Еще она была вежливой. Беспощадно, неизменно, до тошноты вежливой. Дженни патологически не умела грубить. Нет, она не была мягкотелой. Ни в коем случае. Синяки на костяшках ее правой руки были тому доказательством. Но когда ей говорили: «Черт, отстаньте, я не желаю это обсуждать», она не могла заставить себя спросить еще раз, надавить, дожать. Ей было противно выкрикивать свои вопросы, тыча человеку микрофон в лицо.
Она окончила Колумбийский университет по специальности «американская история», имея совсем немного предложений дальнейшего трудоустройства. Первый год Дженни работала частным экскурсоводом по городу и лектором в Музее естествознания. Раз в несколько месяцев ее родители звонили и спрашивали, когда она вернется домой. Но она не могла даже думать о возвращении в Канзас-Сити: заниматься с мамой по субботам рукоделием, по воскресеньям посещать благотворительные ужины в церкви, а остальное время сидеть с близнецами брата и работать в банке отца. («Мы устроим тебя в трастовый отдел, будешь для начала получать двадцать восемь тысяч в год. Купим тебе „фордик“, будешь ездить по городу. Ну, что скажешь, деточка?») Она не хотела жить жизнью, которую ей придумали, со всеми обрядами и ритуалами, словно вытесанными в камне, не хотела дружить «с кем надо» и делать то, что ей велят. Закусочные «Хардиз», футбольная команда «Канзасские вожди» и радиошоу «Поющий голос прерий» остались в прошлом. Единственное, что ей по-прежнему нравилось в родительском доме, — это хрустящие зеленые яблоки, посыпанные солью, и сэндвичи с нежнейшей ветчиной и кружком репчатого лука сверху, сдобренные хорошей порцией горчицы.
Через год Колумбийский университет выдал ей разрешение заниматься преподавательской деятельностью.
Первую работу она нашла в Гринвич-Виллидж, в приходской школе Святой Агнессы. В те дни она все еще была доброй католичкой, и, кроме того, ее привлекала перспектива давать уроки в небольших классах, где, скорее всего, будет соблюдаться порядок. Но двадцать три года и любовь к жизни недолго сочетались с приходской школой. Монахини не одобряли ее стремительного образа жизни — «стремительного», потому что она пропускала пятничные мессы, не прочь была выпить после работы «Маргариту» и сопротивлялась слишком настойчивым уговорам отца Бернадина.
Ей не предложили продлить контракт на следующий год.
Не имея ни сбережений, ни рекомендаций и даже не думая о том, чтобы вернуться к родителям в Канзас-Сити, Дженни устроилась на первую подвернувшуюся работу. С тех пор она так и оставалась в школе Крафта для трудных подростков.
Официально в ее обязанности входило учить ребят математике, естественным и гуманитарным наукам, что было практически невозможно, учитывая слишком большой разброс в уровне подготовки и способностях ее учеников. Поэтому Дженни просто старалась внушить им, что в жизни следовать правилам не так уж и плохо. А еще — если попробовать существовать в этой системе, то система сможет работать на тебя. Это означало приходить на уроки вовремя, одеваться как положено и, здороваясь, смотреть в глаза тому, кому жмешь руку.
Раз в пять дней в классе царил бедлам. Ученики устраивали потасовку. Линейки летали как бумеранги. Однажды в классе был замечен кальян для курения марихуаны. Да-да, и марихуану курили прямо здесь, не выходя за школьные ворота. В общем, та еще школа! Но в те дни, когда класс затихал и все взгляды не слишком красных глаз устремлялись на мисс Дэнс, Дженни чувствовала, что у нее получается, что кое-что начинает меняться. Может, в чем-то наивное, но это было отрадное чувство.
— Мисс Дэнс, — окликнул ее строгий голос.
— Я здесь!
С затрепетавшим сердцем Дженни выступила вперед, надеясь услышать новость о Томасе. Медсестра у входа в кабинет триста пятнадцать помахала над головой блокнотом.
— Мы готовы вас принять.
Через три минуты она вышла с пачкой бактерицидных лейкопластырей и лакричной пастилкой, выданной ей для утешения. Подошел лифт. Дженни вошла внутрь и нажала кнопку первого этажа. Что же это за грабители, которые оставляют сумочку? Вопрос никак не шел из головы. Если уж воспользоваться ножом, чтобы срезать часы, так чего ж не задержаться еще на секунду и не сдернуть сумочку? И этот вопрос вел к другому: почему Томас не появился в больнице? Почему даже не позвонил? Господи, прошло уже два часа!
Она вспомнила его взгляд. В нем не было злости. Нет, в нем застыло что-то гораздо более страшное, чем злость. Жажда крови. Она потерла уставшие глаза. Только бы с тобой, Томас, все было нормально, тихонько молилась Дженни. Она так мало знала о нем, а он упорно не желал ничего рассказывать.
Их познакомили в Йельском университете во время баскетбольного матча, а затем вся компания — ее и его друзья — отправилась обедать в мексиканский ресторанчик. Все расселись у барной стойки и заказали «Маргариту» — все, кроме Томаса, заказавшего текилу и будвайзер. Половину группы составляли юристы. Опасаясь, что сейчас заговорят на юридические темы, Дженни переменила свой заказ на то же самое, что и у Томаса, и забралась на табурет рядом с ним.
Она никогда не забудет их первый разговор. Дженни уже не помнила, как они вышли на тему «природа против природы», но Томас начал отстаивать точку зрения, что все в жизни определяется наследственностью. Природа побеждает воспитание. Либо ты рождаешься с определенными качествами, либо нет. «Никакие тренировки не смогут сделать тебя классным баскетболистом», — говорил он. И его теория не ограничивалась спортом. «Люди, — доказывал он, — остаются такими, какими родились. И не важно, кто где воспитывался, в городе или в сельской местности, богатый ты или бедный. От того, каким ты родился, не убежишь. Это клеймо на всю жизнь».
Его слова потрясли Дженни. Работая учителем, она каждый день наблюдала, как под воздействием окружения формируется характер ее учеников. И ее работа заключалась именно в том, чтобы помогать подросткам преодолевать трудности, связанные с их наследственностью. На это Томас заметил, что она напрасно теряет время. И ее работа ничем не отличается от перекрашивания машины. Загляни под капот и увидишь, с чем в действительности имеешь дело. Разумеется, можно «подновить» ребятишек, привести их на какое-то время в порядок, но все равно рано или поздно их подлинная суть проявится. Нельзя четыре цилиндра превратить в восемь.
— Прости, но ты не прав, — не соглашалась она.
— Да неужели? И сколько ребятишек ты уже спасла? Сколько из них вернулись в обычную школу?
— Ну… пока ни одного, но это не имеет значения, — ответила Дженни. Этих детей жизнь здорово потрепала — и в семье, и вообще в окружающей их атмосфере безысходной нищеты. Нельзя просто так взять и отказаться от них!
В ответ он только вздохнул и пожал плечами.
Рассердившись, Дженни решила не продолжать. Она заказала еще по порции и перевела разговор на более приятную тему — баскетбол: сказала, что тоже немного играет. А он спросил, играет или играется. Даже теперь она гордилась собой, что не закатила тогда пощечину по этой наглой физиономии. Вместо этого она ответила, что дает ему сто баксов, если он у нее выиграет. Он согласился, но поставил условие, что играть будут по его правилам. Каждый делает по десять бросков подряд с любой точки из-за трехочковой линии. И он дает ей фору в три броска. Дженни отказалась: к этой минуте их разговора она почти ненавидела его.
Компания перебралась за стол. И Дженни, к счастью, оказалась на противоположном конце от Томаса. Но, как она себя ни одергивала, не смотреть на него у нее не получалось. По-своему он был красив. Хотя едва ли соответствовал ее представлению о Мистере-что-надо. Однако в нем несомненно было что-то подкупающее. Когда их взгляды встречались, ей казалось, она растворяется в нем. Он притягивал как магнит. Воинствующий женоненавистник и эгоист. Но такой притягательный!
Когда Томас настоял на том, чтобы поменяться местами с юристом, который сидел рядом с ней, — он практически сдернул парня со стула и отставил в сторону, — ей стало лестно, и она решила дать ему второй шанс. Все-таки глаза у него необыкновенные — куда там Месмеру!
Вечер благополучно продолжался, пока она не заявила Томасу, что лос-анджелесские «Лэйкерс» восемьдесят четвертого года — лучшая команда НБА. Ирвин Мэджик Джонсон. Карим. Какой бросок! И не забудь про Джеймса Уорти! «Лэйкерс»-84 самые крутые!
От его взгляда она окаменела.
— «Чикагские быки» в девяносто пятом, — отчеканил он без всяких объяснений.
Она попробовала возразить, но он поднял руку и отвел взгляд. Вопрос закрыт.
И тут началось. Никто, абсолютно никто никогда не затыкал вот так рот Дженнифер Дэнс. Разумеется, она высказала ему все, что о нем думает, и послала его куда подальше. А что до их соревнования и форы в три броска, то он может соревноваться сам с собой сколько захочет…
