распростершаяся без сил на полу, едва слышно выдохнула:
— Нет, спасибо.
— У меня предложение,— объявила Лини.— Коньяк пусть будет мужчинам, а нам — по кусочку сахара.
— Ну что ж, сделка выгодная.
С некоторой торжественностью Отто извлек из кармана бумажный кулечек и дал каждой из женщин по два куска сахара.
— Вы так к нам добры,— тихо проговорила Клер и сунула в рот оба кусочка сразу.
— Когда-нибудь вы мне отплатите тем же. Хотите еще по ломтику колбасы?
— Лучше сбережем,— решила Лини и, пристроившись возле Клер, принялась массировать ей ногу.
Мужчины расселись на полу, и бутылка пошла по кругу.
— Каждому только по глотку, идет? — предупредил Отто.
— Ой, до чего сахар вкусный! — вздохнула Клер.— Еще раз спасибо. Какой прекрасный был сегодня день — поели, умылись... И ни собак, ни охранников, ни поверки. Сон какой-то.
— Только бы нам от этого сна не пробудиться,— с нервным смешком сказал Отто.
Лини вытащила из кармана свои два кусочка сахара и стала совать их Клер в руку.
— Не надо,— запротестовала та.
— Ну вот, а сама отдала мне половину своей похлебки!
— А башмаки?
— Ты это о чем?
— Да о твоем подарке ко дню моего рождения. Ведь ты, должно быть, всю ту неделю отдавала за него половину своей пайки!
— Вот еще, целую бухгалтерию развела.— Потом вполголоса: — Клер, сахар тебе необходим. Должны же мы тебя подкормить.
И Клер не стала спорить. На этот раз она грызла сахар мелко-мелко, смакуя каждый сладкий осколочек, каждую крупинку.
— Неплохо бы здесь остаться,— сказал Отто.— Рамы двойные — обратили внимание? Мороз, правда, градусов пятнадцать, но тут мы бы не замерзли.
— Все зависит от того, удастся ли раздобыть еду и нет ли поблизости немцев,— ответил Норберт.— Мы оставили следы на снегу, вот что плохо.
Андрей сразу же поднялся, подошел к широкому, в треть стены, окну и стал у косяка — так, чтобы снаружи его не было видно. Оглядывая поле, он что-то рассеянно напевал себе под нос.
— Что вы поете? — поинтересовалась Клер.
Ответа не последовало.
— Туг на ухо, ясно,— прошептала Лини и растянулась рядом с Клер.— Что-то я выдохлась. Растирать тебе ноги — работа не из легких, надо полежать немножко.
— Ну конечно. Помнишь то чудесное облачко?
— Оно так и стоит у меня перед глазами.
— Ну и любуйся на него. А я лучше буду глядеть в витрину гастрономического магазина у нас в Амстердаме. Нет, передумала. В витрину кондитерской — на торты!
4
Прошло около часа, и Норберт, сменивший у окна Андрея, сообщил, что возвращается Юрек. Тот вошел, растирая замерзшие уши и улыбаясь своей ослепительной улыбкой.
— Нам очень сильно везет,— радостно объявил он.— Захожу до первого дома, да-а? Хозяина звать Кароль. Сперва тот Кароль ничего не говорит, он осторожный. Требует — покажи номер, тебе же его накололи в Освенциме. Говорю ему: до лагеря я был партизан. Тут он делается добрый, но все равно спрашивает дальше. Много всего спрашивает. Потом уже поверил и говорит: буду вам помогать сколько смогу. О, то есть настоящий патриот!
Сперва раздался дружный вздох, словно во время рассказа Юрека никто не осмеливался дышать, потом все обрадованно зашумели.
— Да ты просто чудо! — воскликнула Лини.
А Норберт хлопнул Юрека по плечу:
— Никому из нас этого бы в жизни не провернуть!
— Он даст нам еду,— оживленно продолжал Юрек.— Сам он есть бедный человек, он будет ходить до соседей, собирать что можно.
— А если мы тут останемся, это не опасно? — спросил Андрей.
-— Опасно? Не-е-т! В деревне немцев нету. Она совсем маленькая, та деревня. После жатвы немцы до них не приходили ни разу.
И Юрек рассказал, что крестьянин поставил два условия: не зажигать огня и не выходить из помещения — никому, кроме Юрека, а его он в случае чего выдаст за родственника. Как видно, Кароль не очень доверяет кому-то из соседей. Обнаружат немцы беглецов — всей деревне несдобровать. А значит, если их заметят, кто-нибудь может просто из страха донести в гестапо, в Катовице. Это единственная опасность.
— Выходит, мы тут спокойненько просидим до прихода русских! — обрадовался Отто.— Юрек, ты награждаешься золотой медалью... Медалью за... Сам не знаю за что.
— А теперь я опять иду до Кароля,— объявил Юрек.— Его сестра готовит нам ужин.
— Как, снова будем есть? Ведь совсем недавно поели,— блаженно проговорила Клер.— Нет, мы из Освенцима попали прямо в рай.
— Погоди-ка,— остановил Норберт Юрека.— Спроси Кароля, не найдется ли у него какой-нибудь одежды для Лини.
Юрек кивнул.
— И вот еще что,— попросила Лини.— Не мог бы ты принести нам воды помыться?
— Ой! — оживилась Клер.— Может, у него и кусок мыла найдется, как вы думаете?
— И хорошо бы парочку одеял,— добавил Отто.
Юрек расхохотался.
— О, то есть просто бедный крестьянин, то не есть универсальный магазин в Варшаве! Но я попрошу. Там видно будет.
Все притихли. И он вышел.
5
Кое-кому из беглецов уже думалось о доме, о близких, о родном городе. Только существуют ли они еще — родной дом, близкие, родной город?
«Не разрушен ли Росток?» — вертелось в голове у Норберта.
«Там ли еще Йози? — спрашивала себя Лини.— Вдруг я вернусь в Амстердам целая и невредимая, а он...»—Она не позволяла себе об этом думать.
Молчание нарушила Клер, заговорившая с Андреем по-русски. Она спросила его о самом для них важном: скоро ли русская армия будет здесь? Андрей пожал плечами: кто знает? В последние месяцы наступление развертывается стремительно. Может, до прихода русских остались считанные дни, может, их задержат неделю-другую на нынешних позициях, а может, они начнут наступать на других участках фронта и здесь окажутся лишь через несколько месяцев.
Клер перевела его слова остальным. Не такой ответ хотелось бы им услышать...
— Ну а орудия, что мы недавно слышали, они далеко? — спросил Норберт.
— Километров двадцать — двадцать пять. Но это немецкие, а русские очень, очень дальше.
— Раз так, будем здесь жить-поживать, пока не явятся русские,— весело объявила Лини.— Вот и хорошо! Клер, давай-ка примемся за другую ногу.
К женщинам подошел Отто: в одной руке колбаса, в другой —
