— Аня? — удивленно вскинул он брови, а глаза тут же стали какие-то шальные.
Никогда его таким не видела.
Я повисла у него на шее, спеша исправить свое бесцеремонное вторжение нежностью.
— Темочка, прости, что без звонка. Я звонила, но…
Не договорив, я поцеловала его. Не было больше сил. Руки Артёма поднялись как-то механически, обняли меня. Но уже через мгновение он стиснул так, как я привыкла ощущать. Крепко, неистово. Он прижал меня к двери и стал целовать.
— Анечка, сладкая, что же ты делаешь? — простонал он, потянув вниз молнию моей шубки. — Мне нужно уходить. Срочно. А ты…
Он ругался, кажется, но так ласково, что я принимала его сетования за комплименты. Лучшие комплименты.
— Ты мне так нужен, Тем. прямо сейчас… Я мимо шла и…
— Тшшш, — зашипел он мне в шею. — Я знаю, моя хорошая. Все знаю. Хочу тебя. Так сильно….
Он лихорадочно шарил рукой под моей юбкой, задирая ее, отодвигая в сторону трусики. Я цеплялась за его плечи, всхлипывая от волнительного предвкушения. Он хочет прямо здесь? Сейчас? Вот так — у двери. Боже, это круто.
Но я быстро начала сомневаться в крутости происходящего, потому что Тема совсем не озадачился прелюдией. Оказывается, трусики мои он отодвинул не для ласк, а чтобы сразу ворваться внутрь.
Я вскрикнула от неожиданности, а он, похоже, посчитал это за знак одобрения и стал толкаться вверх и вперед с неистовой силой, словно пытался выбить из меня дух. Мне это совсем не нравилось, но он хрипел и стонал, бормоча:
— Аня, чума какая-то. Ау, как же круто.
Мне стоило сказать ему, что не круто. Вот ни разу, но я смолчала, решив потерпеть. Пришлось кусать губу и зажмуриться изо всех сил, чтобы не портить ему удовольствие. Я же сама пришла.
Но последний мощный толчок отозвался такой болью, что я не выдержала и захныкала:
— Пожалуйста, хватит… Тёма… Больно.
Он замер, но не потому что я попросила, а просто закончил. Я оттолкнула его, встретив недоуменный безумный взгляд. Мне было все равно, лишь бы избавиться от этой боли. Она вроде бы утихла, но не исчезла совсем. Я схватилась за живот, согнувшись.
— Ань… — позвал Артем, придя в себя.
Я, к сожалению, никак не могла начать мыслить трезво, но пришлось, потому что дверь за моей спиной отозвалась скрипом ключа в замке. Артём тоже это услышал и быстро натянул джинсы, одернул мою юбку, запахнул шубу. Я мельком увидела в зеркале смазанную на щеки помаду, бардак в волосах и свой шальной взгляд. Ох, и так все понятно.
Тёма отодвинул меня от двери, заметался, вцепился руками в волосы, и я поняла, что он на грани панической атаки. Ощущение было, что он готов выпрыгнуть в окно. Или выкинуть в него меня. Почему?
Ответ мне дал женский голос.
— Ненавижу проклятые автобусы. То они еле ползут, а этот гнал, как проклятый, едва границу проехали. Тёмик, ты дома?
В прихожую вошла девушка, бросила ключи на полку хозяйским жестом, устало улыбнулась Артёму. Он ответил кислыми попытками растянуть губы, прозаикался:
— С-света… так быстро. Ты же…
И тут она увидела меня, смерила взглядом, вежливо поздоровалась.
— Привет. У Бори новая подружка? Или…
Она оценила мой вид, посмотрела на Артема.
Нам всем троим стал одновременно очевиден полный звездец ситуации. Как ни странно, но я первая среагировала. Наверно, я уже была в режиме Армагеддона из-за боли в животе. Не дожидаясь разборок, не утруждаясь оправданиями, я рванула со всех ног в открытую Светой дверь, едва не скатилась по лестнице, пренебрегая лифтом.
Я бежала прочь, размазывая по лицу слезы с тушью, захлебываясь колким морозным воздухом. Бежала, пока ноги слушались, пока не выдохлась. Я села на лавку во дворе незнакомого дома, пытаясь успокоиться. Какое там. А живот, который вроде бы прошел, снова резануло болью. Пояс юбки стал мне тесен. Я сунула руку под шубу и поняла, что меня словно надувает изнутри.
От страха и боли я снова заревела. Карьеристка и деловая женщина во мне моментально сдохли. Осталась лишь оболочка, а внутри квашня квашней.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Девушка, с вами все в порядке? — спросил мужчина с пакетом из супермаркета, который подошел к подъезду.
— Да, нет… Не уверена. Скажите, пожалуйста, какой здесь адрес. Кажется, мне надо в больницу.
Дяденька оказался очень добрым и хорошим. Он проникся моей бедой или скрученной позой, сам вызвал скорую и все сетовал, что молодежь совсем не бережет себя. Наверно, услышал, как урчит мой желудок, который я сегодня кормила, кажется, только слезами и соплями. Пришлось съесть три печеньки и горсть орехов, которыми угостил меня новый знакомый.
Полагаю, если бы я отказалась, он затолкал бы их в меня насильно. Уж слишком сильно ему хотелось причинить добро «глупенькой, милой девочке». Я была ему благодарна, потому что сама вряд ли бы смогла внятно объяснить диспетчеру скорой, что со мной и куда нужно подъехать скорой.
— Я бы тебя сам отвез, — бубнил дядя. — Скорую сто лет ждать. Да уже принял в честь пятницы. Вон машина моя стоит. Но дождусь, не бойся. Все будет хорошо, милая девочка.
Он повторил это раз пятьсот, а я кивала болванчиком, жуя печеньки и орешки, стараясь не реветь снова, стараясь вообще не думать.
Когда приехала скорая, кажется, я достигла дзена и отвечала на вопросы врача с нордическим безразличием.
— Когда начались боли?
— После полового акта.
— Когда обнаружила вздутие?
— Через час или около. Возможно, оно и раньше было.
— Почему сразу не обратились?
— Думала, пройдет.
В ответ лишь протяжный раздраженный стон.
— Рассосется, ага. В машину садитесь.
Ушлый дяденька помог мне забраться внутрь и пожелал удачи.
— Она мне понадобится, — мрачно откликнулась я. — Спасибо вам за помощь.
Двери «багажника» скорой закрылись, не позволяя мне услышать что-то в ответ. А потом все было как в тумане. Дорога, приемник, снова вопросы, документы, вписывание данных. И на фоне всего этого… Больно, больно, больно.
Раздевшись, я увидела, что мой живот раздуло так, что я стала похожа на беременную. Стало совсем страшно.
— Что-то ели последние пять-шесть часов? — спросила меня то ли сестра, то ли врач, ощупывая живот.
— Печеньки, — прохрипела я, едва ворочая языком. — И орешки. Пока скорую ждала.
И тут она начала на меня орать. Как можно! Да почему я не подумала! Да разве не понятно было…
Я что-то пыталась пропищать в свое оправдание. Откуда мне было знать.… И, наконец, спросила:
— Мне на операцию, да?
— Милая, так конечно! — опять гавкнула тетка в халате. — А куда еще твою кисту рваную девать? Знала же! Нет, ну как так можно? Знала и тянула. Марш на промывку желудка.
Как будто мало мне было мучений. Где я так согрешила, что наказание вот такое вот. Зонд и воронка, наверно, будут сниться мне в кошмарах до конца дней. Трижды! Трижды я блевала в унитаз, рыдая. Когда, кажется, что хуже уже быть не может, обязательно случится какой-нибудь еще более жуткий шандец.
После того, как мне промыли желудок, я именно так и думала. Меня почему-то не пугала сама операция, а вот последующее пребывание в больнице вселяло ужас. Я помнила, как мама лежала после операции по удалению желчного пузыря. Общая палата, бабульки, утки, разговоры. Я поспешила спросить у сестры:
— А есть у вас палата отдельная?
— Конечно. Только не за бесплатно.
Она назвала сумму, и я яростно закивала, прося забронировать мне апартаменты, вспомнила про работу и решила сдаться Альке. Но она, видимо, активно любила Ваню и трубку не брала. Я наговорила на автоответчик, потому что писать не было сил, да и времени.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Аля, мне конец. Если не подохну, приезжай и добей. Я в больнице с кистой. Знаю, знаю, что дура. Ты была права. Прощай, будь счастлива. Джонни классный. На работе скажи, чтобы не поминали лихом.
Драматично, но на другое у меня не было сил. Одна из сестричек услышала мою речь и, похоже, сжалилась.
