Глава пятая
Он очнулся от раздумий, когда заметил, что тьма вокруг рассеялась. Было удивительно тихо, только звонко пела о своей любви к жизни какая-то ранняя птаха.
Но еще какой-то звук совершенно органично вплетался в это ясное утро. Анри огляделся. Там, где стояли скамьи, как и говорила вчера Жанна, за столом на возвышении сидел толстый бородач и что-то бубнил, глядя в свиток. Анри подошел и сел на дальнюю скамью, облокотился на спинку, вслушался:
—..всем этим концепциям свойственна также реакционная идеализация ранних периодов различных цивилизаций, когда низшие якобы добровольно повиновались высшим, а религиозность и основанная на вере мораль обусловливали наивысшую способность к творчеству, совершенно необходимое качество при…
Анри встал и громко произнес:
— Прошу прощения, я опоздал…
Толстяк прекратил бубнить, оторвался от свитка и с удивлением посмотрел на рыцаря.
— Что?!
— Я опоздал на начало и не слышал названия вашей проповеди… В двух словах хотелось бы узнать…
— А, конечно-конечно. Моя беседа озаглавлена «Меч, как продолжение руки рыцаря, а стило, как продолжение мысли священника и наоборот»… Дело в том, почтеннейший, что…
— А для чего вы читаете, если здесь никого нет? — не удержался от вопроса Анри, хотя понимал, что он скорее риторический.
Но отец Николя ответил торжественно:
— Если христианский священник, в отсутствие прихожан по случаю урагана, не будет служить Богу, то Бог покинет эту церковь. А прихожане, что не могут выйти из-за непогоды, знают, что святой отец молится за них. Конечно, сравнение неправомерное… Но эти свитки, — он кивнул на разбросанные по всему столу рукописи, — я готовил целый год и их вчера уже читали те, кто приехал утром. А после прочтут другие. И расскажут тем, кто не прочел. И ночью у костра все обсудят. А сейчас… Если хоть раз нарушить традицию — ее не возобновишь. Мы никому не нужны, кроме самих себя и потому свободны, как ни один царь во всем мире. Мы владыки природы, потому что горы — повелители мира, ближе всех к Богу. И если нарушить традицию, мы потеряем эту свободу… — он почувствовал некую фальшь в своем полном пафоса голосе, чуть смутился и добавил: — Может быть и нет, но разве стоит рисковать?
Анри поклонился и сел на место. Отец Николя вновь уткнулся в список и занудно продолжил чтение:
— …однако постепенно стало выясняться, что процесс этот далеко не всегда был так глубок, как это представлялось, и протекал очень неравномерно, так что в ряде случаев, как уже говорилось выше, культуры…
Анри очень быстро потерял нить заумных рассуждений и задремал, положив руку на спинку скамьи и приспособив на сгибе локтя голову.
Проснулся он от того, что кто-то потряс его за плечо. Со стороны стола продолжал доноситься монотонный голос. Анри поднял голову.
— Не пора ли определиться тебе? — услышал он вопрос.
Перед ним стоял тот самый монах с бледным неподвижным лицом, что встречался ему в пригорьях, где стояла хижина человека в маске.
— Теперь ты понял, что жизнь не кончается со смертью? — спросил незнакомец.
— Да, — горько усмехнулся Анри.
— Что жизнь нечто большое, чем страсть к жизни, страсть к золоту, страсть к власти, страсть к женщинам и плотским удовольствиям?
— Это я понял давно.
— Но ты знаешь, что тебя ждет большая и поистине великая Цель?
— Это я жду ее, — прохрипел Анри.
— Тебе здесь больше нечего делать, мы увидели, что хотели. Отправляемся в путь, кони готовы.
Анри не спросил, кто эти таинственные «мы», что именно они хотели увидеть, и куда его зовут.
Он просто встал и пошел за незнакомцем. После всего с ним происшедшего, он не имел причин столь беспрекословно подчиняться странному незнакомцу, но он вдруг осознал, что худа от него ждать нечего. Незнакомец сто раз мог воткнуть ему кинжал в затылок, пока он дремал, а толстяк Николя даже голову бы не оторвал от своего свитка.
Кони оказались прекрасные, дорога тоже вполне приемлемой. Часа через два пополудни, странный проводник свернул на боковую, извилистую и узкую дорогу в ущелье (почти как в том, где Анри застал камнепад) и через четверть часа остановил коня и спрыгнул на землю.
— Идем, — сказал он и ступил на едва приметную тропку, уводящую в нагромождение камней.
— А кони? — зачем-то глупо спросил Анри.
— Не думай об этом, они тебе более не понадобятся.
Минут через десять они вышли на маленькую лужайку. На изумрудной траве сидели семеро человек в таких же выцветших одеждах, как у его спутника, и с такими же бледными лицами. Позади них виднелся узкий вход в пещеру.
Человек, который казался старшим, встал и обратился к Анри:
— Сними мирские одежды, отрекись от дьявольского металла, предназначенного для убийства.
Анри молча протянул меч и кинжал своему проводнику и скинул одежды. Все семеро устремили на него свои взоры. Анри стало неловко своей наготы, ему вдруг почудилось, что в их глазах блуждает вожделение. Но сразу понял, что ничего подобного нет.
Приведший его сюда мужчина подошел сзади и рывком сорвал с нагого Анри последнее, что на нем оставалось: нательный крестик и ладанку с искусственным глазом. Было больно, но Анри даже не поморщился, он понимал — так надо. Он отрекался от прошлой жизни и всего, что связано с этим крестом.
— У него очень много шрамов, — сказал один из сидевших.
— Это следы сражений и поединков, — сказал старец, — раны нанесены хищниками и людьми, их не было от рожденья.
— Но у него нет ушей! — воскликнул другой.
— Ты поиграй с ним в «угадай слово на пятнадцати шагах»! — подал голос проводник Анри.
— Но у него один глаз, — возразил третий.
— Я не советовал бы соревноваться с ним на меткость в стрельбе из лука или арбалета, — вновь заступился за своего подопечного странный монах.
Они говорили так, словно Анри был мраморной статуей, художественные достоинства которой обсуждались.
— И уши и глаз потеряны этим человеком в борьбе за торжество святого дела, — прервал пререкания старец. — У него нет физических изъянов. Я говорю — да. Что скажут остальные?
Прозвучало семь кратких «да».
— Здравствуйте, брат, — повернулся старец к рыцарю. — Теперь вы — один из нас.
— Здравствуйте, братья, — ответил Анри и понял, что обряд посвящения в какой-то высший орден (не орден даже, это название не подходит, а подходящего нет) свершилось. Без чудес и завываний, без кривляний и диких обрядов, вроде лобызания причинных мест принимающих, без жуткой музыки и гортанных здравиц дьяволу, без клятв и божбы, без оставлений меток на теле посвящаемого. Семь «да» — этого достаточно.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
