У них было своё место на берегу Волги. Надо было доехать на «четвёрке» до конечной, спуститься к дебаркадеру и повернуть не на городской пляж, а в другую сторону. Горы спускались к Волге, полоска берега узкая, каменистая, идти неудобно. Но минут через десять открывалась небольшая, тоже каменистая площадка. Здесь лежало поваленное дерево, старое, отполированное до шёлкового блеска. Теперь они сидели тут – вшестером, как всегда, и жарили мясо на решётке.
Анеля очень волновалась и руководила процессом. Всё было её – решётка для барбекю, пластиковое ведёрко. И мясо, которое купили ребята, она накануне замариновала.
Жарил Коля Игнатенко. Саша смотрела на него и думала, что он наверняка понравился бы её маме. Такой гарный украинский хлопец – плечистый, широкобровый.
Вася «накрывал на стол» – выложил на принесённую клеёнку зелёный лук, завёрнутые в салфетку бутерброды, поставил бутылку с кетчупом. Таня достала из сумочки коробку конфет и бутылку коньяка.
– Папе подарили. Он сказал – плохой коньяк, надо избавляться от него. А я поняла, что он шутит. Я обычно крепкого ничего пить не могу. А тут глотнёшь, и он как будто сам прыгает в горло, – щебетала она.
– Ну давай разольём твоего прыгучего, – Захар открутил пробку. – Колян, готово у тебя?
Коля кивнул, выложил на тарелку дымящиеся куски мяса.
Ребята держали в руках пластиковые стаканчики, которые, вообще-то, предназначались для минералки.
Захар прищурил глаза, и была в них странная удовлетворённость. Такой хороший день – солнце, мелкие волны набегают и ложатся у ног. И всё кажется каким-то нереальным, простым и добрым.
Саша смотрела на него и понимала, что в эту минуту он весь в себе, погружён в себя и что ему – в глубине души – ничуть не жалко уезжать.
– Тост, – сказала она.
– Тихо, – Анеля пихнула в бок смеющегося Васю.
– Знаете, – продолжала Саша. – Вот мы… кто-то из нас значит друг для друга больше, кто-то меньше… Одни будет жить бок о бок, а другие встретятся через двадцать лет. Но больше никто и никогда не увидит нас такими, какие мы сейчас… И когда бы мы ни встретились, нам всегда будет по восемнадцать. Мы – это вечность. И мы – это сила. Ребята, я это только с вами поняла. Главное не проходить мимо, не отводить от себя ударов судьбы, а бороться, чтобы изменить жизнь… сделать её добрее. И тогда мы многое сможем. За нас!
С горы слетел дельтапланерист и теперь парил над ними в небе, таком пронзительно чистом, какого они не видели ещё никогда.
24
Пока Саша не доехала до огромного железнодорожного вокзала, она ещё чувствовала себя дома. Солнце, заливающее троллейбус, – такое ласковое, мирное. Привычный пейзаж за окном – ботанический сад, улицы, где каждый дом знаком…
А вокзал… Она покатила свою сумку на колёсиках, ощущая себя песчинкой. Здесь уже все мысленно были в дороге, в других городах. То и дело объявляли о прибытии и отправлении поездов, и названия звучали: Пенза, Москва, Владивосток, Екатеринбург…
Ей предстояло ждать почти два часа.
– Я не опоздал? – Дмитрий бежал по залу. – Чёрт, задержали нас сегодня, таксист пообещал, что успеем, но пробки. Когда твой уходит?
Он взглянул на часы:
– Идём, я тебя покормлю. Идём, не артачься, тебе два дня на сухомятке сидеть.
Они пошли в уголок зала, в кафе «Жили-были». Саша села на тяжёлую дубовую лавку, и стол был такой же – широкий, дубовый. Она вдруг почувствовала: проголодалась так, что готова лизать даже горчицу из баночки.
Дмитрий принёс обед. Солянка, густая, дымящаяся, голубцы в капустных пелёнках, кофе с пирожками.
Они заговорили почти одновременно, одними и теми же словами:
– Восемь месяцев…
– Всего восемь месяцев…
– И ещё будут зимние каникулы.
– А сколько там будет лошадей!
– И Ира тебя уже ждёт…
Объявили посадку. Оба вздрогнули. Саша – словно её только что разбудили, Дмитрий – чуть заметно. Будто именно в этот момент путь назад был отрезали.
А потом вдруг стало некогда. Стоянка поезда десять минут. Надо пробежать огромный зал ожидания, подземный переход, найти третий вагон…
Билеты проверяла немолодая проводница, крашеная блондинка с усталым лицом.
– Я провожающий, – Дмитрий внёс в вагон тяжёлую сумку. Тяжёлой она была в основном из-за еды. Мама не удержалась – клала съестное, пока сумка не перестала закрываться. Долгая дорога, чужой город…
Саша боком протискивалась по проходу, искала Дмитрия и своё место. Её соседками оказались две толстые тётки. Не обращая внимания на предотъездную толкотню, они переодевались, стаскивали брюки, джемперы. В купе было не повернуться. Саша и Дмитрий приткнулись где-то в проходе. Он не отпускал её ладони. Потому что видел – она не поднимает глаз, держится за тепло его рук, за его голос.
– Скоро, очень скоро… Ты вернёшься. Я тебе буду звонить каждый день. Я буду писать… Я… Я приеду! Слышишь?
Он слегка встряхнул её руки.
Она зажмурилась и на миг припала к нему. Вдохнула запах – табака, шерстяного свитера… Он целовал её волосы.
– Ну всё, всё…
– Провожающие, выходим из вагона, шла навстречу проводница.
Когда Саша открыла глаза, Дмитрий уже стоял за окном, смотрел на неё неотрывно.
Ещё несколько секунд, и пейзаж за толстым мутным стеклом поплыл. Освещённый солнцем, уходил город в свою жизнь, теперь без неё. Тётки переоделись и немедленно принялись закусывать. Теперь на несколько дней здесь был их дом.
А ещё одна соседка, смущённо улыбаясь, вынула из сумки рыженького пёсика породы чихуахуа. Из тех собачек, что меньше кошки.
– Приглядите за ним, пока я постель застелю, – попросила она Сашу. – Мачо, Мачо, сидеть.
Но малыш не стал сидеть. Изящный, похожий на оленёнка, он, перебирая тонкими лапками, подошёл к Саше. Она увидела его блестящие доверчивые глаза и сунувшуюся к ней мордочку.
Та доверчивость, с которой она принимала жизнь и за которую ругала себя, была оправдана этим маленьким, забавным, милым существом. Значит, её дал Бог…
И сколько раз бывали холода…
Я не склонна поэтизировать бандитов и сериалы о них, которыми наводнено телевидение, смотрю редко. Нет, можно, конечно, в субботу-воскресенье, когда все дела переделаны, усесться в любимое старое кресло, с кружкой крепкого душистого чая, приготовившись с удовольствием к отдыху, к долгому ничегонеделанию и развлечению экранной историей.
А нынче просто выдался такой день, что я сильно устала. На работе навалилась тысяча дел сразу, да Аська душу вытянула со своими экзаменами. У них же теперь нет обязательных дисциплин, как в наше время, можно выбирать – что сдавать, что нет.
– Мам, ну посоветуй, что мне выбрать – географию или английский? Географичка так интересно рассказывает… А наша классная Грымза говорит: «Сравнили меня, бедную англичанку, с женой бандита. Она во всех странах побывала, а я вечно на огороде, попой вверх – на грядках». А если я географию выберу, ты мне билеты распечатаешь?
– Ладно… – вздыхаю я, потому что знаю – это только начало.
Распечатать билеты мне нетрудно, но Аська воспринимает мать как костыль на все случаи жизни. И английские тексты у неё самой не переводятся, и термины по биологии не выговариваются, и… Словом, к вечеру, не знаю, как у неё, а у меня уже мозги заплетаются в косичку.
Хоть немного бы посидеть в тишине… По телевизору начинается сериал про Мишку-Япончика. Какое-то время я почти не приглядываюсь к тому, что делается на экране. Но вдруг будто волна ударила под колени, и не удержаться уже в осознании себя – здесь.
Крутится, вертится шар голубой,Крутится, вертится над головой…А-а-а… А-а-а… А-а-а-а-а-а….
Голос накатывается волнами, и я бегу вдоль берега лёгкими ногами десятилетней девочки, которая ещё ничего не несёт на плечах своих, кроме крылышек белого платья. Было у меня такое платье – белое, шёлковое. Нежный, как кожа, шёлк, и розы на нём, и оборки.
…Следы мои затопляют и смывают волны.
Я помню Одессу. Немного совсем, но помню. Меня возили туда маленькой, надеясь, что море подарит мне здоровье. А поскольку болела я часто и сильно, то не здоровье даже, а саму жизнь.
Прямо на вокзале нас с мамой подхватила тётка:
– Квартира у моря нужна?
И увезла на трамвае куда-то в тьмутаракань, где кончался город и были только деревенские домики. Как я узнала позже, место это называлось Шестнадцатая станция Большого Фонтана.
Не только о квартире, о комнате не шла речь – нам показали проходной закуток, где стояли старинная, с металлическими шишечками кровать и этажерка тёмного дерева, набитая истрёпанными книгами. Третьим действующим лицом был ковёр, на котором в шатре, среди цветов возлежала в неге красавица. И турок смотрел на неё хищными лаже на ковровой шерсти видно было это – глазами. Картина на ковре, и книги, и море. Что ещё нужно для счастья?
