«…У меня состояние полной опустошенности, я потерял интерес к прошлому, к настоящему… Воспоминания о друге какие-то разорванные, отдельные клочки, моменты, чаще всего всплески остроумия, какие-то фрагменты. Не знаю, что со мной? Похоже на депрессию. Кроме того, болен, как никогда раньше… Так что виноват. Я вышел из игры.
Прошу простить меня. Возможно, отдохну, поправлюсь и напишу о своем друге. Мне звонили с Пермского ТВ, просили воспоминания. Я сказал, что болен и могу надеяться только на будущее. Вот, Нина, и все. Аркадий. 15.2.1990».
Нина Георгиевна также поняла, что – все. Воспоминаний она так и не получила. Ленинград замолк для нее навсегда. Свой ответ последнему другу Генриха Романовича вдова написала прямо на обратной стороне письма Котлярского. И это был не черновик, Нина Георгиевна все переписала набело – стало быть, она оставила столь сокровенные признания и выстраданные мысли для того, чтобы мы их прочитали. Папку с перепиской вдова передала мне лично.
Значит, мы можем, должны воспринимать ее последние слова как своего рода завещание. Завещание беречь свои чувства.
«Чеченец»
Легенда о создателе гимна города Грозного
…Однажды я пришел навестить могилу Терпиловских на Южном кладбище (было это года два спустя после смерти Нины Георгиевны) и был поражен картиной, открывшейся в тихом кладбищенском уголке. На траве возле свежих могил, на оградках сидели парни в пятнистой форме, в руках – стаканчики. А напротив того ряда, где упокоились композитор с женой, появился новый ряд свежих захоронений – восемь пермских омоновцев, те, что погибли в марте 1996-го в Чечне, в Грозном.
И не знали их товарищи, пришедшие помянуть «чеченцев» (так называют теперь на Руси воевавших на Кавказе, по аналогии с «афганцами»), что композитор, похороненный здесь, тоже мог бы, наверно, называться «чеченцем».
Два года отработал Терпиловский в Грозном. Написал там массу музыки, стихов и даже создал нечто «гимническое» под названием «Это – Грозный!». На Кавказ Терпиловские попали сразу после освобождения Генриха Романовича. Почти случайно: его пригласил сюда друг, человек, который буквально спас в лагере музыканта, превратившегося уже к тому времени почти в доходягу, – Павел Дудин. Композитор отбывал наказание в городе Свободном на тяжелых земляных работах, страшно голодал. От него остались кожа да кости. А Дудин, к тому времени (1943 год) уже расконвоированный, устроился снабженцем в лагере. Он подкормил Терпиловского и добился его перевода на авторемонтный завод.
Павел Дудин.
Грозный, 1954 год
Нельзя сказать, что жизнь в тех краях была тогда малиной. Бытовые условия скверные, жили «молодожены» прямо в комнатушке ДИТРа, Дома инженерно-технических работников, куда недавнего зека взяли руководителем джаз-оркестра. И он с головой погрузился в работу.
Спрос – налицо, а уровень, предложенный новым дирижером и композитором, был достаточно профессиональным. Терпиловский, что называется, вписался в будни рабочего города, оставшегося после депортации чеченцев почти без коренных жителей.
– Мы прожили в Грозном с 46-го по 48-й годы, – вспоминала Нина Георгиевна. – Город был грязный, новые промыслы, старые промыслы – все вокруг нефти крутилось. Неуютный город, но культурная жизнь была и в нем. Мы ходили на концерты Александра Вертинского, вернувшегося в Россию, братьев Покрасс, с которыми Генри был хорошо знаком; они находились на вершине славы, лауреаты Сталинской премии и проч. А ведь как ярко начинал и Генри до войны! Соловьев-Седой давал ему свои песни для первого исполнения, Шостакович также выделял Терпиловского…
Не все из своих написанных в грозненский период произведений композитор включил в позднее составленный им список. С десяток песенок, «Марш нефтяников», созданный на слова местного поэта Юрия Звягинцева, да пара политико-музыкальных памфлетов, довольно бойких по стилю («Стесняться нечего – здесь все свои»), – вот, собственно, и все, что прошло взыскательный авторский отбор.
А что же исполнялось тогда на концертах джаз-оркестра? В 1948 году отмечали 130-летие основания Грозного, поэтому часто звучали гимн города, песни, посвященные ему. Первое отделение одного из концертов начиналось с сюиты из песен композиторов, лауреатов Сталинской премии, в музыкальной обработке Г. Терпиловского, «не-лауреата». В общем, дань времени отдавалась сполна, иначе было нельзя. Эта самая дань ощущается и в заметках члена жюри смотра самодеятельности нефтяников Г. Терпиловского, напечатанных в газете «Грозненский рабочий».
Г. Терпиловский с товарищем по работе в ДИТРе.
Грозный, 1948 год
А в своих текстовках он писал тогда:
Споем сегодня мы по правуВ кругу друзей в вечерний часПро нашу мирную державу,Про боевую нашу славу —Играй по-праздничному, джаз!
И швец, и жнец, и на дуде игрец, он частенько сочинял и конферанс. Глаз невольно останавливается, спотыкается, когда на пожелтевших листках читаешь строки «о самом большом садоводе, о самом любимом и мудром, о Сталине песню споем». Песня-то была Вано Мурадели, но предложение спеть исходило от «много-терпиловского», который к тому времени, конечно же, все понимал (что подтверждает его стихотворная «Лагериада» – см. Часть 3), к «садоводу» относился соответственно его заслугам. Но приходилось приспосабливаться и бывшему зеку…
Программа концерта джаз-оркестра
В оправдание этого «заказного стихоплетства» можно только сказать, что плохо у Генриха оно получалось. Просто из рук вон. И рифма стерлась до безобразия, и легкость улетучилась, и ритм подозрительно захромал. Никогда бы не подумал, что автор озорной «Лагериады» или проникновенных любовных виршей – тот же самый человек, который «настрогал» ура-патриотические, на живую нитку скроенные сочинения. И все же они являлись на свет, и это помогает нам лучше понять, в каких ситуациях оказывался творец. Сравнение всегда полезно.
Но на концертах популярного оркестра «на второе», после антракта, всегда выдавалось нечто раскованное. Начиналось, например, с фантазии на темы вальсов Штрауса в обработке все того же Г. Терпиловского. Кстати, и «на третье», под занавес, оркестр исполнял «Прощальную песенку джаза ДИТРа», слова и музыка – руководителя коллектива.
Там были такие слова:
Если развлекли мы васИ весельем, и искусством,То, смыкая веки глаз,Не забудьте вспомнить нас —Заводской веселый джаз.
В том-то и секрет, что была в этом гибком и в то же время несгибаемом, как оказалось, человеке тайная жизнь – жизнь свободной души.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
