— Хорошая киса, — сказала я искренне, хотя я и не кошатница.
— Это Шлепка — и он действительно великий кот. Они любят друг друга. — Кэсси светилась, глядя, как ее сын обнимает любимца. — Тебе лучше, Джейки? — спросила она, улыбнувшись ему, но мальчик, похоже, не замечал нас. — Ему нравится гладить мех кота, а трудотерапевт сказал, что кошачье урчание каким-то образом успокаивает.
— Хорошо, — кивнула я.
— Мы не собирались заводить животных. Не думали, что Джейк с кем-нибудь уживется, но этот кот сам однажды пришел, год назад, видимо, потерялся. Несколько дней околачивался у нас на крыльце, мы начали его кормить. Когда мы с Джейком куда-нибудь выходили, кот за нами следом. А главное, Джейк всегда понимал, что с котом нужно обходиться аккуратно. Нам не пришлось его учить.
Джейк терся щекой о шерсть на спинке кота; кот спокойно вылизывал подушечку лапы.
— Пришлось перевесить замки повыше несколько месяцев назад, — объяснил Патч, выпуская меня из кухонной двери. — Джейк в прошлом году отпер дверь… Два часа его искали. Я в жизни столько не молился. Он ведь не знает ничего ни о движении на дороге, ни о собаках, ни о незнакомцах. Я думал, Кэсси свихнется. Подняли всех поисковиков. В конце концов нашли Джейка за универмагом, босого, на куче стекла у мусорных баков. Несколько недель эта картина стояла перед глазами. Я думал, знаете, а что если? Что если?..
— Так нельзя, — сказала я. — Вы так себя до безумия доведете.
Я выставила цену ниже пятиста тысяч долларов. За зиму я показывала дом раза три, но Дуайты не в состоянии были привести его в порядок. Во всяком случае, каждый раз, приходя, я заставала его в худшем состоянии. Дом стоит на тихой улице, ведущей к Кроссингу; проезжая по ней, я вспоминаю, что сказала мне Кэсси, когда я впервые заговорила о продаже дома, о школе в Ньютоне.
— Это школа с группой продленного дня. Однажды, когда мы станем старыми, кто будет заботиться о Джейке? Я сама могу вспылить раз двадцать на дню — а ведь я его мать. А что будет делать тот, кто не любит его, как мы с Патчем? Как о нем позаботится тот, кому он даром не нужен? Знаете, несколько лет назад я читала про пожилого человека, который застрелил тридцатилетнего слабоумного сына и застрелился сам. И я понимаю его, Хильди, честное слово, понимаю. Я хочу, чтобы Джейк выучил достаточно правил, чтобы однажды обойтись без нас.
Меня трудно растрогать, но при этих словах я коснулась плеча Кэсси. Наверное, и Кэсси не из сентиментальных, потому что она отодвинулась, и мы снова вернулись к банковским бумагам.
ГЛАВА 5
Мой отец был в составе Вендоверского городского собрания почти все пятидесятые и шестидесятые. Двадцать пять лет он проработал за прилавком мясника — на рынке Стеда, в Кроссинге, а когда старый Барки Стед умер, выкупил рынок у его семьи. Много лет спустя, выйдя на пенсию, отец продал рынок Люку Фар-ману, который в итоге продал его универмагу «Стоп-н-шоп». «Стоп-н-шоп» согласился привести фирменный знак и фасад в соответствие с правилами зонирования, которые папа считал слишком суровыми. Папа, как и любой старомодный янки из Новой Англии, был убежден, что человеку нужно позволить делать все, что он, черт побери, захочет делать со своей собственностью. Я-то сама поддерживаю правила зонирования — не потому, что хочу, чтобы сетевые магазины выглядели, будто тут отоваривался великий Натаниэль Готорн, а потому, что этого хотят мои клиенты. Они ценят историю нашего городка, и поэтому почти все в нашем городке ценится соответственно. Конечно, некоторые коренные вендоверцы не могут больше позволить себе жить здесь — растет цена на дома, растут налоги, но кто-то ухитряется остаться. Например, Линда и Генри Барлоу.
Дедушка Линды и Генри, судья Барлоу, держал для удовольствия ферму — там, где сейчас дом Макаллистеров на Вендоверской Горке; он разводил редкие породы скота. Здесь у него была ферма, в Бостоне — особняк из песчаника на проспекте Содружества, а семья жила на Палм-Бич — когда-то. Теперь Линда и Генри Барлоу живут в Вендовере, и от семейных денег давно ничего не осталось. Линда, как я упоминала, снимает квартиру в Кроссинге. Ее брат, Генри, дни и ночи тусуется на собраниях анонимных алкоголиков, и никому не известно, как он кормит себя трезвого, но как-то кормит — и кормит, и пьет громадные кружки кофе в «Кофе бин», дорогущей кофейне в Кроссинге, где громогласно и искренне приветствует всех знакомых.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Я избегаю «Кофе бин» с тех самых пор, как они открылись, а я зашла и по простоте своей попросила «обычный». Неопрятная девушка за стойкой поморгала на меня и спросила:
— Э… что обычный?
— Обычный кофе, — отрезала я. — Тут ведь кофейня?
В Массачусетсе «обычный» значит кофе со сливками и двумя кусочками сахара. Лишь учась в колледже, я узнала, что это исключительно массачусетская штука. Я думала, так кофе заказывают везде. А если нужен кофе только со сливками, говори «обычный, без сахара». Теперь молодежь заказывает кофе «гранд», «сухой», «американский» или еще черт знает какой и, не моргнув глазом, платит три-четыре доллара за чашку. Я в тот первый день оставила кофе на стойке, услышав цену, и теперь обхожу «Кофе бин» стороной; разве что клиент очень захочет латте, — тогда я сдаюсь преувеличенно радостному возгласу Генри Барлоу:
— Хильди! Как наше ничего?
— Спасибо, Генри, в порядке. А у вас?
— У меня хорошо, Хильди. Жутко хорошо. Давно вас не было!
— Разве? — Мой дежурный ответ.
— Что делаете? — ревет Генри.
— Работаю, — отвечаю я, заставляя себя улыбаться. — Некоторым приходится зарабатывать на жизнь.
— Ну, рад вас видеть, Хильди. Смотрите на вещи просто, — обязательно добавляет он и пытается отправить мне торжественную улыбку, но я уворачиваюсь от нее. Почему сразу не заорать «живи сегодняшним днем»? Или вообще «нас спаивает первая выпивка»?
Девизы анонимных алкоголиков. Культовые заклинания.
Я бы сказала ему «и вы смотрите на вещи просто», но куда уж проще. Генри смотрит на вещи просто. И ничего нет удивительного в том, что он живет в старой лачуге у лодочной мастерской, пока на его старых семейных землях Макаллистеры устраивают игровые комнаты, оборудуют солярии и разбивают сады.
Однажды у меня были клиенты из Бостона — холодным утром в начале октября, — и мы запланировали встретиться в «Кофе бин». Жена сказала мне, что ей обязательно нужен кофе после поездки — мы договорились встретиться в девять. Когда я без десяти девять вошла в кофейню, Сандерсоны — молодая пара — сидели там, и Генри уже вовлек их в беседу.
— Я всю жизнь тут, зачем мне куда-то ехать… А, вот она. Хильди, как наше ничего?
— Прекрасно, спасибо, Генри, — ответила я.
— Вот ваши клиенты, э…
Я протянула руку Хиллари Сандерсон, с которой говорила по телефону.
— Привет, Хиллари, я — Хильди Гуд. А вы, должно быть, Роб?
Поскольку они уже допили кофе, я предложила поехать в мой офис, где они могут припарковать машину. Когда я выходила за ними в дверь, Генри проревел мне вслед:
— Пока, Хильди. Смотрите на вещи просто.
— И вам «смотрите на вещи просто», Генри, — отозвалась я. — И не перетрудитесь.
Идя по улице вслед за Сандерсонами, я слышала раскаты хохота Генри.
Когда приезжают клиенты из других городов, я устраиваю им небольшой тур по Вендоверу. Начинаем мы от здания моего офиса (раньше это был жилой дом, а теперь — единственное коммерческое здание в парке Вендовера). Мои кабинеты — «Недвижимость Гуд» — на первом этаже. На втором — кабинеты психиатра доктора Питера Ньюболда и Кэтрин Франкель из «Юридической помощи детям и женщинам».
Наше здание, незамысловатый, обшитый досками параллелепипед, воздвигли в конце восемнадцатого века. Когда-то в этом доме жил священник конгрега-ционной церкви, стоящей по соседству. Церкви с белой колокольней больше не нужен дом священника — число прихожан сократилось с годами и в Венд о вере, и в соседнем Эссексе, так что обе церкви обслуживает один священник, Джим Колдуэлл. Преподобный Колдуэлл с семьей живет в Эссексе; там он каждое воскресенье служит службу в девять утра, а потом едет в Вендовер служить одиннадцатичасовую.
