— Мечтай.
Он хихикает и подмигивает.
— Ты не против отойти в сторону от моего личного пространства? Я здесь пытаюсь работать.
Парень поднимает руки и отступает.
— Какая муха тебя укусила?
Я закатываю глаза и возвращаюсь к приготовлению напитков, погружаясь в рутинную задачу смешивания коктейлей, чтобы не слишком задумываться над вопросом Энтони. Потому что это тот же самый вопрос, который я задаю себе в последнее время.
Какая, черт возьми, муха меня укусила? И когда это началось?
Я не привыкла чувствовать неудовлетворенность своей жизнью. В тех немногих случаях, когда это случалось, я быстро заполняла ноющую пустоту любой формой мгновенного удовлетворения, которая была ближе всего под рукой. Это последнее раздражение в моей груди, похоже, не проходит при чрезмерном употреблении алкоголя или сексе. Не то чтобы в последнее время меня интересовал секс. И что, черт возьми, это значит?
Я должна просто заставить себя сделать это. Если притворюсь, что секс заставит меня почувствовать себя лучше, может быть, это поможет. Украдкой бросаю взгляд на Энтони, который подбрасывает бутылки, заслуживая аплодисменты бара. Парень такой самоуверенный, но он мне нужен не для разговора.
Сработает ли ночь бессмысленного секса? Вернет ли меня из этого жалкого раздражения, от которого я, кажется, не могу избавиться?
Стоит попробовать.
Около полуночи, когда клиенты начинают, спотыкаясь, выходить к ожидающим такси, я застаю Энтони одного у кассы.
— У меня к тебе предложение.
Парень бросает на меня удивленный взгляд, закрывает кассу и поворачивается ко мне лицом. Его взгляд скользит от моих губ к моей груди, а затем лениво поднимается к моим глазам.
— О, да?
— Давай займемся сексом.
Уголок его рта приподнимается с одной стороны.
— Это вопрос с подвохом?
— Это не вопрос.
Парень подозрительно прищуривает глаза.
— В чем подвох?
— Никакого подвоха. О, просто… не у меня дома.
— Хорошо.
— Встретимся у тебя дома после того, как закроемся. — Я хватаю тряпку и поворачиваюсь, чтобы пойти протереть бар, но парень хватает меня за локоть. Я оглядываюсь через плечо.
— Всю ночь ты вела себя так, будто предпочла бы сунуть мои яйца в блендер, чем трахнуть меня снова. Что заставило тебя передумать?
— Это действительно имеет значение?
— Нет. — Он отпускает меня. — Просто любопытно.
— Можешь отказаться. — Почему часть меня надеется, что он мне откажет?
Энтони широко улыбается.
— Я ни за что, блядь, не откажу тебе, детка.
— Круто. — Он, кажется, не замечает разочарования, которое я слышу в своем собственном голосе. — Тогда встретимся у тебя дома.
Я беру стакан и наливаю в него порцию водки, затем выпиваю и чувствую, как горит в горле, когда говорю себе, что сегодняшний вечер будет веселым. Освобождающим. Самое главное, это вернет меня в нужное русло.
ГЛАВА 4
БЕН
— Если нам запрещено произносить ругательства, тогда зачем Бог их изобрел?
Борясь с пробками по дороге, чтобы отвезти Эллиот в школу, я немного откидываюсь на сиденье, чтобы она не видела моего лица. Потому что слишком измотан для ее вопросов этим утром. Мне приснилось, что Мэгги упала со скалы, схватившись пальцами за скалистый выступ. Я попытался схватить ее, крича, чтобы она держалась. Лицо Мэгги было спокойным, и она продолжала повторять, чтобы я «отпустил». Я проснулся в четыре утра в холодном поту, простыни прилипли к моей коже, и никак не мог снова заснуть. Сейчас восемь пятнадцать, и все, чего мне хочется, это забраться обратно в постель и проспать целый год.
— Папа? Ты меня слышал?
— Бог не изобретал ругательств.
— Но ты говоришь, что Бог — творец всего сущего.
Да, я так и говорил. Встречаюсь с ней взглядом в зеркале.
— Не на каждый вопрос есть ответ.
Дочь хмурится.
— Значит, ты не знаешь.
— Нет, я не знаю.
— Если не знаешь, тогда, может быть, это нормально — произносить ругательства.
Я превышаю скорость, чтобы добраться до ее начальной школы, минуя обычную линию высадки и останавливаясь прямо перед офисом.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Мы на месте!
Она смотрит в окно.
— Это не высадка.
«А сегодня так, малышка».
— Все в порядке. Хорошего дня, милая. Я люблю тебя.
Она хватает свой рюкзак и выходит из машины.
— Увидимся вечером дома.
— Почему ты не можешь забрать меня? Колетт всегда опаздывает, — говорит она через открытую дверь.
— Ты же знаешь, мне нужно работать. Колетт обещала, что сегодня придет вовремя. — То же самое, что она обещала каждую неделю с начала занятий.
Эллиот закрывает дверь, и я жду, пока она не войдет в офис, прежде чем уехать. Чем старше она становится, тем больше интересуется жизнью, и я ненавижу, что у меня нет партнера, с которым можно было бы обсудить все это. Другого родителя, который помог бы нести бремя родительских обязанностей. Бетани всегда так хорошо отвечала на вопросы Эллиот, какими бы нелепыми они ни были. Если бы я знал, что это не заставит меня выглядеть жалко, то звонил бы ей каждый день, просто чтобы Эллиот могла вываливать на Бетани свою кучу вопросов. Я всегда верил, что Бетани будет честна с ней и ответы будут соответствовать ее возрасту, и я действительно скучал по этой части ее присутствия.
Когда въезжаю на церковную парковку, она полупуста, но я знаю, что к полудню заполнится. По средам проводятся различные занятия по Библии и собрания по восстановлению. У нас есть группа поддержки практически для всего, что жизнь может преподнести человеку — болезни, смерти, браки, разводы, и группы для любых возрастов.
Если представители НОЭЕ выберут любой будний день, чтобы прийти и оценить нашу церковь, то почему бы не сегодня.
Чувствуя себя на миллион лет старше, хватаю свою сумку для документов и спортивную сумку в надежде втиснуть часовую тренировку между четырехчасовым уроком «Священной йоги» и «Сионской зумбой» в шесть тридцать. Донна разговаривает по телефону, когда вхожу в свой офис. И я приветствую ее улыбкой, прежде чем она поднимает один палец.
— В комнате один-двенадцать говорят, что не могут включить кондиционер, — говорит она, скорее всего, разговаривая с Аароном из отдела обслуживания. — Хорошо, я дам им знать. Спасибо. — Донна вешает трубку и встает из-за своего стола. Когда ее взгляд останавливается на мне, глаза расширяются. — Вау, плохая ночь?
Донна была моей секретаршей в течение восьми лет. И больше похожа на сестру, чем на сотрудницу.
— Что меня выдало?
— Когда вы с Эллиот собираетесь уехать в длительный отпуск?
— Мы были в Лос-Анджелесе на шоу Джесайи три недели назад.
— Я сказала «длительный отпуск».
Я опускаю подбородок и качаю головой.
— Ты же знаешь, я не могу уехать, особенно сейчас, с этой историей с НОЭЕ.
Она оглядывается и, убедившись, что мы одни, бормочет:
— Что-то не так.
Я подхожу к ней ближе.
— Что ты имеешь в виду?
— О, да ладно, кто бы подал жалобу в НОЭЕ на что-то настолько глупое?
— Мой брат и его музыка вызывают споры.
— Глупости. Ты не он. И не может быть, чтобы ты вел себя неподобающим образом на сцене. Это просто на тебя не похоже.
— Согласен. Мне нечего скрывать. Так что пусть проводят свое расследование. Они ничего не накопают и, надеюсь, перейдут туда, где они действительно нужны.
Она прищуривается.
— Ты совсем не волнуешься?
— Мне не нравится, когда кто-то ставит под сомнение мою честность. Здесь на кону моя репутация, но я знаю, что я за человек. Они будут искать компромат, но ничего не найдут. Так что пусть копают.
— Хотела бы я иметь твою уверенность. — Донна заговорщически наклоняется ко мне. — Я слышала ужасные истории о том, как эти парни выкапывали прошлое людей и допрашивали всех в церкви, заставляя их говорить то, что им нужно. — Ее голос поднимается на октаву выше в панике.
