Время от времени он задавал Жанне какие-то вопросы, так, чтобы задать, однако она отвечала лишь «да» или «нет».
Но когда солнце поднялось над самыми головами, она не выдержала собственного бойкота и ни с того ни с сего стала рассказывать, как в начале весны волки стали загрызать овец из отцовского стада, и тот заподозрил, что без колдовства и магии здесь не обошлось…
Под ее болтовню, казалось, думается лучше.
К вечеру они пришли на Большую Поляну. Они еще издали увидели множество огней, хоте едва-едва начинало смеркаться.
— Ой, там все уже собрались! — воскликнула Жанна. — Поспешим, чтобы не пропустить самое интересное.
Большая Поляна действительно оказалась очень большой (не меньше, чем центральная площадь крупной столицы какого-нибудь христианского государства), давно и любовно обжитой. В окружающих скалах виднелось множество отверстий явно рукотворных пещер, саму поляну окружали костры, скорее всего, ритуальные. На поляне стояло ряды скамей, на которых сидели люди. Перед скамьями находился на небольшом возвышении стол, за которым сидело трое, у стола слева Анри разглядел огромную бочку, на которую облокотился седой человек в монашеской рясе с не представимых размеров черпаком.
На душе Анри стало грустно. Сколько таких ночных бдений, с заклинаниями, непомерным пьянством и свальным грехом, как кульминацией мистерии, он повидал на своем веку… И все они вызывали у него отвращение. А Анри уже заметил, что, среди сидящих на скамьях людей, нарядно одетых женщин едва ли меньше, чем мужчин.
Жанна сунула ему в руку факел, и они уселись на одной из дальних от стола скамей. Анри решил пока никаких вопросов не задавать — и так почти все ясно. Он думал о том, что скорее бы все кончилось, и о том, как бы незаметно улизнуть отсюда, и о том, что сразу, с первых слов девушки, мог догадаться, что представляет собой праздник какого-то там Антарпрасса… Теперь досадуй на собственную несообразительность.
Но как совмещается подобная Вальпургиева ночь и Жанна?.. Чего-то, несмотря на весь свой опыт, он, оказывается, недопонимает в людях.
Собравшихся было очень много, не менее двухсот человек, и каждый держал в руках факел. Насколько Анри мог рассмотреть присутствующих в сгущающихся сумерках, состав гостей подобрался весьма и весьма пестрый: сидели люди явно арабского происхождения, иудеи, христиане… Он увидел вдали даже двух катаров в обычных серых одеждах.
Что же за святой такой этот Антарпрасс? Анри начало разбирать любопытство. И еще — как же это болтушка Жанна ничего толком не рассказала о празднествах, на которые направлялась? Или рассказала, да он пропустил мимо ушей? Могло быть и так, даже, скорее всего, так и было.
— Тот, что сидит в центре стола — это сам отец Асидор, хранящий память Антарпрасса и проводящий эти ежегодные празднества, — принялась шептать ему на ухо спутница, кивнув на черноволосого мужчину с гордой осанкой и черной с проседью бородой. — Все ждут, пока он скажет свою торжественную речь и празднества начнутся. Потом он удалится в специально для него предназначенную пещеру, и увидеть его можно будет только там. Тот, высокий, весь из себя такой, это отец Кастор, он распоряжается здесь всем… Ну, чтобы гостям было хорошо, чтобы над памятниками не надругались… Вы еще познакомитесь с ним, сэр Анри. Место пустует, это отец Рейсин где-то по делам бегает — хлопот-то сколько с этими празднествами!.. А тот, что по левую руку от отца Асидора, это отец Николя, он вечно бубнит на всех. Он то с бородой сюда приезжает, как сейчас, то без бороды — подбородок у него всю шею закрывает. Завтра с самого рассвета он будет читать свои проповеди, только слушать его никто не будет.
— Почему? — спросил Анри, почувствовав, что опять перестает вслушиваться в болтовню Жанну, а его почему-то собрание заинтересовало.
— Так кто ж кроме него завтра встанет-то? — искренне удивилась девушка.
И опять на душе рыцаря стало тоскливо — больно уж не нравились ему те, кто предается любви без разбору, а, тем паче, содомии и прочим извращениям.
— А тот, что у бочки примостился, — продолжала посвящать в курс событий Жанна, — это отец Пирс, я не помню, как его должность называется, но все его тут любят и уважают. Я здесь уже седьмой раз, только без отца впервые. Отец занедужил, но об этом я уже рассказывала…
Присутствующих все прибывало. Кто-то подъезжал с южной стороны, оставляя поодаль коней, кто-то выходил из пещер. Анри подумал, что запросто может похитить ночью коня и отправиться прочь по дороге, по которой прибыло большинство гостей, не все же сюда по звериным тропам добирались.
Солнце, наконец, село, но красноватое сияние еще окрашивало верхушки гор.
Отец Асидор встал и вышел из-за стола, приблизившись к центральному костру — Анри только сейчас приметил, что стол заставлен огромными кубками, вместимостью не менее пинты каждый. В свете костра, в черном костюме, хранитель памяти святого Антарпрасса выглядел эффектно, напоминая готовящегося к жуткому действу колдуна. Анри готов был услышать и увидеть все, что угодно, он бы не изумился ни чему — хоть явлению самого Луцифера[1].
Все замерли, огромную поляну объяла тишина — лишь вдалеке заржал конь, да потрескивали факелы. Отец Асидор поднял вверх руки, постоял так несколько мгновений, нагнетая напряжение, замет произнес бархатным красивым голосом:
— Хочу… это… торжественно поздравить вас всех с торжественным открытием празднества святого Антарпрасса. Праздник открыт! Отец Пирс, разливай!
Тут все повскакали с мест и выстроились в очередь, подходя сначала к столу и беря кубок, что-то говоря сидевшим за столом отцам Кастору и Николя. Седой отец Пирс в монашеском одеянии очень ловко разливал в кубки темное вино.
— Это вместо причастия что ли? — обескуражено спросил Анри у девушки, когда она встала со скамьи и направилась к очереди.
— Почему? — удивилась она. — Это очень хорошее вино. Пьют просто… За встречу… За святого Антарпрасса, помогающего путникам в горах… За тех, кто сейчас здесь… За тех, кто на крутых тропах и ледниках… За тех, кто стремится все выше и выше…
— И что будет дальше?
— Как что? — еще больше удивилась она. — Праздник! Что хочешь, то и делай. Там, — она махнула рукой в сторону, — закуски, скоро барашков на костре зажарят… Хочешь — у костра со всеми сиди, хочешь иди по пещерам, многие там будут сидеть те, кто вино не очень любят.
— А потом?
— Потом все устанут веселиться и лягут спать. Как отец Николя выйдет со своими проповедями, так и самые последние разойдутся.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
