Как всегда, тряслись руки, как всегда, есть не хотелось, умываться не хотелось, под душем стоять не хотелось. Да и жить не хотелось, в конце концов.
В храм все-таки он решил пойти. Не потому, что надеялся на успокоение, а чтобы не нарушать привычный ход вещей.
В церковь всегда ходил пешком. Неловким казалось ехать туда на машине. Бесили люди, толкающиеся в метро. Бесили нищие, сидящие у храма. У женщины, продававшей свечи, не оказалось сдачи. Павел Иванович прикусил язык, чтобы не выругаться.
Подошел к иконе. Перекрестился.
Стоял, смотрел на Лик, как всегда, не зная, о чем просить.
Народу в храме было мало, и за спиной Павел Иванович ощущал какую-то давящую, темную тишину.
Вдруг показалось, что темнота прорвалась. Вдруг он почувствовал… Как сказать? Невероятное облегчение, что ли. Ни с чего. Внезапно. Так бывает, знаете… Ну, например, если ждешь плохую весть, уверен в плохой вести, а приходит хорошая. Или в юности, когда на свидание идешь, не зная, придет она или нет, и вдруг замечаешь ее издали… Или, например…
Да к чему примеры-то? Понятно все. Но не мог Павел Иванович поверить в это облегчение.
С чего бы это? Почему вдруг исчез привычный кошмар?
Стоял у иконы, крестился как сумасшедший.
А чувство вины испарилось, исчезло, растаяло.
Ужасно захотелось есть. И смеяться. Даже на работу захотелось идти.
Павел Иванович смотрел на Лик, будто, ожидал от него ответа: «Как же так? Почему вдруг такое облегчение? Объясни! Только Ты ведь можешь разъяснить. Что случилось?»
Он давно заметил, что Лики с икон смотрят по-разному – то ли это от освещения зависит, то ли от настроения того, кто смотрит, а может, еще от каких-то глубинных, неведомых человеку причин. Только вот всегда по-разному смотрел Лик, как живой. Впрочем, Он и был живым.
А сейчас Павлу Ивановичу показалось, что Лик улыбается – едва-едва, чуть заметно. Но – улыбкой успокаивающей, спокойной, доброй.
Доброй? Да.
«А за что же доброта мне сегодня? За что? Что же такое происходит в моей жизни?» – подумал Павел Иванович.
Вопрос не испугал, а обрадовал. Словно происходило что-то хорошее.
Он отошел от иконы. Собирался уже на улицу выходить, но его не отпускало ощущение, будто не сделал что-то очень важное. Наверное, свечку еще надо поставить к Лику. Встал в очередь и тут же подумал: «Почему свечку? Надо молитву заказать. Я никогда не заказывал молитву».
Подошел к бабушке, стоящей за деревянной конторкой:
– Я хотел бы молитву заказать.
– По живу аль по умершему?
Подумал: как странно я живу! Рядом со мной нет ни одного человека, за которого мне хотелось бы просить Бога.
– По умершему. Я хочу такую… знаете… самую дорогую.
Бабушка посмотрела на него с уважением:
– Самая дорогая – это на год. – Она достала огромную амбарную книгу, спросила: – Какое у нас сегодня число? – И сама себе ответила. Потом спросила: – Ваша как фамилия будет?
– Пестель.
– Бывает, – вздохнула бабушка. – Усопшую как звали?
Откуда-то из глубин сознания (или подсознания) выплыло имя мамы, которое он почти никогда не вспоминал.
– Анна. – Подумал и добавил: – Павловна. Пишите: Пестель. Анна Павловна Пестель. Бог разберется.
– Бог во всем разберется, – согласилась бабушка. – А отчество и фамилию не надо. Все мы дети Божьи. Вот от сегодняшнего дня отсчитывайте, год по Анне будут поминальную молитву служить.
Бабушка назвала сумму. Сумма оказалась довольно внушительной. И это радовало.
Пестель вышел на улицу, подал нищим и даже улыбнулся на их вечное: «Спаси, Господи, господин! Спаси, Господи!»
Вдруг действительно спасет?
Бросился в ближайшее кафе. До того хотелось есть, что он почти бежал.
Павел Иванович поймал себя на том, что радуется жизни. Он и не помнил, когда в последний раз такая радость захлестывала его. Да и было ли когда такое в его жизни? Может, конечно, и было, только не вспоминалось…
А сегодня-то – отчего? После приступа всегда бывало иное состояние, совсем иное, уже вовсе не радостное.
Павел Иванович не мог и не хотел искать объяснения своей радости.
«Пусть побушует радость, раз уж ей так хочется», – подумал он и ворвался в двери кафе.
ЛЕЙТЕНАНТ ПЕТРОВ
Наташа проснулась разбитая, злая и нервная. Успокаивало только то, что она сейчас позвонит в эту чертову «Обдирочную» и все узнает.
Позвонила. Никто не подошел. На часах – девять тридцать.
Полтора часа для утреннего туалета – это было как раз то, что надо.
Пока стояла под душем, красилась, готовила утренний салат, одевалась, проверяла магнитофон и фотоаппарат, изо всех сил старалась думать не про результаты анализа, а про предстоящее дело.
Получалось плохо. Дело-то, в общем, плевое. Чего по его поводу париться? Другое дело – результаты анализа.
Все время подбегала к телефону. Долго никто не подходил, потом стало беспробудно занято.
Без десяти одиннадцать пришла Ритуля. Юбка на ней напоминала набедренную повязку туземцев. Такая же повязка тщетно пыталась прикрыть грудь, которая при каждом Риткином движении стремилась вырваться на свободу.
– Ритуль, – вздохнула Наташа, – я же тебе объясняла суть. Неужели ты не могла поскромней одеться?
– Это же для моей роли в самый раз! Да и потом, этой юбке уже десять лет! – возмутилась Рита, видимо всерьез считавшая, что за десять лет юбка сумела подрасти. – Ну, чего, какие вести из «Обдирочной»?
– Не могу дозвониться! – Наташа снова нажимала на кнопки телефона.
Ритуля подошла к зеркалу, достала помаду, карандаш для глаз… Ей казалось, что за прошедший час она как-то немного облетела.
Надо сказать, что Рита была абсолютно убеждена: у ее лица бывает только два состояния – абсолютная яркость и абсолютная бледность. Без вариантов. Поэтому она старалась довести яркость до абсолюта.
– Последняя попытка… – Наташа нервно жала на кнопки.
Услышала она все то же: короткие гудки.
– Натусь, – Рита улыбалась широкой счастливой улыбкой, – если судьба не хочет тебе чего-нибудь сообщать, сопротивляться ей – бесполезно. Это я тебе говорю как краевед. Пошли на провокацию! Я готова.
Семен Львович ждал на скамеечке и читал газету «Желтый тупик».
– Моя подруга Рита. – Наташа поймала себя на том, что почему-то рада видеть этого нелепого человека в неизменной шляпе.
Семен Львович привстал, поднял шляпу и сказал вместо «Здравствуйте»:
– Скажите, Наталья Александровна, будьте любезны, у вас все материалы делаются по тому принципу, по которому мы будем сегодня работать, или вы пишете еще и о том, что происходит на самом деле?
– Мы делаем новости свежими! – улыбнулась Наташа – ей совершенно не хотелось вдаваться в этот бессмысленный разговор. Ей надо было спросить этого милого человека совершенно о другом. – Семен Львович, вы вчера сказали, что вы – врач. А у вас какая специализация?
