вопросительно взглянул на мать.
— Скажи, она в театре… — прошептала та, делая молчаливый знак дочери положиться во всем на нее.
— Видите ли, Женечки в настоящее время нет дома. Она в театре, — Геннадий Викентьевич старался несколько иначе выразить внушенную ему мысль, чтобы его не заподозрили в механическом повторении чьей-то подсказки. — Простите, а кто спрашивает?
Выслушав ответ, он закрыл трубку ладонью.
— Он…
— Это твой отец, — возвестила мать, словно речь шла о вестнике рока.
— Как у вас дела в Ленинграде?! Погода не портится?! А у нас две недели были очень хороших, а сегодня черт знает что! — Геннадий Викентьевич вел непринужденный разговор с Ленинградом, давая жене возможность собраться с мыслями. — Женечка?! Чувствует себя превосходно, интенсивно развлекается, вот в театр пошла… — он снова упомянул о театре, словно повторенная дважды ложь больше походила на истину. — Почему она вам не позвонила?! Насколько я в курсе, она пыталась… да… но не удалось вас застать.
— Дай сюда, — мать решительно протянула руку за трубкой. — Выслушай меня, пожалуйста. Евгения пока не вернется в Ленинград, а поживет с нами… да… Это не мои происки, а ее собственное желание… Никакого нажима, она взрослый человек… Видишь ли, во-первых, ей необходимы новые впечатления, новая среда, а во-вторых… не знаю, как ты это воспримешь, но Евгении нужно сменить специальность… Не чепуха, а серьезно… Институт? Что ж, придется бросать институт… Да, на третьем курсе, но это лучше, чем всю жизнь заниматься нелюбимым делом.
Судя по выражению лица матери, отец воспринимал разговор с ней вовсе не так, как ей хотелось бы.
— Я тебе повторяю, это ее собственный выбор… Ну, дорогой мой, мне ведь тоже было тяжело, когда Евгения жила с тобой. Почему? Она будет ездить к тебе на каникулы… Только, пожалуйста, не устраивай сцен по телефону… Ты слы… ты слышишь?!
Мать недовольно отстранила от уха трубку.
— Что он? — тихо спросила Женя.
— А!.. Ну, ты же знаешь! Истерика…
— Может быть, мне поговорить с ним?!
— Совершенно незачем…
Мать торопливо поднесла трубку к уху.
— Я не могу позвать Женю, потому что ее нет… Очень просто… да, в театре… Я не обязана тебе ничего доказывать… Нет, она бы тебе сказала то же самое… Поверь, то же самое…
Она начинала уставать от бесплодного разговора.
— Отец!! — закричала Женя, выхватывая трубку у матери, — Отец, прости меня! Я тебя по-прежнему люблю, но мне это необходимо, понимаешь?!
— Ну вот, Женечка вернулась из театра, — сказала мать, откидывая ногой телефонный шнур, мешавший ей расслабиться в кресле.
Снова был четверг, и мать сидела у туалетного столика, постукивая донцем флакончика по деревянной крышке, а Тома морщилась от этих звуков и не могла сосредоточиться на чтении книжки, взятой на день из антикварного отдела.
— Где у нас поблизости интернат? — спросила Женя, до этого напряженно думавшая о своем.
— Интернат? Зачем тебе?
Тома коротеньким толстым мизинцем заметила место в книге и удивленно взглянула на сестру.
— Для кроссворда…
— А… — Тома убрала мизинец и стала читать, но тут же спохватилась: — Какого кроссворда?! Что ты мелешь?!
— Ты можешь сказать по-человечески, где у нас поблизости интернат? — повторила Женя вопрос с надеждой, что теперь сестра ответит ей голой информацией.
— Не знаю. Возьми справочник.
Стук… стук… — донеслось из соседней комнаты.
Женя полезла на полку, стала сгружать себе на руки первый ряд книг, не удержала их, и книги посыпались.
— Женька, ты очумела! — крикнула Тома.
Стук флакончика прекратился.
— В самом деле, Женечка, какой ты ищешь интернат? Зачем? — тихим голосом больного, вынужденного беречь силы, спросила мать.
— Мне нужно, нужно!
Отыскав справочник, Женя лихорадочно раскрыла его.
— Влюбилась… Явно. Вот дуреха, — сочувственно сказала Тома.
В интернате, где преподавал Вязников, его не оказалось, и чтобы Жене дали домашний адрес, она наспех выдумала нелепую и фантастическую историю об альпинистском обществе, желающем пригласить Вязникова на штурм Монблана, о многодневном восхождении наверх, словом, наплела с три короба, и тогда ей с опаской продиктовали: «Сретенский бульвар… номер…» Это было недалеко, и Женя быстро отыскала старый сретенский дом, о котором она с гордостью новоиспеченного гуманитария могла сказать теперь, что это поздний московский модерн.
— Мне Вязникова, — сказала она открывшей ей худенькой женщине, запахивавшей у горла халатик.
Женщина дружелюбно взглянула на нее, улыбнулась и молча пропустила. Почему-то именно ее дружелюбие больше всего не понравилось Жене.
Вязников выбежал ей навстречу в белой рубашке, судорожно затягивая на шее прожженный утюгом галстук.
— Вы?!!
— Да, — с запинкой сказала Женя.
Ей досаждало, что женщина с любопытством слушала их разговор, и Женя словно глотала слова.
— Постойте, постойте, — Вязников тоже ощущал присутствие слушательницы, и это заставляло его краснеть. — Мне сообщили по телефону, что альпинистское общество… я переполошился… Так это вы?!!
— Я, — сказала Женя, совсем потерянная.
— Это что же, ваше изобретение?!
— Монблан остался непокоренным, — женщина в халатике рассмеялась и исчезла за дверью.
— Зачем этот дурацкий розыгрыш? — спросил Вязников уже тише и безразличнее.
— Это не розыгрыш… я… я ненарочно!
У Жени упало сердце.
— Впрочем, я сам виноват… Монблан, восхождение, какая нелепость! Зачем-то галстук испортил, — он стянул с шеи ненужную петлю. — А как вы разыскали меня?
— Сказала про альпинистское общество, и мне дали адрес.
— Вот оно что! Наконец-то выяснилось… У вас ко мне дело?
— Нет…
Он задумчиво смотрел на закрытую дверь и не слышат ответа Жени.
— Дело, вы говорите?!
— Я говорю, нет, — повторила она громче, и он перевел на нее недоуменный взгляд.
— Вы меня совсем заморочили! Слушайте! Зачем вы пришли?!
— Пригласить вас на свидание, — сказала Женя, глядя ему прямо в глаза.
— Да?! Серьезно?!
Он мельком посмотрел на дверь.
— Серьезно, — сказала Женя.
— Тогда что ж, — Вязников повысил голос, чтобы его слышали в комнате. — Я готов! Свидание! Прекрасно!
И он сунул голову в петлю.
На улице почти таяло, и заснеженные мостовые были в горчичных рубчиках шин. Женя с Вязниковым пошли по бульвару к Сретенке…
— Удивительно, ученые открыли, что даже растения способны чувствовать, — сказал Вязников, подбрасывая слепленный им снежок.
— Не надо…
— Нет, послушайте, очень интересно. Например, кактус по-разному реагирует на приближение плохого и хорошего человека, чем это объяснить?
Женя пожала плечами.
— Очень просто… Растения чувствуют, как и мы. Например, если умирает человек, который долго ухаживал за растением, то и само растение вскоре…
— Не надо, — настойчивее попросила Женя и сама поймала снежок, подброшенный им вверх. — А эта женщина кто?
Вязников глубоко засунул руки в карманы.
— Жена…
В конце бульвара дворники очищали от снега скамейки, и мимо Жени и Вязникова промчался поезд из детских санок.
— Я ужасная дрянь, — сказала
