А через минуту кто-то назвал меня шизиком и я во всем разочаровался… Но снова меня прихватил с собой Цикенбаум и мы опять с ним сидели у Оки и пили водку…
– А что, Арнольд Давыдыч, жизнь-то у вас веселая?!
– Н-да! – поглядел на меня как-то странно Цикенбаум и снова разлил по стаканчикам водку…
– Гляжу, вон, девы у вас шашлык жарят!
– Нда! – Цикенбауму мои вопросы уже стали явно надоедать…
– А что вы делаете на досуге, Арнольд Давыдыч?! – спросил я…
– С девами развлекаюсь! – усмехнулся Цикенбаум и опять разлил водку…
– Ну, да у вас всегда девы! – улыбнулся я…
– Да есть тут одна нехорошая личность! – нахмурился Цикенбаум, – фильм про меня документальный снимает!
– Да, что вы говорите?! – удивился я…
– Да, да, ночью то в Оку за мной и за девами лезет, то в кустах поблизости прячется!
– Ой, как нехорошо! – огорчился я…
– Да уж! – вздохнул Цикенбаум и снова разлил водку по стаканчикам…
– А вы бы ему камеру разбили! – предложил я…
– А у него небьющаяся, какая-то необыкновенная камера!
– И давно он вас так снимает?!
– Да уж более 3 лет!
– Более 3 лет?! – удивился я…
– Да, да, и все на пленку записывает!
– И охота ему?! – еще сильнее удивился я…
– А у него работа почасовая! – злорадно улыбнулся Цикенбаум…
– Так ему еще за это платят?! – удивился я…
– А ты думал как?! Думал, что он по собственному желанию за мной следит!
– А кто ж его нанял?!
– А твоя Варвара и наняла!
– Какая еще такая Варвара?! – удивился я, – у меня же Стелла была!
– Была Стелла, а теперь Варвара у тебя всем верховодит! – усмехнулся Цикенбаум…
Еще через мгновение я очнулся под страстною девой в кустах, на этот раз она весьма аппетитно дожевывала жаренного гуся…
А потом я почувствовал что-то необыкновенное сладкое и закричал от счастья… Но потом пришла какая-то женщина с хмурым лицом, сказала мне, что она Варвара и потащила меня за собой… Я отбивался и плакал, но она была неумолима…
Спустя час на дороге в абсолютном тумане возник Цикенбаум, и мы с ним отправились на Оку пить водку…
Варвара шла за нами следом и что-то нехорошее кричала нам в спину, но смеющиеся девы ее защекотали и она тоже стала идти с ними и весело смеяться…
Что было потом я уже плохо помню, но кто-то точно кого-то назвал страусом…
Я в это мгновенье очнулся под девой в кустах и увидел, что она доедает сочный помидор, а потом было что-то необыкновенное и я закричал…
Кричал очень долго… Вокруг нас уже сбежалась целая толпа зевак, а куда девался Цикенбаум с девами я не знал, а потом меня забрала Варвара, но по дороге нам встретился Цикенбаум с девами, и кто-то меня опять назвал страусом, и с тех пор я пытаюсь что-то вспомнить, но не могу, потому что меня постоянно увлекает с собой Цикенбаум с девами на Оку, а потом забирает Варвара, а в результате я оказываюсь в каком-то замкнутом пространстве, в котором все события как-то странно повторяются, чередуются между собой и перемешиваются, отчего я очень нервничаю и все время пытаюсь что-то вспомнить, но самого главного, того, кто назвал меня страусом, я вспомнить никак не могу, из-за чего я не раз и не два попадал в странные положения с девами Цикенбаума, которые что-то ели и любили меня одновременно, но потом я почему-то оказывался с Варварой, а она меня отправляла зачем-то в магазин и по дороге я почему-то встречался с Цикенбаумом, а он неожиданно сделал вид, что не знает меня, а потом и Варвара куда-то подевалась, а тут еще кто-то опять назвал меня страусом, и с тех пор я вообще потерял покой, потому что мне кажется, что взгляни я в глаза человеку назвавшему меня страусом, как я сразу пойму, отчего со мной что-то не так, и что не так с этим миром…
Люди будьте добры друг к другу, вежливы и учтивы, и помогайте изо всех сил даже таким несчастным как я разобраться с собой и с этим миром, ибо ваша моральная и духовная поддержка может найти свое продолжение и там, далеко, за пределами нашего странного мира…
Прощая всех и забывая себя!
Сегодня было сегодня! Сегодня было хорошо и даже очень отлично. Слегка поев и выпив водки, я сидел на берегу Оки с профессором Цикенбаумом, и глядел на проплывающую мимо нас голую деву.
– Все таки, ноябрь, холодно! – сказал поеживаясь я и выпивая очередной стаканчик с водкой.
– Пустяки! – улыбнулся Цикенбаум, – она просто хочет меня соблазнить!
– А почему? – удивился я.
– Она уже третий раз подряд не может сдать философию! – вздохнул Цикенбаум и чокнувшись с моим пустым стаканчиком, тоже выпил водки.
– Тону! – закричала неожиданно дева, и мы с Цикенбаумом, громко ругаясь, исключительно матом, разделись и нырнув в реку, быстро вытащили на берег голую деву, которая тут же стала душить в своих страстных объятиях пьяного профессора.
– Помоги! – кричал мне Цикенбаум, но я уже одевался у костра и с иронией разглядывал их совокупляющиеся тела. Все было как у животных. Те же инстинкты, страсти, и отсутствие мудрых мыслей приводили меня в странное меланхолическое настроение. Из-за дерева вышла Стелла, и с улыбкой поглядев на меня, побежала совокупляться с каким-то смеющимся и глупым стариком. Я оделся и зажег свечку у костра. Потом прошептал молитву» Отче наш» – «Ежеси на небеси» – «Да святится имя твое» – и мне стало немного легче.
Я еще раз зашел в холодные воды Оки и окунулся, и чувствовал, что мои чувства тают облаками в небе, не оставляя после себя никакого следа!
Это было так четко видно, что я заплакал.
Я прошел мимо совокупляющегося со студенткой – профессора Цикенбаума, мимо Стеллы – совокупляющейся с хохочущим во время оргазма – стариком, и медленно поднялся на холм, с которого было возможно увидеть вдали купол старенькой церкви и помолиться на него, прощая сразу всех и забывая себя! Вот-с!
Я, Цикенбаум, голая дева, Бог, Вечность и несчастье быть собой
Между нами была пустота… Мы с Цикенбаумом стояли во тьме и пили водку – мысленно чокаясь друг с другом на расстоянии… И говорили друг с другом издалека, отчего все время кричали друг другу…
Дул сильный ветер и мы были бессильны… Но мы пили водку и разговаривали криками… Мы боялись идти, ибо сделав шаг, мы тут же куда нибудь провалились – исчезли…
А так мы были живы, пили водку и разговаривали друг с другом криками… Крики очень здорово бодрили нас, давая ощущение безумного полета в Вечность…
Именно о Вечности мы и говорили с Цикенбаумом на каком-то неизвестном нам о расстоянии, ибо мы ничего не видели кроме тьмы и краешка туманной луны, почти полностью скрытой от нас в небе облаками…
Мы ненавидели все, что окружало нас, мы ничего не знали и не помнили, но мы были здесь, и мы пили водку, рассуждая о Боге, которого никогда не видели, и о Вечности, которую тоже совершенно не знали…
Короче, мы были просто пьяными психами, но нам от этого было не легче…
Потом неожиданно между нами возник костер и мы увидели, что нас отделяют друг от друга – глубокий овраг и деревья, и что на дне оврага, у неожиданно вспыхнувшего костра лежит голая дева, освещенная этим чудным костром..
И тогда мы с Цикенбаумом с разных сторон спустились вниз к спящей голой деве… Мы целовали ее, а она спала…
Потом мы дрались из-за нее с Цикенбаумом, а она все равно спала. Мы разбили друг другу морды в кровь, мы орали матом, а она спала, и костер горел, не давая ей ни замерзнуть, ни проснуться…
Под вечер мы опять с Цикенбаумом пили водку и говорили о Боге и о Вечности… Голая дева проснулась и легла между нами, и мы гладили ее нежное тело, но тут же с отвращением глядели друг на друга, порываясь снова завязать драку… Жизнь ничтожна, говорил я профессору Цикенбауму, и он тут же соглашался со мной, а потом орал, чтобы я исчез из его жизни, но я никуда не уходил, я пил водку и также гладил нежно тело голой девы, а она сладко мурлыкала как кошка…
Она была зверьком и это легко объясняло ее животную породу и ее глубокий сон у костра, где мы с Цикенбаумом ловили удивительные мгновения счастья и живого полураспада себя как людей, уже давно потерявших в жизни все необходимые ценности, и снова похоть обуревала нами, и мы дрались, бросая обнаженную деву у костра, мы дрались в глубокой тьме печали и отчаяния, в тьме безверия в Бога и в Вечность, или точнее, в тьме очень страшной и дикой веры в них, которые нас изничтожали по непонятным нам самим причинам…
Вскоре Цикенбаум совокуплялся с этой спящей девой, а я плакал, понимая, что ничего уже не исправлю в своей нелепой жизни… Ибо хотел любить ее один, а вместе одним стадом с Цикенбаумом не мог… А когда я увидел их счастливые лица, я понял, что моего счастья здесь нет и не будет, и ушел во тьму…
