Пинасса миновала форт Кристо, затем пробралась между минными полями и противолодочными сетями, преграждавшими вход в акваторию. Десять минут спустя мы вошли в миниатюрную гавань острова Бриони.
Остается загадкой, чем руководствовалось командование, когда с объявлением в июле прошлого года войны переместило скудную, в составе шести единиц, флотилию австро-венгерских субмарин на Бриони. Самое вероятное объяснение кроется в том, что в те дни никто, а меньше всего австрийцы, не имел более-менее ясного представления о том, как можно задействовать эти странные, до сих пор полуэкспериментальные корабли в реальных боевых действиях. Одновременно многие старались сделать так, чтобы подводные лодки и их неблагонадежные в общественном плане экипажи не путались под ногами у надводного флота, потому как субмарины имели устойчивую тенденцию тонуть на входе в порт, садиться на мель и вообще устраивать разные пакости. Бриони подходил как нельзя лучше: три гостиницы и крошечная яхтенная гавань, живописно расположенные среди группы лесистых островков в нескольких километрах к северу от входа в Полу. Вплоть до минувшего лета местечко представляло собой развивающийся курорт, привлекавший богатых и модных отдыхающих со всей Европы, пока разразившийся почти год назад международный кризис не побудил их сматывать удочки. Теперь нарядные, белоснежные яхты покинули каменный причал. Вместо них у входа в гавань была пришвартована плавбаза «Пеликан», под обличьем которой скрывался корпус древнего деревянного фрегата. Поглядев на эллинг для яхт, расположенный перед отелем «Нептун», я улыбнулся, вспомнив о вечерах, проведенных на борту моей парусной лодки «Нелли» — скромного суденышка, какое только и мог позволить себе получающий жалкие гроши линиеншиффслейтенант, но при всем том кораблика совершенно замечательного. Что ж, те денечки остались далеко позади, и пока пинасса входила в гавань, я впервые разглядел на какого типа судах предстоит мне теперь плавать: покрытые неприметной шаровой краской силуэты, ошвартованные носом, выстроились вдоль мола. Два из них были очень схожи между собой размерами и очертаниями, если не считать небольших различий в форме надводной рубки. У обеих субмарин на носу были нанесены бело-красные опознавательные полосы, а у той, что подальше, на рубке красовалась большая белая цифра «8». На ее палубе стояли двое парней в жутко грязных комбинезонах. Засунув руки в карманы, они без особого интереса проводили нас взглядом. Выходит, это и есть корабль, которым мне предстоит командовать. Который может прославить нас, а может стать саркофагом для меня и еще восемнадцати несчастных.
Мое прибытие на императорскую и королевскую базу подводных лодок Пола-Бриони не было отмечено торжественными церемониями. Когда пинасса остановилась, я ступил на причал и был встречен молодым фрегаттенлейтенантом с папкой под мышкой.
— Шиффслейтенант Прохазка?
— Он самый.
Юнец взял под козырек.
— Фрегаттенлейтенант Антон Штрауслер с U-4, прикомандирован на время поправки исполнять обязанности общего характера. Рад познакомиться. Начальник базы подводных лодок желает видеть вас немедленно в своем кабинете.
— Но я только что с венского поезда. Мне надо хотя бы побриться, оставить вещи…
— Чепуха. Мы тут не на линейных. Я провожу вас к старику и присмотрю за вашими пожитками. Вас размещают в каюте на «Пеликане», где большинство из нас обретается. Только корветтенкапитаны и выше получают комнаты в отеле.
Мы вместе отправились в гостиницу «Нептун». Я почел за лучшее завязать разговор, поскольку молодой человек вел себя вполне дружелюбно.
— Скажите, герр фрегаттенлейтенант…
— А, бросьте эти церемонии, бога ради! Тут, вдали от адмиральского глаза, мы общаемся без формальностей. Зовите меня Штрауслер.
— Ну хорошо, Штрауслер. Скажите, если не секрет, после чего вы поправляетесь?
— Отравление хлорином. Один безголовый идиот не задраил вентиляторную отдушину во время учебного погружения у Каттаро в прошлом месяце, и мы наглотались воды. Часть ее попала на аккумуляторы, и прежде чем мы успели открыть люк, атмосфера в лодке сделалась слегка душноватой. Я просто вдохнул немного лишнего, вот и все. Надеюсь, через недельку доктор признает меня годным, и я вернусь в строй.
Тут юнец повернулся и посмотрел на меня.
— Но скажите, Прохазка, как долго вы служите на субмаринах?
— Часа полтора, по моим прикидкам.
— И вас назначили на U-8? — Он поглядел на меня как-то сочувственно.
— А что, с лодкой что-то не так?
— С «дер Ахцер»? Да нет, ничего такого… Ну вот и пришли. Второй этаж, комната двести три. Буду рад продолжить разговор вечером в кают-компании, а пока прошу меня извинить.
И Штрауслер ушел.
Отель «Нептун» представлял собой длинное, невысокое здание в венском югендштиль.[7] Со времени торопливого отъезда постояльцев прошлым летом за гостиницей явно не слишком присматривали. Лепные гипсовые фризы в коридорах выглядели грязными, ковры были затертым сапогами и выпачканы машинным маслом. Повсюду высились груды ящиков с запчастями и кипы бумаг. Сорокапятисантиметровая торпеда, только без боевой части, лежала в полуразобранном виде на стойке администратора. Где-то в здании граммофон пиликал «Блауэ Адриа», а когда я подходил к номеру 203, одна из дверей открылась, выпустив в коридор стук печатных машинок и жизнерадостного старшину, который крикнул кому-то внутри: «Отлично, значит, до субботы», — после чего захлопнул за собой дверь. В общем и целом мне подумалось, что учреждение удивительно быстро впитало шумную, чисто мужскую, деловитую, но слегка официозную атмосферу, свойственную казармам, полицейским участкам и береговым военно-морским базам во всем мире.
Я постучал в дверь комнаты 203.
— Войдите, — послышался голос с той стороны.
Перешагнув порог, я был встречен лично начальником базы подводных лодок корветтенкапитаном Францем, риттером фон Тьерри.
— Ага, — протянул он, бросив взгляд на бумаги и поднимаясь из-за стола. — Прохазка? Рад приветствовать. Садитесь, пожалуйста.
До войны мне доводилось видеть Тьерри — k.u.k. кригсмарине представляли собой организацию столь немногочисленную, что в ней все друг друга знали. Но по линии службы мы пересекались впервые. Усатый мужчина немного за сорок, с чем-то неуловимо французским во внешности — предки его, как кажется, приехали из Бельгии еще в те времена, когда та называлась Австрийскими Нидерландами — и мягкими, немного застенчивыми манерами провинциального школьного учителя или секретаря местного исторического общества. Мне предстояло узнать, что под этой неубедительной оболочкой скрывается стальной сердечник, что уже не раз проявлялось в схватках с Марине оберкоммандо в отношении судьбы новорожденной флотилии подводных лодок.
