поселение на пути Кима, от чего он нервничал. До сих пор им удавалась идти безлюдными тропами и обходить сторон все жилища, посещение которых не входило в их планы.
Оживление у баркасов тот час прекратилось, как только на пристани показалась их троица. Детвора с визгом удрала, испугавшись дракона. Рыбаки же просто выжидательно молчали, прекратив работу. На их лицах отнюдь не было страха, но была напряжённая настороженность, которая несколько смягчилась, после того как они выслушали сначала Кима, а потом Уриха. Один из рыбаков, в закатанных до колен штанах, из которых торчали крепкие, загорелые, босые кривые ноги, подошёл ближе на пару шагов.
— Баркас, значит… До Аглера полста миль будет… Да пройти в обход патруля… Дело сложное! — заговорил он, щурясь, и явно набивая себе цену. — Что предложите?
— Это устроит? — Ким показал новенькую золотую монету, сверкнувшую маленьким солнцем в его ладони.
— Меня бы устроили твои белые зубы, но это тоже сойдёт, — ответил рыбак, и вся его братия шумно загоготала и снова продолжила заниматься своими делами, уже не обращая внимания на чужаков. Поручившись, он отошёл и крикнул, хромая к своему баркасу: — Надо сейчас отчаливать! Погода портится.
Глава 6
Король Иерхейма лежал на горячем песке и не мог поверить своему счастью — Гаттерсварра была позади, опасности были позади (тьфу-тьфу-тьфу, не сглазить), остались ещё маленькие шажочки и он, наконец, узнает правду. А сейчас он в краю прекрасных лотосов, в цветущем раю, в Каргардии. Во всяком случае, так говорит Урих. Пока что ни лотосов, ни цветущих садов отсель было не видать. Кроме бирюзового Лезарского моря был ещё белый песок. Ну вот, собственно, и всё. Пустыня.
— Урих, а где гивеи с гуавами?
Урих наводил красоту: намывал свои крылья, выскребал грязь из-под когтей и полировал песком чешую.
— Ой, будут тебе гуавы! Ну, почти. Погоди немного, величество. Мне надо прилично выглядеть. Меня тут каждая летучая собака знает! — он покрутился, пытаясь себя осмотреть, и обратился к Эмме: — Сударыня, ну как вам? Я хорош?
— Вполне!
— Прекрасно! Тогда извольте занять места — мы отправляемся к Мудрой Берте!
Эмма просидела на спине дракона весь путь из Аглера в Каргардию — в этом, знаете ли, нет ничего сложного, знай себе держись да не спи. Вот только ноги и спина болят с непривычки… Сейчас бы теплую ванну!.. А после м-м-ма-с-с-са-ж-ж-ж…
— Эмма! — Ким прервал её фантазии. — Нам пора.
Ким уже смирился с тем, что всю дорогу будет смотреть на песок, но не тут-то было. Белый песчаный пляж быстро закончился и превратился в нечто совершенно другое.
Эх, до чего же дивно было всё вокруг!
Миллиона зелёных оттенков поля, сады и реки, озера синие, голубые, зелёные, жёлтые и даже розовые. Роскошные вычурные дома и маленькие яркие домики драконов имели свою особенность — летающие жители Каргардии по большей части видели только крыши домов, так что каждый хозяин, не без хвастовства, считал своим долгом раскрасить и украсить свою крышу поинтересней.
Урих летел как можно ниже, едва не задевая цветущие деревья в садах и огородах, попутно успевая здороваться с теми, кто его видел.
Они приземлились у дома с забавной шестиугольной крышей с бубенчиками.
Ким помог Эмме спешиться, и теперь они с интересом наблюдали как Урих, отряхнувшись, дёрнул за шнурок, который висел над ступенями к веранде.
Раздался мягкий, но громкий дзынь, и на веранде появился грузный дракон в очках и белом фартуке.
— Тётушка!
— Малыш Урих!
А дальше был радостные ахи, охи, и прочие муси-пуси давно не видевшихся родственников.
— Это твои друзья? — тётушка Берта поправила очки и, улыбаясь страшной пастью, умильно смотрела на Кима и Эмму. — Отчего ты так долго не приезжал, малыш? Совсем забыл свою тётушку! — она качала головой, изображая грусть.
— Я думал, что ты сердишься на меня.
Тётушка прижала лапки к сердцу:
— Нет, вы подумайте, каков негодник! Так думать о своей тётушке! Да я уже давно простила тебя! Ну, огрела пару раз половником, ну так ведь за дело! Представьте, как-то наш Урих нализался бражки и кутил всю ночь — спалил мне два амбара…
— И мельницу.
— И мельницу!
— Это был День Урожая. Праздник! — Урих смущённо оправдывался. — Я проигрался в кости твоему сыну и… Не помню. Так давно это было!
— Ха-ха! Он у нас такой шалун! — тётушка шлёпнула Уриха по животу. — Ну что же мы стоим? Идёмте к столу!
— Тётушка, дорогая, мы к тебе по делу.
— Кушать, кушать! А после о делах! Помогите-ка мне стол накрыть в саду.
Эмма сидела как во сне: перед ней тарелка с золотой каёмочкой, в которой она ломает вилкой и ворошит в масле вареники с вишнями, напротив неё трещит без умолку парочка драконов, рядом с ней хихикает Климент Такой-то Такой-то король… Ещё недавно, до всех этих событий, ей казалось, что она почти придумала как забыть его, навсегда выкинуть из своего сердца, а тут вдруг такое… здрасьте вам!..
Ким спросил Уриха, когда тётушка уколыхала в дом.
— А почему она Хранитель Чаш? Это что за чаши такие? Суповые?
— Тс-с! Не шути, — Урих погрозил когтем. — Это волшебные Чаши. Они поют. И песня их может и убить, и вылечить… Они… О! Тихо! Кажется, тётушка зовёт тебя. Да! Ступай к ней.
С Кима почему-то быстро слетело желание ёрничать. Он подходил как неуверенный студент к Мудрой Берте, которая ждала его у открытой двери в сарай.
Сарайчик оказался с секретом. Внутри была ещё одна дверь, а за ней — долгий и пологий спуск под землю. Мудрая Берта шла впереди с фонарём.
Ким был уверен, что они всё время шли вниз, но каким-то образом они вышли к маленькому озерцу с водопадом. Наверху голубело небо, плыли облака. Всё пространство вокруг было занято белой дымкой.
— Присядь, я сейчас, — сказала Мудрая Берта, усадила Кима на большой черный камень и скрылась в тумане.
Скоро она вернулась с металлической чашей. Она держала его левой лапой-рукой, а в правой она держала деревянный пестик. Мудрая Берта промычала какой-то мотив и ударила пестиком по чаше. Послышался звонкий «бум-м-м».
— Я знаю кто ты. Я знаю, зачем ты пришел. И ты получишь это. Но прежде я хочу проверить, чиста ли твоя душа. Я не хочу марать себя помощью тем, кто этого не достоин, — она говорила совсем не тётушкиным голосом, отчего было жутковато. — Это Поющая Чаша. У меня их много, и каждая поёт свою песню. И эта песня всегда отзывается в сердцах и живых
