омлет, ветчина, жареные грибы, копченые колбаски… Когда эта гора стала выглядеть совсем уж неприлично, опекун ловко выхватил из моих пальцев
мою вилку, воткнул ее в жареную колбаску, поднес ко рту и откусил.
– А я? – шепнула я, впервые за завтрак решив подать голос.
С невозмутимым видом эльф этой же вилкой, освободив от колбаски, наткнул грибочек, поднес к моим губам, дождался, пока я приоткрою их, и засунул еду мне в рот.
Моррис практически умер от смеха, сидя напротив нас. Но мудро умирал молча. Выдержке же лорда Луиса, конечно, можно только позавидовать. Но лучше не нарываться.
Я предприняла попытку по-тихому сбежать, начала сползать со стула, но была остановлена резким:
– Сидеть! – А когда я замерла: – Завтракать!
Обеда я боялась. Слуги и Моррис предвкушали. Опекун… кх-м… Он сбежал в мастерскую и работал до ужина, не показываясь нам. Ожившая посуда исчезла, припрятанная где-то. Но слуги сверкали глазами от любопытства. Кажется, никогда еще особняк Луиса Фарфорового не был так оживлен.
Я с нетерпением ждала ответа леди Илоны в ее колонке. Но, увы, она отвечала строго по порядку и, вероятно, передо мной еще куча девиц со своими вопросами.
Пришлось развлекать себя самостоятельно и искать пути охмурить опекуна. Начать, вернее продолжить, я решила с оживленной статуи у ворот. Стоял там такой… красивый… немножко голый юноша. Все самое интересное он прикрывал прижатым к себе музыкальным инструментом.
Я посчитала, что это прекрасный объект для оживления. Заодно клиентов будет приветствовать. Но сначала я выпросила у Морриса краски. Он думал, что масляные для пейзажей, посетовал, что холста-то и нет, надо покупать. Но я просила другие, для строительных работ. И вот как раз они-то нашлись. Всегда, в любом хозяйстве, есть краска для стен, крыши, ставень, окон… Ведь дом круглый год требует мелкого ремонта. Моррис собственноручно выдал мне запрашиваемое – несколько банок краски разных цветов и кисти разной толщины.
– Скажи мне, юное чудовище, что ты собираешься вытворять? Мне нужно морально подготовиться и выпить успокоительное.
– Я не юное чудовище! Я – Юна!
– О да! Так что? А хотя нет! Не говори! А то Луис посчитает меня твоим подельником и заставит отрабатывать. Я ничего не видел, ничего не знаю!
– Да я красиво хочу сделать, – неуверенно протянула я. – Вам понравится, правда.
– Не сомневаюсь! Трепещу! Предвкушаю! Дерзай, юное дарование! – благословил он меня на подвиги. – Стремянка нужна?
– Да, – подумав, поняла я.
Я вложила всю душу, украшая обнаженного мраморного юношу с ли́рой[3]. Но раскрасить его, словно куклу, было бы слишком уныло, неинтересно и недостойно великого таланта Луиса Фарфорового. Я проявила фантазию и весь свой художественный вкус. Ну, уж какой был.
Лицо статуи украсила яркая молния, перечеркивающая одну сторону по диагонали от линии волос, через правый глаз и к левому уголку губ. Лира стала яркая и радостная. Упавшее к ногам одеяние тоже обрело краски. А вот что делать с телом, пришлось поломать голову. Но, поразмыслив, я изобразила татуировки степных орков. Только у орков они черные, а у моего творения черный контурный рисунок, а сердцевина – красочная. Смотрелось на удивление гармонично: изящный гибкий музыкант-бунтарь.
Осталось оживить. Ну, я и оживила. Статуя встрепенулась, потянулась, не стесняясь наготы отодвинула лиру от… того, что прятала, раскинула руки в стороны. Наклонилась. Подвигала плечами. Мраморный юноша вернулся в исходную позу и глубоким чарующим баритоном спросил:
– Что тебе спеть, очаровательное дитя?
– Я не дитя, мне уже восемнадцать, – насупилась я. Нет, ну а чего он?
– Песню дев гор? – проникновенно спросил он, словно не услышав меня. И запел…
Я так заслушалась, что не успела сбежать и спрятать следы преступле… творчества. Меня застукал опекун. И услышала я его издалека:
– Юна! Да чтоб тебе замуж скоро выйти! – заорал он, узрев непотребство, сотворенное с его статуей у входа.
Меня что-то укололо под лопатку. Опекун меня проклял?! Я выпучила глаза, потеряла равновесие, начала падать со стремянки, на которой стояла с кистью и ведерком краски в руках.
– Мама! – запищала я, заваливаясь и понимая, что сейчас грохнусь о землю.
И таки грохнулась. Но на руки опекуну, который снова меня поймал. Но только меня. Потому что взлетевшее вверх ведерко с оранжевой краской в воздухе перевернулось и щедро плеснуло свое содержимое на меня, на лорда Тейлза, на имевшего глупость в этот трагический момент подбежать к нам Морриса, ну и на каменного музыканта. Но последнему достались лишь жалкие оставшиеся капли, усеявшие его мелкой моросью. Оранжевой.
Красиво вышло.
Музыкант пел и играл нам в спины, пока опекун, печатая шаг, с каменным лицом нес меня в дом. А я молчала, обнимала его за шею и сопела в ухо. Неловко вышло…
За сеанс творчества мне ничего не было, никакого наказания. Но на следующий день посыльный доставил мольберт, холсты на рамах и коробку с масляными красками. Намек я поняла.
А леди Илона все не давала мне совета, как же охмурить опекуна. Плохо, ведь он рискует не дожить до свадьбы, пока я своими неумелыми потугами пытаюсь привлечь его внимание.
Леди Илона молчала, на мое письмо не отвечала, а вот статья о том, что Луис Фарфоровый снова создал шедевр и нечто невероятное, появилась на следующее же утро. Газетчики свой хлеб едят не зря, эти проныры уже успели увидеть нашего музыканта. Надо ему имя дать, что ли, а то неловко.
«Экстравагантный Луис Фарфоровый, любимчик публики, творец дивных шедевров, снова удивил столичный избалованный искусством и творчеством народ. Не успели мы еще отойти от созданных им живых предметов сервировки, которые поют вам песни во время чаепития и помогают скрасить отдых за рюмкой арманьяка, как новая скандальная и роскошная выходка. Вы еще не проходили мимо особняка лорда Тейлза? О-о-о, поверьте, вы многое потеряли. Мраморный музыкант, талантливо раскрашенный в дичайшие и невероятные орнаменты, сыграет вам на лире и споет.
И что же? В столице новая мода, введенная Луисом Фарфоровым? По непроверенным слухам, ему помогает юная леди, которую лорд обязался опекать до совершеннолетия или до ее замужества. И если это ее помощь, то скоро Луису Фарфоровому стоит ждать вереницу предложений руки и сердца его подопечной. Кто же не захочет жениться на столь одаренной леди? Или же наш волшебник и творец шедевров никому не отдаст такое чудо?»
Я с ужасом дочитала статью. Жутко расстроилась. Всплакнула даже. А как же сказать, что я красивая? Нет, ну понятно, я рыжая и конопатая, не то что наша королева. Но я ведь тоже хорошенькая.
