает головой и опускает пустой стакан. — Извини, я не хотел быть резким.
— Разве ВМФ не предлагал тебе никакой помощи? — осторожно спрашиваю, зная, что это деликатная тема, и я не имею права задавать ему такие личные вопросы.
Мне не хочется, чтобы он думал, что я хочу упрекнуть его в чем-либо. Я просто волнуюсь о нем и не хочу верить, что Лиама отправили домой без всякой помощи. Бросили на произвол судьбы. Но в новостях можно снова и снова услышать, что правительство просто забывает о солдатах. От этой мысли у меня перехватывает горло, и я едва могу дышать.
Лиам с отвращением кривится.
— Ты спрашиваешь о терапии? — мрачно смеется он. — Я не хочу говорить о войне с кем-то, кто не знает войны. Чем подобный человек сможет мне помочь?
Я могла бы сейчас сказать ему, что они обучены, но не смею. Просто не могу этого сделать. И я его немного понимаю. Ему, вероятно, понадобится время, пока он не будет готов открыться.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Я сажусь на край кровати и кладу ладонь на него руку. Прикосновение вызывает у меня покалывание, которое я просто игнорирую, потому что не хочу его ощущать.
— Может быть, ты когда-нибудь расскажешь мне об этом. Когда моя мама умерла, и я осталась одна, у меня тоже были проблемы. Каждую секунду меня внезапно мог начать преследовать страх смерти и одиночества. Я видела, что болезнь сделала с моей матерью, и мне было ужасно страшно, что подобное может случиться со мной.
