бы подала в суд на больницу, и все в отделении узнали бы о моем неверном решении. Слабости в конкурентной среде не забываются. Никто не признает ошибок, хотя они постоянно совершаются.
Это использовали бы против меня, я не хотела, чтобы меня сместили, я хотела спасти многих других людей совершенно замечательным образом. Увидев объявление о смерти С., я, если честно, испытала облегчение.
ДОГОВОР
Мужчин моего возраста практически не осталось, а последние предпочитают дам помоложе. И все же я договорилась через несколько недель встретиться с Хавьером в кафе. Я боюсь этой встречи. Она не может закончиться ничем хорошим, в противном случае произойдет чудо. Я слишком трясусь, шаги бывают неуверенными, к тому же от меня сильно пахнет, от моей кожи, изо рта, от одежды, которую слишком давно не проветривали. Несколько дней я держу окна открытыми, как будто у меня острая нехватка кислорода. Можно подумать, в этом есть смысл.
Когда-то я была красивой. Когда-то у меня были стройные ноги. Когда-то я отпускала такие едкие комментарии, что всем было интересно поболтать со мной. Когда-то я флиртовала с Дэвидом Аттенборо. Вот так. В те времена мне нетрудно было добиться внимания мужчины, с которым хотелось познакомиться поближе. Если бы Хавьер знал меня во времена учебы или работы в Нью-Йорке, он бы видел меня такой, какой я была раньше, или представлял бы меня такой в своих фантазиях и, таким образом, оказал бы услугу нам обоим. По крайней мере, так обстояло дело с моими знакомыми, пока они были живы: когда мы встречались, я автоматически видела перед собой более молодую версию человека. Вряд ли кто-нибудь из ныне здравствующих помнит молодую версию меня.
СМЕРТЬ
При остановке сердце начинает дрожать, оно вибрирует, но не функционирует, а подает несинхронизированные сигналы, импульсы разлетаются во все стороны, будто в комнате, где собралось много людей, все кричат и никто не может расслышать ни единого слова.
В конце такое происходит с каждым. Только это можно сказать наверняка.
ОДИНОЧЕСТВО
Некоторое время назад моя сестра прислала фотографию девочки. Внучатая племянница оказалась точной копией меня. Все они там, дома, наверняка так считают. Обычно я ничего не посылаю в Норвегию, но в день ее рождения не удержалась и отправила подарок. Тогда я, наверное, была не совсем в себе. Сам подарок тоже подтверждает, что меня подвела голова. Анатомический атлас с латинскими терминами веснушчатой восьмилетке? Она, небось, только-только читать научилась. Скорее всего, я совершила этот безумный поступок от одиночества. Несколько недель я ни с кем не разговаривала. Я сидела на своем стуле у окна и приговаривала: «Да, да. Ну нет» — только для того, чтобы проверить, не утратила ли я еще голос.
Я не получила никакого подтверждения, что подарок дошел до адресата. Да, странно посылать такую вещь ребенку, и все же моя сестра могла хотя бы позвонить и сообщить, что презент прибыл. На самом деле я недели две ни звука не слышала из тех краев. Возможно, родители девочки обиделись на такой подарок, наверное, подумали, что я считаю себя умнее них. Возможно, моя сестра рассказала им, что я не верю в хирургов будущего. Набор текста на экране телефона препятствует развитию внимания и мелкой моторики рук у детей, а над этим нужно работать с самого юного возраста. Элисабет рассердилась. А это всего лишь наблюдение. То же самое можно сказать и о деле с подарком. Кстати, я не одинока. Если честно, я чувствую себя более одинокой, когда возникает необходимость поговорить с сестрой, потому что мы обе притворяемся. Но этого не избежать. У меня всего одна сестра. Невыносимая младшая сестренка, с которой мне очень хочется помириться.
ПРИГЛАШЕНИЕ
Время от времени я начинаю задумываться о том, кто же такой этот Эдвин Макдауэл из Нью-Йорка. Когда я работала в больнице, его не было в администрации. Судя по портрету на странице в интернете, он плотного телосложения; во всяком случае, у него крепкая шея. Он немного похож на итальянца, на неаполитанца, но этого не может быть. Я пишу ему и приношу извинения за то, что не ответила на предыдущее обращение. «Я была крайне занята», — пишу я.
Люди больше не задумываются, лгут им или нет.
Потом я спрашиваю, какую профессиональную программу в этом году реализуют в отделении кардиологии. Он прислал мне подробную программу и приглашение на ланч для пенсионеров — угоститься бутербродами и пообщаться. Развлечения тоже запланированы.
— Это совершенно неактуально, — отвечаю я.
Я больше никогда не стану есть бутерброды или засохшие тарталетки.
— Вы всегда будете здесь желанным гостем, доктор Сульхейм, — пишет Макдауэл.
ГУЛ
Воспоминания начинают всплывать в памяти сами по себе. Меня некоторым образом захватывают давние происшествия. Мне надо приспособиться к постоянному гулу в голове. Он появляется, когда я лежу в постели и не могу заснуть. Когда я лежу в постели и не хочу вставать. Когда я сижу на своем месте у окна. Если мне в голову приходит тяжелое воспоминание и я вовремя это замечаю, начинаю повторять свои упражнения для памяти. Вспоминаю о какой-нибудь физиологической реакции в той или иной части тела, например о цикле трикарбоновых кислот. Сопротивляться надо изо всех сил.
НЕСЧАСТНЫЙ СЛУЧАЙ
Где я? Что я делаю? Я уже умерла? Нет. Наверное, я упала. Я лежу на полу посреди гостиной. Вероятно, я направлялась обратно к своему стулу у окна и запнулась за край ковра.
Я не решаюсь пошевелиться.
Пока не решаюсь.
Я чувствую пальцы на ногах. Это хорошо. Значит, меня не парализовало. А то меня отправили бы в дом престарелых, и мне было бы нечего возразить. Я не хочу умереть в подобном месте. Я хочу умереть здесь. Только не так, лежа на полу. Нельзя сказать, что это имеет какое-нибудь значение, но мне не нравится думать, что я лежу в беспомощной позе у всех на виду в ярком свете из окна. Без парика.
Чувствую, что затекли бедра. Вся суставная смазка высохла, пока я лежала в таком перекошенном положении. Пол твердый. Боль становится сильнее, когда я пытаюсь выпрямиться. Судя по всему, я ненадолго потеряла сознание. И долго я здесь пролежала? Вполне возможно. Надо перебраться в кровать.
Когда я пытаюсь встать, обнаруживаю, что правая рука не работает. Наверняка
