«Цзэн Гофань, наместник двух цзян{11}, и Чжан Чжимань, губернатор Цзянсу, в совместной записке смиренно докладывают трону о крайне похвальном поведении покойного Чжэнь Чжунъюаня, начальника области Цзиань в Цзянси: в то время как город был атакован мятежными тайпинами восемнадцать лет назад, он пожертвовал жизнью за правительство. Когда город осадили враги, числом между 50 и 60 тысячами, сей мандарин оборонял его во главе гарнизона численностью всего лишь 1800 человек. И все же осажденные делали частые вылазки, в ходе которых было убито несчетное количество мятежников. Однажды стену проломили, но покойный предпринял активные действия для ее починки; лично надзирая за восстановлением стены, он оступился и упал со стены, сильно повредив ноги. На восьмой день двенадцатой луны того же года он снова вступил в бой, атакуя врага, но был несколько раз ранен, и по его лодыжкам стекала кровь. В городе свирепствовал голод, и людям приходилось питаться собачьим мясом и жечь дрова для освещения; но даже в этой крайней нужде он неутомимо удерживал позицию вплоть до начала следующего года, когда мятежники напали на город со всех сторон, предварительно набив подкопы порохом, чтобы разрушить стены. Покойный чиновник и его старший сын храбро встретили устроивших проход в западных воротах мятежников; оба они были убиты, а головы их выставлены на всеобщее обозрение у восточных ворот. Ничто в наших анналах не может сравниться с этим. Поэтому челобитчики просят о разрешении построить храм, посвященный покойному чиновнику, который лишь с горсткой людей мужественно защищал отрезанный от внешнего мира город от грозного врага, чьи войска насчитывали десятки тысяч солдат, без всякой надежды на подкрепление и без провианта для осажденных. Более того, судьбу отца разделил сын, что было не только актом преданности, но и актом сыновней почтительности и не может быть уподоблено обычному самопожертвованию. Поэтому следует возвести храм, посвященной благородной памяти этих людей и их помощников».
Упомяну также о посмертных почестях, оказанных одному из этих двух челобитчиков. Когда в марте 1872 года до императора дошла весть о смерти Цзэн Гофаня от апоплексического удара, немедленно был издан указ о даровании этому достойному мужу посмертного титула тай-фу (помощника наставника императора) и имени Вэньчжэн (Ученый и Верный). Этот титул жалуют редко, и на протяжении последней тысячи лет его даровали только семи отличившимся. Останки этого великого человека также получили привилегию публичных похорон, и, чтобы оплатить расходы на них, из казны взяли три тысячи серебряных монет. За счет правительства манам{12} наместника было устроено публичное жертвоприношение. По приказу императора эта церемония была проведена My Дэнфу, маньчжурским генералом из Цзянсу. Кроме того, император распорядился, чтобы одну табличку с именами и титулами покойного поместили в храме в честь «Выдающихся верных служителей», а другую – в храме, посвященному «Совершенным добродетельным государственным министрам». Указ позволял возвести храмы в его честь в Хунани, его родной провинции, и в Цзянсу – в той провинции, которой он так успешно управлял непосредственно перед своей кончиной. Далее было сказано, что его старшему сыну жалуют наследственный титул маркиза, а следующий обладатель должности должен сообщить центральному правительству имена всех переживших его детей для назначения их на почетные посты. Кроме того, указ гласил, что все записи, стоящие против его имени в списках государственных служащих, должны быть немедленно вычеркнуты. Последнее, возможно, нуждается в объяснении. В Китае ведут правительственные списки, в одних из которых фиксируют заслуги, а в других – просчеты различных гражданских и военных чиновников империи. Этот древнейший обычай существовал и у других народов. В книгах Ездры, Неемии и Есфири содержится кое-какая информация о внимании древнего персидского правительства к записям о работе служащих. О такой практике упоминают и некоторые греческие авторы.
С целью удержать гражданских и военных служащих от совершения дурных поступков правителям провинций даны полномочия подавать императору петиции об их наказании. В выпуске Pekin Gazette от 12 ноября 1871 года я обратил внимание на императорский эдикт, изданный в ответ на записку Ли Хунчжана, в которой последний просил понижения в должности и увольнения мандаринов за должностные преступления и явную неспособность арестовать правонарушителей. Указом император повелевал, дабы магистрат Дунпин Сянь в провинции Чжили, потерпевший позорную неудачу при поимке виновных в дерзком ограблении, был немедленно лишен шарика на шляпе. При этом было уточнено, что, если он в течение установленного срока не сможет задержать преступников, его самого посадят под арест, проведут следствие и накажут. Эдикт содержал императорское повеление немедленно разжаловать некоего Пэй Фудэ из управы Наньхэ сянь. Он был охарактеризован как человек заурядных способностей, и, хотя выдвинутое против него обвинение не было доказано, тем не менее было ясно, что он принимал на службу людей, пользовавшихся дурной славой, и в результате унизил достоинство чиновника. Но поощрения и наказания самым прискорбным образом не оправдывают ожиданий и не превращают китайских чиновников в честных людей.
Вполне возможно, что китайские чиновники – самые продажные государственные служащие в мире. Тем не менее среди них встречаются честнейшие и благороднейшие люди. Эти незаурядные личности пользуются большим уважением у народа, который всячески стремится продемонстрировать свое почтение к ним. За все долгое время, проведенное мной в Кантоне, я встретил лишь одного такого человека. Его звали Ачжан, и он два года правил обширной провинцией Гуандун в качестве губернатора. Так многочисленны и велики были блага, которые получил народ от его замечательного управления, что местные жители по-настоящему преклонялись перед ним. Когда он оставлял Кантон, они собрались, чтобы выразить ему почтение. Мне случилось присутствовать при его отъезде и слышать впечатляющую овацию, которой встретили его толпившиеся на улицах горожане. Внушительному шествию, сопровождавшему его к месту посадки на корабль, потребовалось по меньшей мере двадцать минут, чтобы пройти к назначенному месту. В процессии несли шелковые зонты, преподнесенные народом, и красные доски – их было, вероятно, более трехсот – с пышными похвалами добросовестному чиновнику. На пути шествия устроили множество арок. С них свешивались флаги, на которых большими иероглифами были вышиты или написаны словосочетания вроде следующих: «Друг народа», «Отец народа», «Отец и мать народа», «Яркая звезда провинции», «Благодетель эпохи». В разных храмах его прибытия дожидались делегации, и он выходил из носилок, чтобы обменяться прощальными любезностями с ними и отведать приготовленные ради этого случая закуски. Но официальные мероприятия не могли свидетельствовать о его популярности так ясно, как энтузиазм народа. Тишина, которую обыкновенно соблюдают, когда китайский правитель проезжает по улицам, снова и снова нарушалась горячими восклицаниями: «Когда ваше превосходительство вернется к нам?» Нередко провожающих оказывалось так много, что толпа смешивалась с торжественной процессией и парадные носилки бывшего губернатора то и дело подвергались риску быть опрокинутыми. Было очевидно, что девизы, написанные на развешанных по пути доблестного государственного служащего флагах, в точности выражали общественное мнение.
Глава 3
Тюрьмы и наказания
В этой главе я намереваюсь дать описание китайских тюрем; о практикующихся в них жестокостях немало говорили и писали в начале 1858 года, когда Кантон был атакован и захвачен союзными войсками Великобритании и Франции. После описания этих «обителей жестокости» я расскажу о различных степенях наказаний, которые определяют для людей, осужденных как нарушителей законов страны. Многие из этих наказаний предельно бесчеловечны. Например, в тюрьме города Чжэньцзяна я видел несчастного, которому не позволяли садиться три дня и три ночи. Его запястья были связаны длинной цепью, конец которой приковали к стропилу крыши в его камере. Иногда под мышками заключенных протягивают веревки и подвешивают, не давая касаться земли. Некоторые из способов смертной казни в Китае поистине отталкивающе жестоки. Но нет нужды заранее излагать то, что я опишу позже, повинуясь неприятной обязанности. Факты, которые будут представлены вниманию читателя, говорят сами за себя.
Каждая из китайских тюрем в зависимости от ее разряда состоит из определенного числа помещений. В соответствии с этим, например, в тюрьмах таких районов провинции Гуандун, как Наньхай и Паньюй – уездных тюрьмах первого разряда, – есть камеры для подследственных и еще шесть больших отделений. В каждом из этих отделений находится по четыре камеры – следовательно, всего двадцать четыре. Так устроены все уездные тюрьмы. Стены отделений граничат и образуют параллелограмм. Вокруг внешней стены параллелограмма идет мощеная дорожка, на которую открываются ворота отделений. Дорожка примыкает к большей внешней стене, огораживающей всю тюрьму. Камеры довольно большие. В каждом из отделений камеры расположены попарно, так что они образуют две стороны квадрата и напоминают крытые скотные дворы, причем передняя часть каждой обнесена деревянной загородкой от пола до крыши. Дворы вымощены гранитом. В каждой камере есть деревянный помост, на котором заключенные сидят днем и спят ночью. На помостах полно всяческих паразитов и грязи. При этом заключенным редко предоставляется (или не предоставляется вовсе) возможность помыться или даже причесаться – вода в китайских тюрьмах вещь редкая, а расчески и вообще почти неизвестны. В каждой камере стоят большие бадьи, куда справляют нужду заключенные; трудно представить, как люди могут дышать таким смрадом, особенно в жаркое время года. В центре каждого отделения находится небольшое святилище, где стоит идол божества по имени Сян-гун-чжу-шоу. Этот бог, которому поклоняются заключенные, якобы смягчает и склоняет к раскаянию жестокие и упрямые сердца заблудших и нечестивых. Годовщину рождения этой двусмысленной и унылой пародии на божество узники отмечают чем-то вроде пирушки. Расходы на еду берет на себя начальник тюрьмы. Однако этот цербер нередко присваивает часть из небольшой суммы, ежедневно выдаваемой на содержание заключенных.
