— Да, Нэн? В это я могу поверить. Вы знаете, что со мной можно говорить совершенно открыто, — ободрила ее Мэри, слегка улыбаясь.
Анна села, положив перед собой украшения.
— Я думаю, он хотел, чтобы я его пожалела, — пояснила она, оправдываясь. — Он полагал, что в интересах продолжения династии ему скоро придется жениться на дочери короля Людовика, этой скучной недотроге кузине Клод. Он так называл ее. Это ему расплата за грехи.
Мэри легко могла представить Франциска в этой роли и, несмотря на свои собственные переживания, рассмеялась.
— Хотелось бы надеяться, что так и будет, — ответила она.
Выбрав из шкатулки серьги и надев их, она так тряхнула своими рыжими кудрями, что серьги закачались, переливаясь дерзким блеском.
— Но правда это или нет, я за него замуж не пойду! — заявила она.
Девушки часто говорили так сами себе, а затем покорно исполняли волю старших.
— А если король Генрих будет настаивать? — пробормотала Анна в восхищении от такого смелого заявления.
Мэри вскочила, с шумом захлопнув шкатулку.
— Я ведь тоже из рода Тюдоров, не так ли? — напомнила она. — И похитрее, ведь я женщина!
В этом возбужденном состоянии Мэри так напоминала своего брата и была так хороша, что даже убивавшие ее траурные одежды смотрелись на ней до неприличия привлекательно: созревшая женщина, жаждущая долгожданной любви и готовая за нее бороться.
— Не стоило ему тогда поступать так опрометчиво и давать мне обещание, — пояснила она с усмешкой.
Когда до Анны дошел смысл этих слов, она оторопела. Ведь она никогда не допускала даже мысли, что женщина может ослушаться старших в вопросах замужества.
— Вы хотите сказать, что выйдете замуж за герцога, когда он сюда приедет? Не дожидаясь разрешения? Здесь — в Париже?
Глава 5
Когда герцог прибыл — а с его приездом у Мэри затеплилась надежда, — то оказалось, что ему вменялось в обязанность доставить ее в Англию и только. Других указаний от Генриха не было. Да и не пристало какому-то герцогу просить руки принцессы королевской крови. Род Брендонов не мог похвастаться древностью и знатностью, и никакая королевская милость не могла поднять Чарльза, скажем, до уровня герцога Норфолкского, приходившегося Анне дядей по материнской линии — его семья была в родстве с самими Плантагенетами[5] и имела гораздо более древние корни, чем теперешний король.
Отдавая должное памяти покойного Людовика, Мэри несколько недель жила затворницей, что впрочем не мешало ей жить в свое удовольствие: она ездила с Саффолком на соколиную охоту, каталась верхом.
Но скоро из Англии пришло письмо с заверениями в братской любви и надеждами на скорую встречу. Вместе с письмом прибыл гонец для обеспечения отъезда.
На следующее утро Анну подняли с постели чуть свет. Она зябко поежилась и наскоро накинула свою опушенную мехом пелерину. Дворец еще спал, когда Анна шла по холодным пустым коридорам. Она нашла свою госпожу в спальне, совершенно одетую, несмотря на столь ранний час, да еще и не одну: у окна стоял Саффолк.
Мэри, избавившись от траурной одежды, была облачена в розовое парчовое платье. Лица влюбленных были бледны и озабочены, глаза горели, а герцог беспрестанно щелкал своими длинными пальцами, как это всегда бывало с ним в минуты беспокойства. За ними, в узкой низкой арке Анна разглядела священника, нервно мерившего шагами маленькую домашнюю молельню.
— Мы хотим, чтобы вы были свидетельницей нашего обручения, — сказала Мэри без всяких предисловий.
Анна похолодела от страха.
— А мой отец знает? — спросила она.
Мэри отрицательно покачала головой.
— Лучше его в это дело не вмешивать, — осторожно вставил Саффолк.
Они все прекрасно понимали, что, знай посол об их намерениях, он бы сделал все, чтобы не допустить этого брака. Зажгли свечи и ярко озарили священника с белым как полотно лицом. Это был не французский прелат, наделенный соответствующими полномочиями, а всего лишь воспитанный в страхе Божьем молодой монах, никак не подходящий для венчания особ королевской крови.
«Теперь он будет больше бояться Генриха Тюдора, чем Бога», — подумала Анна.
Все в комнате чувствовали незримое присутствие Генриха, хотя их и разделяло море. К своему удивлению, они обнаружили, что говорят шепотом, как самые настоящие заговорщики. Забыв о том, что она всего лишь фрейлина, Анна попыталась вразумить Мэри.
— Не лучше ли повременить со свадьбой? — предложила она.
Как бы в ответ на это Мэри решительно подошла к своему возлюбленному. Когда она раскрыла створчатое окно, лучи весеннего солнца заструились по ее платью и рукам, придавая ее облику такую нежность, какой Анна никогда прежде не видела. Внизу, поблескивая сквозь утренний туман, текла Сена. Город просыпался. В саду уже пели птицы, и комнату наполнил пьянящий запах раскрывшихся лилий.
— Я так долго этого ждала! — вздохнула Мэри.
Было ясно, что слухи о ее предстоящем браке с дофином заставили молодых поторопиться.
В ответ Саффолк осторожно, будто боясь помять платье, обнял ее.
Анна понимала, что в сложившейся ситуации ему было отчего осторожничать и чего опасаться. Но в данный момент она оценивала его только как влюбленного. Будь это ее возлюбленный, он бы о платье не беспокоился, да и она тоже. Важно, чтобы он был ее достоин, был под стать ее смелости и смог удовлетворить запретную безумную страсть, таящуюся в ней.
Почувствовав прилив желания и ощутив комок в горле, Анна инстинктивно погладила рукой свою тонкую шею. В это волшебное утро с такими молодыми влюбленными ничего плохого случиться просто не могло. И Анне казалось, что их союз действительно способен победить и страх, и условности, и благоразумие.
«Как это правильно, — думала Анна, — бороться за настоящее чувство, чтобы избежать продажной любви. Как это здорово: тайно обвенчаться в Париже весной!»
Но здравые рассуждения вскоре взяли верх над быстро проходящим радостным возбуждением.
— А ч-ч-что станет со мной, мадам? — спросила она, запинаясь, когда безыскусный короткий обряд был закончен, перепуганный священник удалился, а мысль о том, что скажет об этом браке отец, забеспокоила Анну с новой силой.
— У нас для вас всегда найдется место, где бы мы ни жили, — заверила ее Мэри.
— А вы будете жить в Англии? — спросила Анна.
— Боюсь, что нет, мисс Болейн, — ответил герцог, собственноручно подавая Анне бокал вина. — По крайней мере, не сейчас.
— Бедная Нэн! Для вас это может обернуться лишениями и даже позором, — пожалела ее Мэри, слишком честная и чистая, чтобы успокоительно лгать. — Мы намерены удалиться от двора и затаиться, пока не убедимся, что брат простил нас. Мой муж, — тут Мэри Тюдор улыбнулась и мило покраснела, — собирается написать кардиналу Уолси, чтобы он похлопотал перед королем за нас.
