Когда я, автор, пишу эти строки, в ушах моих вновь оживает ночной телефонный звонок и знакомый глуховатый голос произносит с отчаянием и страхом: «Я умираю, это все!» Нина Георгиевна ушла спустя несколько дней после этого звонка. В последние месяцы ее жизни мы съездили вместе на Южное (кладбище в черте города Перми. – Прим. ред.), на могилу Терпиловского. Я приносил в квартиру на улице Газеты «Правда», по звонкам хозяйки и без таковых, картошку или хлеб, молоко. И между нами продолжались нескончаемые разговоры о Генри. Ее дорогом «Генриховиче», как называла она порой мужа. (А он обращался к жене Нуся, а то и Мэм.)
Супруги Терпиловские
Подруга была достойна своего великого спутника. История будет неполной, если я не упомяну о том, что и на финальном отрезке жизненного пути эта бесподобная женщина оказалась способна на нестандартный поступок. Резкие действия вдовы не всегда были продуманны. Не все пошло впрок. Нина Георгиевна, распределяя архив Терпиловского, разругалась с одним архивным учреждением, часть ценных документов вообще исчезла неизвестно куда. Бесценное собрание в итоге оказалось распыленным, разрозненным, а частично и просто погибло.[1]
Последнее ее волеизъявление касалось замены мемориальной доски, установленной на доме по улице Газеты «Правда», 3. Первый вариант доски, созданной известным скульптором Николаем Хромовым, получился очень выразительным, исполненным символизма: фигуру человека с дирижерской палочкой обрамляли с двух сторон мраморные колонки. Творец в тисках времени… Но именно эта «стиснутость» и не глянулась вдове; больше того, эта метафора мешала ей жить, она отравляла ее существование!
Мемориальная доска Г. Терпиловскому.
Первый вариант.
Автор Н. Хромов
И Нина Георгиевна начала действовать. Она повела наступление в своем стиле, решительно и массированно. Через властные структуры, через газету. (Чуть не поссорилась со мной, писавшим на ту же тему, но потом все же сменила гнев на милость, пригласив в созданный ею же «художественный совет».) Много ценного продала, но средства на новую доску все же изыскала…
Новая доска получилась неплохой, хотя и достаточно традиционно решенной (автор В. Скрыльников). Надеюсь, не пропадет и прежняя мемория, так и не успевшая «постареть». Образ, найденный Н. Хромовым, можно разместить на здании бывшего Дворца культуры имени Свердлова (ныне городской Центр культуры имени А. Г. Солдатова), в котором работал композитор, – он по соседству.
Вот только жаль, что улочка так и не получила имя Терпиловского, хоть и была переименована (теперь она носит имя авиаконструктора Павла Соловьева). Но до новых разочарований Нина Георгиевна уже не дожила.
С нее хватило и того, что ей довелось испытать. Судьба-злодейка устроила под занавес жизни еще одно испытание. Так уж вышло, что у подруги композитора не сложились отношения с ближайшим другом и соратником ее «Генриховича» – с Аркадием Котлярским. Не испытывали они симпатий друг к другу, ну что тут поделать. Дело житейское. Получилось так, что на закате жизни вдова вынуждена была защищать свою любовь. Фактически она отстаивала смысл, цель всей своей сознательной жизни.
Примерно через полгода после смерти Терпиловского в опустевшую, молчаливую квартиру в доме на улице Газеты «Правда» пришло письмо из Ленинграда, от А. М. Котлярского. Прочитав его, вдова чуть не потеряла сознание…
«…Ваше письмо заставило меня пересмотреть свое отношение к Вам. До сих пор я считал Вас не женой, а сожительницей Генриха, т. к. слишком большая интеллектуальная пропасть разделяла вас. Отдавая должное Вашему участию в лагерной жизни и судьбе Генри, я понимал, что чувство его благодарности являлось одной из причин вашей совместной жизни в последующие годы. Таково мое мнение. Ваше гневное письмо – я не стыжусь в этом признаться – кое в чем меня переубедило.
Да, я виноват перед памятью о друге, но виноват совсем не в том, в чем видите Вы! Зависть? Какая может быть зависть у живого к покойнику? Это глупость! Я не написал о нем ни строчки, не могу выжать из себя. Но Вы натолкнули меня на эпизод (эпизод с приездом утесовского оркестра в годы войны в лагерь, где отбывал наказание Терпиловский. – В. Г.). Возможно, это поможет, хотя мне трудно сейчас писать вообще, а о нем – в частности.
Номер счета я сообщил в клубе. А. Котлярский».
(В своем письме вдова просила передать всем ленинградским знакомым номер счета для сбора средств на сооружение мемориальной доски.)
Поле долгих раздумий, бессонных ночей (только кофе и сигареты, кофе и сигареты…) Нина Георгиевна написала ответ, в котором постаралась избежать гневных ноток и вообще всяких эмоций, хотя это и не во всем ей удалось.
«Аркадий Михайлович! Нельзя не согласиться с Вами в оценке наших с Генри интеллектов, они, бесспорно, глубоко различны. Но коль скоро речь пошла о сравнении, то и Ваш далек от интеллекта Генри.
Сознавая разницу, я не однажды предлагала Генриху со мной расстаться. Он неизменно яростно это отвергал. Что же удерживало его? Если это было только чувством благодарности, оно давно могло бы иссякнуть и высохнуть, как вода в ручейке, вокруг которого срубили все деревья. Чувство благодарности, как я полагаю, не из долговечных, если оно не пополняется другим.
Что же им руководило, какое чувство он испытывал, если после встреч с женщинами с более высоким интеллектом, нежели мой, он оставлял их, возвращаясь ко мне? Может быть, Вы сможете объяснить этот феномен. Разрешаю Вам это и охотно выслушаю Вас.
Назвав меня «сожительницей», Вы имели целью унизить и оскорбить меня. Увы! Вы не достигли желаемого. Сожительницами именуют женщин, не состоящих в браке, юридически оформленном. Я же носила и ношу его фамилию, следовательно, я его жена. Теперь, к великому моему горю, вдова… Желаю здравствовать и быть счастливым.
P. S. Вы последний из могикан и – если есть сердце – обязаны хранить память о своих друзьях, ибо «человек жив до тех пор, пока о нем помнят». Да продлит Господь наши дни».
В ответном письме старый друг Генриха Романовича, действительно «последний из могикан», только извинялся, сославшись на то, что сжег все письма и Генриха (Гарри, как он его называл), и жены, и сына, также ушедших из жизни.
«…У меня состояние полной опустошенности, я потерял интерес к прошлому, к настоящему… Воспоминания о друге какие-то разорванные, отдельные клочки, моменты, чаще всего всплески остроумия, какие-то фрагменты. Не знаю, что со мной? Похоже на депрессию. Кроме того, болен, как никогда раньше… Так что виноват. Я вышел из игры.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
