Со временем я стала надеяться, что эта ее способность найдет какоенибудь творческое воплощение – например, она станет придумывать истории, чтото писать… Но нет. Кнопочка вранья включается у нее только тогда, когда нужно избежать моего гнева. Наверно, так происходит и в школе. Учителя, скорей всего, об этом и не догадываются. Учится Ийка средне, вежлива и скромна, и если бы не редкое имя, ее бы точно путали с другими, ничем не выделяющимися девочками. А так учителя пожимают плечами и говорят: «Ия? Да все нормально…»
Глава 3
А я в придорожной канаве
На дне
Печально лежу у себя
На спине…
На следующий день у меня были груднички, ранний утренний прием, я проснулась еще до того, как телефон успел сообщить: «Шесть часов тридцать две минуты». Я всегда ставлю часы на неровное число минут, почемуто от этого мне не так грустно пять дней в неделю вставать по команде. На самом деле без Ийки подниматься так рано было совсем не нужно, потому что половины обязанностей не было. Не буду же я для себя варить овсяную кашу или печь легкие блинчики с изюмом и корицей с утра пораньше.
Я встала сразу, еще до того, как меня стали бы одолевать невеселые мысли. Вот выйду на улицу и обо всем подумаю, там плакать особо не расплачешься, надо следить за маршрутом, не попасть под машину, одной рукой держать сумку, чтобы не утащили еще и ключи от квартиры с двумя пианино, другой придерживать шарф около рта, стараясь не глотать колючий морозный воздух, – в общем, полная занятость. Это не совсем то, что в тепле и уюте постели оплакивать все свое несостоявшееся и несбывшееся.
Я выпила чашку невкусного чая с молоком и попыталась съесть мамин пирожок с яблоками, который она мне вчера впихнула в сумку «для Ийки». Я подступаласьподступалась к главной теме дня, глядя на своих родителей, бесконечно любящих нас с Ийкой, – на оживленную, бестолково толкущуюся по кухне маму и на принарядившегося к моему приходу совершенно беспомощного папу, – да так ничего и не сказала.
Сейчас пирожок в горло не полез, и я сразу вспомнила маленького Владика, который не хотел ни есть, ни пить. Еще бы… Если мама, центр и основа мироздания, бросит тебя, как ненужную игрушку, через весь коридор и уйдет, унеся с собой тепло, свой запах, свое большое тело, около которого не холодно и не страшно, то какие уж тут фруктовые пюре и тефтели из баночки! Выйдя из дома на полчаса раньше нужного времени, я решила заставить себя дойти пешком до поликлиники. Я видела, как к остановке как раз подъехал мой автобус, но мужественно прошла мимо, зная, что ничто так не успокаивает нервы, как самые простые, древнейшие и дремучие рецепты – быстро ходить, загружать себя работой, умываться ледяной водой поочередно с горячей, пока не перестанешь ощущать разницу…
Хочется поплакать – наплюй на косметику, включи воду и подставляй безжалостно лицо воде, минуту, две, три… Потом разотри его самым жестким полотенцем и собери мышцы на лице в подобие улыбки. Мат медсестры Нины Ивановны – в моем случае – обеспечен как минимум.
Вчера мы так и вели прием. Мамаша с детенышем за дверь – я бегом к раковине и лицо под воду. Нин Иванна, не поднимая головы от очередной карточки, вздыхает: «Ну, что ж ты замаялась вся, а! Хлопни пивка и заешь мятной жвачкой, не майся! А я не скажу никому…» Нин Иванна меня не очень любит и мечтает, чтобы ее перевели к другому врачу. Я вполне разделяю ее чувства и тоже не очень люблю. Я знаю, что многие медсестры ближе к шестидесяти годам перестают понимать, почему они не врачи и почему какаято сопливая, самоуверенная врачиха хочет делать все посвоему – поновому или, наоборот, по давно забытому старому.
Вдалеке, над самой рекой, были видны силуэты новых домов, в одном из которых спал сейчас маленький Владик. Я решила позвонить его отцу чуть попозже, а сначала узнать, как дела у моего подопечного Гриши, который вчера никак не мог открыть дверь на кухню.
– Да, алло… – с трудом ответила мне его мама Лиля. – Кто?
– Лиля, здравствуйте, это Александра Витальевна, врач.
– О господи… сейчас…
Из трубки донесся недовольный мужской голос, и мне стало ясно, что вчерашние поиски папы для Гриши завершились в однокомнатной Лилиной квартире, на большом красном диване, который всегда стоит разложенный, со смятым тигровым бельем.
– Вы простите, Лиля, просто я вчера приходила…
– Он разве болеет? Я же не вызывала вас… – Голос у Гришиной мамы был со сна с хрипотцой, но, как обычно, доброжелательный и приятный.
– Нет, но я просто волнуюсь, как он.
– Да нормально! – Лиля зевнула. – Ой, извините.
– А он пойдет в музыкальную школу сегодня?
– В музыкальную школу? – Гришина мама как будто удивилась. – Ну да, кажется, надо… Там расписание поменялось… Он вообщето у соседки ночует! Ну, вы знаете, у Гали, у которой корь у детей… – Она запнулась. – Ну, то есть… у них уже нет температуры…
Я нажала на «отбой», чтобы не выругаться. Иногда я жалею, что ни мои интеллигентные родители, ни вся взрослая жизнь не научили меня ругаться матом, так, чтобы врагам тошно стало. Бей врага его оружием. Что, к примеру, Лиле или Нин Иванне мои «Извините, вы, кажется, не очень хорошо поступаете»? Плюнут, разотрут и дальше пойдут. А вот если бы я… Я одернула сама себя. И пошел бы весь мир, растопыря пальцы и матерясь. Так, что ли?
Перейдя дорогу, я достала медицинскую карточку Владика и набрала их домашний номер. Его папа, к счастью, не спал и ответил сразу:
– Слушаю.
– Здравствуйте, это врач из районной поликлиники, я вчера у вас была…
– Да, помню, конечно! – Мне показалось, что он обрадовался. – А Владик как уснул вчера, так и спит до сих пор. Я даже уже волнуюсь, но он так спокойно дышит…
– А температура есть у него?
Папа Владика растерялся:
– Температура? А как же я узнаю, если он спит?
– А вы потрогайте лоб губами или своим лбом, сразу почувствуете.
– Хорошо.
Я услышала, как он идет к мальчику. Несколько мгновений он молчал, и я слышала только его дыхание, потом ответил:
– Вроде прохладный лоб… Но я точно не понял.
– Знаете, я вчера не сказала вам… Это очень важно… – Я прекрасно знаю, как мужчины относятся к подобным вещам, и поэтому хотела найти нужные слова, чтобы не спугнуть его. – Вам нужно сейчас с Владиком обращаться… как бы сказать… очень мягко, не ругать и, главное, стараться больше брать его на руки… целовать, гладить. Ему это сейчас очень нужно.
Я ожидала, что он в ответ хмыкнет или скажет чтото вроде «У меня мужик растет!», как часто заявляют папы в ответ на мои предложения меньше бить своих детей и воспитывать не только наказаниями и ором. Но он помолчал и сказал:
