Ухов внимательно слушал. По мере того как Федор развивал свой замысел, менялось и выражение лица Алексея.
— Такое придумал... Тебе — жить легально?! Не выйдет.
— Ты только достань деньги и необходимую одежку. Обманем жандармов — ручаюсь! Другого выхода нет.
Сергеев так убеждал и доказывал, что Ухов скоро сдался, поверил в его план.
— Сколько же надо пробыть на легальном положении?
— Пока не выведем предателя на чистую воду, — ответил Федор. — Мы успеем укрепить организацию и обезвредить провокатора. А нырну я в спасительное подполье лишь в самый последний момент. Думаю, что с месяц продержусь. Важно на первое время притупить бдительность жандармов. Надеюсь, Осип благословит нашу идею... Пригласи завтра сюда Ивана Чигрина.
«Осип»... Так революционеры шифровали в своей переписке и разговоре Одессу и Южное бюро ЦК «большинства».
Утром пришел Иван Чигрин. Лет тридцати, высокий, он казался суровым, но обладал чисто украинским чувством юмора. Выслушав Федора, он насупил черные брови, разгладил висячие усы.
— Ну-ну, побачимо, что из этой штуки выйдет! Сегодня же запрошу Осипа. Если одобрит — действуйте...
Дня через два он передал Федору через Ухова одесское «добро», и Алексей в тот же день приволок узел одежды и пятьдесят рублей.
Виктор переоделся и глянул в зеркало. Не то приказчик, не то коммивояжер солидной фирмы. Даже трость с модным набалдашником! Поправив соломенную шляпу-канотье и подкрутив реденькие, недавно отросшие усики, Сергеев подбоченился перед кривым хозяйским трюмо.
— Ну как? — спросил он. — Поверят?
Ухов придирчиво осматривал его, наконец сказал:
— Артист! Вполне хорош. — И озабоченно нахмурился. — А как у тебя насчет сапог? Не грязноваты?
Не посвященный в нелегальные дела удивился бы такому вопросу. При чем тут сапоги, если у Федора на ногах элегантные штиблеты? Но подпольщики знали — речь идет о паспорте. Чисто сработан вид на жительство или подделан неумелой рукой, «грязный»? На этот счет Федор был спокоен. В Одессе наловчились мастерить отличные паспорта со штампами прописки, но у Федора Сергеева не липовый «сапог», а подлинный документ на имя Виктора Ивановича Хлястикова.
— С сапогами полный порядок, — заверил Федор. — Действуй, как условились. Скажи Котелевцу и Борисову, что комитет из-за преследований полиции временно пополняться не будет. Пусть ведут пропаганду пока на свой риск, подбирают сочувствующих партии и ждут сигнала. Обо мне — ни слова. Дескать, насколько тебе известно, организатор не приехал. Ну, а мы... Посмотрим, господин Еремин, кто кого!
День стоял нестерпимо знойный. Все живое попряталось в тени. Федор шел по городу. Заглянул в присутственные места, где разомлевшие чиновники сидели над казенными бумагами. Закусил в трактире «Китай», против Гостиного двора. Бойкий порт, торгово-промышленный город. Много матросов и новобранцев. Здесь обучали и комплектовали экипажи для военных судов. Корабли ошвартованы у достроечных пирсов, но еще больше их на стапелях судостроительных заводов.
Ну, а то неотложное, ради чего нынче ходит он по городу? Жилье, прежде всего удобное для дела жилье! Гостиница не годится. Поигрывая тросточкой и насвистывая, Федор с видом обеспеченного бездельника фланировал по улицам Николаева. Херсонская, Спасская, Соборная... Слишком многолюдны, и тылы у них не надежны.
Заглядывая в окна первых этажей, где на стеклах наклеены писанные от руки объявления: «Сдаю в наем особняк. Плата вперед», «Сдаеца угол...» Не то, не то! Конура или подвал для «делового человека» так же не подходят, как и богатые апартаменты.
Под вечер Сергеев, он же Хлястиков, набрел на то, что искал. В конце Херсонской улицы ответвилась Десятая Военная и уперлась в Ингул, приток Южного Буга. Обе реки, сливаясь, омывают огромный полуостров. На нем и разместился Николаев.
Там, где кончалась Десятая Военная улица, стоял домик-дачка мадам Барбье, владелицы паровой мельницы. Дворник рассказал, что хозяйка уехала в родной Париж, но доходами мельницы пользуется. А дачка пустует. Обветшала, вокруг вечная пелена заводского дыма. Кому охота ее снимать?
Удача! Дом с подвалом, запущенный сад спускается к Ингулу, а дворник живет в своем домике по соседству. Справа от усадьбы мадам Барбье — пекарня с ржавой вывеской: «ТРЕШИН и с-я», за ней казармы 37-го флотского экипажа. Напротив дачи Старое кладбище с церковью и пустырем на задах.
Федор ткнул тросточкой в облупленную стену дома.
— Во сколько же обойдется мне жизнь в этой развалине?
— Тридцать целковых в месяц, сударь, — сказал дворник. — Цену назначил управитель мельницы.
— Дороговато.
— Две-то комнаты меблированы? К тому же сад.
— Ну, бог с вами! Что торговаться?
— Деньги наперед, и пачпорт позвольте. Завтра возверну. Только пропишу в полицейском участке. А вещицы ваши где?
— На вокзале. Вечером привезу.
Переночевав, Федор с утра занялся «делами»: посетил духовную консисторию и городскую управу.
Всюду представлялся доверенным лицом подрядчика-строителя господина Сергеева. Не намерены ли городские и духовные власти возводить в Николаеве новые божьи храмы, епархиальные училища или церковноприходские школы? Господин Сергеев — подрядчик опытный, строит быстро, отменно и дешевле прочих. Есть благодарности, рекомендации.
Солидные манеры доверенного покоряли собеседников. Молод, а по всему — инженер! С малых лет Федор слушал дома перебранки отца и брата с заказчиками — о торгах на строительство, о тяжбах в судах. Сгодилось!
Отец Агафон, секретарь консистории, долгогривый попик в фиолетовой рясе, обнадежил посетителя. Да, попечением городской думы и епархиального управления намечено соорудить церковь Николая-чудотворца, покровителя моряков. Безбожие и предерзостные посягательства крамольников на миропомазанника превзошли все пределы. Надо спасать народ от покушений антихриста и сатаны! А школы лишь насаждают неверие, богохульство... Их впору закрывать.
— Воистину так, отец Агафон, — смиренно вздохнул Федор. — Школы подождут. Так что же, отче, вы присоветуете мне сообщить господину Сергееву? — Он понизил голос:—Не сомневайтесь... Мы в долгу у служителей церкви не останемся! Мой хозяин щедр...
Чиновный попик стал еще любезней:
— Дело за святейшим синодом. Как только он соизволит утвердить смету и архитектурный проект, мы тотчас же опубликуем в губернских «Епархиальных ведомостях» торги. Получите преимущество... Конкурентов солидных нет. Однако необходимы подтверждения о надежности подрядчика, господин Пля... Хля... Простите?
— Хлястиков. Виктор Иванович Хлястиков. Бумаги представлю.
— Итак, господин Хлястиков, наведывайтесь.
Радуясь первым успехам, Федор посетил на Безымянной явку и через Ивана Чигрина сообщил Ухову о своем местонахождении.
Вернувшись на дачу, он снял со стены запыленную гитару и, распахнув окно, оседлал подоконник.
Выл душный июльский вечер. За забором в пекарне месили тесто, делили его на куски. В печах полыхал огонь, и запах свежеиспеченного хлеба вызывал аппетит. Надвигалась гроза, на горизонте сухо поблескивали зарницы. Федор задумчиво перебирал пальцами семиструнную :
Возмой, туча, ты возмой,Туча грозная, ох ты!Ты пролейся, ты пролейСилен дождичек...
Пекари сгрудились у выхода во двор и слушали.
Ты размой-ка, размочиБелу каменну тюрьму.Бела каменна тюрьма,Эх, раэвалилася...
Старинная русская песня. Ее любил дед Федора, могучий старик Арефий. Пел ее под хмельком, а сейчас она вспомнилась внуку.
Все невольнички из ней.Они разбежалисяПо долям и по горам,По темным по лесам...
Песня лилась широко и вольно, а затем внезапно оборвалась. Молодой пекарь Петрусь восхищенно произнес:
— Ловко барин играет... А слова-то, слова какие!
Барин? Федор и позабыл, что, сняв шляпу, поставив в угол тросточку, он все еще оставался в манишке и визитке. Ох уж эта конспирация!
Скинув пиджак и развязав галстук, он весело ударил по струнам:
— А не сыграть ли вам, хлопцы, гопака? Пляшите, коли не всю силенку потратили на своего Трешина! А то грянем вместе «Славное море — священный Байкал».
Через час Сергеев знал по имени всех пекарей. Развеселый жилец угощал рабочих песнями, а они его — кренделями, сайками и рассказами о жадном хозяине.
В полночь Федор вышел в сад. Черную тишину будил собачий лай, далеко в небе громыхало. Тучи так и не пришли, не напоили сухую землю.
Ветви яблонь цеплялись за плечи Федора, словно не пуская его к сонной реке. Вода мягко плескалась о крутой берег и колыхала лодку, привязанную к столбику цепью. Замка не было. Нащупав в лодке весла, Федор обрадовался. Путь к внезапному отступлению обеспечен. Слева звякнули уключины. Сергеев коротко свистнул, и челн резко повернул к берегу.
