— В Редуте вас плохо кормят, старшина?
Он покосился на меня, заворачивая последний винт.
— Чего?
— Мальчонка не может ружье удержать. Ходуном ходит. Или просто руки трясутся от страха? — Я повернул голову к Евсею и подмигнул ему. Рябое лицо напряглось, рот приоткрылся, показав гниловатые зубы. — Да ты не бойся, гетман, я тебе ничего не сделаю. Хотя зубы надо бы выбить, все равно скоро выпадут.
Старшина отступил, закончив с кандалами. Евсей заорал:
— Ты что сказал? Мальчонка?! Ты… Да я старше тебя буду! Ты — щенок херсонский! Ты уже считай что мертвец, слышишь, отродье?!
Он почти без замаха, но сильно ударил меня прикладом по лицу. Немного выше — и сломал бы переносицу, а так лишь разбил губы в кровь и чуть не высадил парочку верхних зубов. Стены камеры качнулись, в голове громыхнуло, я свалился на край койки, откуда скатился бы на пол, если бы Владий не ухватил меня за плечи.
— Евсей, ты что творишь?! — крикнул Гордей.
— Слышали, что он сказал? Херсонец поганый, тварь! Я его убью!
— Назад! Не трогай его, или нужники всю ночь чистить будешь!
Я не мог понять, почему Евсей так нагло ведет себя. Старшину он не сильно уважал, это было хорошо видно по рябому лицу.
В голове слегка прояснилось, я сполз с койки, подогнул ноги и медленно встал. Владий поддержал меня. Камера снова качнулась, поплыла, кренясь. Темная волна накатила на меня, и я стиснул зубы, пытаясь отогнать ее, не дать накрыть себя с головой, чтобы не вырубиться на глазах у этой троицы.
Одна цепь соединяла лодыжки, другая, прикованная к ее середине, заканчивалась обручами на запястьях, и руки я мог поднять лишь до живота. С губ текла кровь, капала на подбородок и шею, а вытереть — никак.
— Во, хорош! — ухмыльнулся Евсей. Ударив меня, рябой заметно повеселел. — Грозный какой! Где теперь твоя грозность, херсонец, кому продал?
— Заткнись, — оборвал его Гордей. — А ты — наружу, живо!
Я направился к двери. Камера находилась под крышей башни, и меня повели вниз по винтовой лестнице. Старшина шел впереди, часто оборачиваясь, двое гетманов шумно топали сзади, нацелив берданки мне в спину. В железных подставках горели факелы, огонь гудел, дрожал на сквозняке, неровный свет озарял седой затылок Гордея. В кандалах я не мог идти быстро: каждый раз, когда нога опускалась на следующую ступень, цепь тянула руки книзу. Железо лязгало о камень, сзади доносилось сиплое дыхание. Старшина то и дело машинально ускорял шаг, должно быть, хотел поскорее доставить меня куда приказано, но оглядывался и притормаживал.
— А пошустрее не можешь, улитка херсонская? — рявкнул Евсей над ухом. — Э, а что это у тебя за раны на затылке? Едва зарубцевались… Кто это над тобой поработал, Альбинос, хотел бы я тому человеку руку пожать!
Я не обращал на него внимания. Кровь из разбитых губ уже не текла, но я хорошо ощущал ее соленый вкус.
— Быстрее топай, говорю!
В спину ткнулся ствол.
— Евсей! — заорал старшина, в очередной раз оглянувшись. — Я сказал не трогать его!
Рябой что-то буркнул в ответ, но ружье опустил.
Вскоре мы очутились на озаренной факелами крыше древнего здания, служившего основанием Редуту. Здесь стоял барак, пара домиков и в центре высоченная решетчатая мачта, вокруг которой суетились люди. На ее вершину, цепляясь за поперечные штанги, карабкался человек.
К дальней угловой башне, куда направлялся старшина, подплывал дирижабль с шаровидной емкостью, совсем непохожий на термоплан Чака. Когда летающая машина прошла над частоколом, с открытой палубы сбросили канат, и следом донеслась команда: «Швартовый принять!» Я вздрогнул, когда из мутного болота моей памяти на поверхность, будто пузырь, всплыло слово: небоходы.
И следом за ним гроздью выскочили другие пузыри-воспоминания: Гильдия, дирижабли и авиетки, пилоты в кожаных бриджах, куртках, облегающих шлемах и круглых очках. Во всей Пустоши только Гильдия небоходов владеет летающими машинами. Пузыри лопались в голове с почти слышными хлопками, наполняя сознание смутными картинами, быстро сменяющими друг друга. Небоходы покупают у гетманов чензир — особое вещество, которое вырабатывают на заводе Инкермана из добытой в каменоломнях породы. Когда оно застывает, то становится эластичным, крепким и огнеупорным. Гильдия пропитывает чензиром газовые емкости, гондолы летательных машин и отливает из него опорные колеса для авиеток.
Пройдя через дверной проем, мы очутились на винтовой лесенке внутри башни. Я решил, что меня сопроводят наверх и посадят в дирижабль, но старшина направился вниз, под крышу древнего здания. Миновав несколько ступенек, он снял с шеи тяжелый ключ. Лязгнула решетка в конце лестницы, Гордей вытащил из скобы в стене факел и шагнул в проем.
Оказавшись в темном коридоре с двумя рядами заколоченных дверей, я остановился.
— Шагай! — тут же донеслось сзади.
Старшина оглянулся, поднял факел выше.
— Чего встал?
— Куда мы идем? — спросил я.
— Шагай, гниль! — Евсей горячо задышал мне в ухо.
— Просто иди за мной, Альбинос, — устало произнес старшина.
— Куда вы меня ведете? — повторил я.
Евсей шумно выдохнул, Гордей сказал: «Нет, стой!» — и кулак рябого обрушился на мой затылок. Я свалился под стеной, сильно ударившись лицом. Шею и позвоночник прострелила боль, в груди будто что-то лопнуло. Сцепив зубы, тяжело дыша, я перевернулся на бок и как в тумане увидел три пары ног перед собой. Одна приплясывала.
— Евсей, тупая башка! Оставь его!
Удар остроносым сапогом под ребра вышиб из меня воздух, и тогда старшина толкнул рябого в грудь, отбросив к стене.
— Владий, помоги ему встать. Евсей, а ты слушай!
— Не прикасайся ко мне, старшина!!
— Евсей, мутант тебя побери! Я сказал: слушать! Молчать! Радой клянусь, еще раз его тронешь — на всю ночь в нужники отправлю! Я не тучу, понял?!
— Не посмеешь, Гордей, — прозвучало в ответ. Ясно было, что рябой ничуть не раскаивается: голос его переполняло шальное злобное веселье. Я все не мог понять — кто лее он такой, этот Евсей, почему так уверенно себя ведет?
Владий помог мне подняться. Зрение прояснилось, хотя подбородок ныл, будто по нему съездили дубинкой. Языком я потрогал один из нижних зубов — он шатался.
— Идем, — сказал Гордей.
Я привалился плечом к стене, плюнул кровью им под ноги и спросил:
— Куда вы меня ведете?
— Старшина, ты слышишь?! — тут же взвился Евсей, замахиваясь, но Гордей отпихнул рябого от меня.
— К коменданту, Альбинос! К Якубу, коменданту Редута, главе Дома Гантаров. Этот ход ведет в его башню. Он ждет. Идем, или тебя отволокут туда.
Странное дело — старшина, кажется, сочувствовал мне, во всяком случае, в голосе его не было злости. А ведь назвал меня этот рябой «проклятием Инкермана». Интересно, что я натворил, чем так настроил против себя гетманов?
Ноги немного дрожали, челюсть ныла. Когда я отвалился от стены и медленно зашагал по коридору, Гордей, обогнав меня, снова возглавил нашу небольшую процессию.
— И что хочет от меня комендант Якуб? — спросил я.
— Ты поговори! — донеслось сзади. — Зубы целы еще?
— Пасть закрой, Евсей! — рявкнул старшина.
Коридор закончился дверью, перед которой стояли двое охранников.
— К Якубу, — сказал Гордей, и один из них толкнул дверь, за которой открылась ведущая вверх лестница.
— Он ждет.
Лестница закончилась еще одной дверью, из-под которой лился яркий свет.
— Не шевелись, Альбинос, — негромко сказал старшина.
Владий встал возле двери, повесив берданку на плечо, рябой остался у меня за спиной. Гордей оглядел меня, пробормотал: «Евсей, урод!» — достал грязный платок, обтер мое лицо и шею от крови. Постучал, из комнаты донеслось что-то неразборчивое. Старшина ступил на порог и доложил:
— Пленного привели.
— А! Так-так, давайте его сюда.
— Нам тоже?
— Нет, снаружи стойте. И дверь затворите!
Гордей кивнул подчиненным.
— Слышали? Здесь дежурить. А ты входи. — Он открыл дверь шире.
Владий остался невозмутим, Гордей смотрел с легким, едва уловимым сочувствием. Я оглянулся — Евсей насмешливо щерился, облизывая губы. Лязгнув цепями, я боком прыгнул к нему, выставив плечо, сильно толкнул в грудь.
Гордей от неожиданности крякнул, Владий схватился за берданку. Евсей заорал, падая по ступеням. Что-то хрустнуло, он завизжал.
Прыгнув обратно, я проскользнул мимо замешкавшихся гетманов и нырнул в дверь.
* * *
Сквозь потолок доносилось гудение ветряка. По всей комнате ярко горели лампы, и свет их ослепил меня. Дверь захлопнулась. Сделав несколько шагов, я остановился посреди кабинета, прикрыв глаза.
— Так-так-так… Что там за шум был, перед тем как вы вошли? — глава Дома Гантаров говорил быстро, слова почти сливались. — И что это с вашим лицом?